JК
Подполковник медицинской службы :: Герман Юрий Павлович
Страница: 251 из 261Непременно у нее кто-либоеще имеется, кроме военинженера.
– Да ну вас, Лора, слушать противно.
– Вот видите, Александр Маркович, а сами просили рассказать. Я же не из головы, я то, что мы между собой делимся. А про старшину, про Черешнева, хотите расскажу?
– Расскажите.
– Это тоже про любовь. Вот, значит, есть у него тут симпатия – Маруся из столовой, она там в хлеборезке и на кухне. Очень сурьезная девушка, скромная такая, ну просто недотрога. Хотя и – ничего из себя не воображает.
Лора рассказывала, а он слушал, и картины жизни – доброй и вечно живой, в ее постоянном движении, в непрерывной смене событий – работа, любовь, чей-то ребенок, ревность, слезы и многое другое, – картины эти бежали перед ним непрерывной чередою. Но иногда он прерывал Лору и приказывал ей позвать Дороша, или Баркана, или Анжелику, или Ольгу Ивановну. Они приходили, и он говорил им что-нибудь, например спрашивал, каков сегодня обед. И если Баркан не знал, Левин сердился, но ненадолго, потому что забывал, на кого и за что сердился.
Однажды он велел позвать кока Онуфрия. Кок пришел бледный от ужаса и, вытирая тряпочкой лицо, долго разглядывал уже неузнаваемого Александра Марковича. А Левин забыл, для чего позвал кока, и только сказал ему:
– Так-то, товарищ повар. Это вы мне говорили какое-то там «дефруа-rpa»? Нехорошо!
– Что нехорошо – Онуфрий не понял, но ушел, едва волоча ноги.
– Да ну вас, Лора, слушать противно.
– Вот видите, Александр Маркович, а сами просили рассказать. Я же не из головы, я то, что мы между собой делимся. А про старшину, про Черешнева, хотите расскажу?
– Расскажите.
– Это тоже про любовь. Вот, значит, есть у него тут симпатия – Маруся из столовой, она там в хлеборезке и на кухне. Очень сурьезная девушка, скромная такая, ну просто недотрога. Хотя и – ничего из себя не воображает.
Лора рассказывала, а он слушал, и картины жизни – доброй и вечно живой, в ее постоянном движении, в непрерывной смене событий – работа, любовь, чей-то ребенок, ревность, слезы и многое другое, – картины эти бежали перед ним непрерывной чередою. Но иногда он прерывал Лору и приказывал ей позвать Дороша, или Баркана, или Анжелику, или Ольгу Ивановну. Они приходили, и он говорил им что-нибудь, например спрашивал, каков сегодня обед. И если Баркан не знал, Левин сердился, но ненадолго, потому что забывал, на кого и за что сердился.
Однажды он велел позвать кока Онуфрия. Кок пришел бледный от ужаса и, вытирая тряпочкой лицо, долго разглядывал уже неузнаваемого Александра Марковича. А Левин забыл, для чего позвал кока, и только сказал ему:
– Так-то, товарищ повар. Это вы мне говорили какое-то там «дефруа-rpa»? Нехорошо!
– Что нехорошо – Онуфрий не понял, но ушел, едва волоча ноги.