JК
Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том. 7 :: Гончаров Иван Александрович
Страница: 856 из 1003Она остановила на нем неподвижный от ужаса взгляд. У ней побелел даже нос.
– Беда? – спросила она отрывисто.
Он мялся.
– Нет… – отвечал он нерешительно, – с моей точки зрения – нет беды…
– А если с моей – есть, то, значит, и беда! – заметила она тихо. – Да вон ты бледен, стало быть, знаешь и сам, что беда.
Она мало-помалу удалила людей, сказавши, что еще не ляжет спать, а посидит с Борисом Павловичем, и повела его в кабинет.
Она села в свое старое вольтеровское кресло, поставив лампу подальше на бюро и закрыв ее колпаком.
665
Они сидели в полумраке. Она, поникнув головой, не глядела на него и ожидала. Райский начал свой рассказ, стараясь подойти «к беде» как можно мягче и осторожнее.
У него дрожали губы, и язык нередко отказывался говорить. Он останавливался, давая себе отдых, потом собирался с силами и продолжал.
Бабушка не пошевелилась, не сказала ни слова. Под конец он шептал едва слышно.
Он вышел от нее, когда стал брезжиться день. Когда он кончил, она встала, выпрямилась медленно, с напряжением, потом так же медленно опустила опять плечи и голову, стоя, опершись рукой о стол. Из груди ее вырвался не то вздох, не то стон.
– Бабушка! – говорил Райский, пугаясь выражения ее лица и становясь на колени перед ней, – спасите Веру…
– Поздно послала она к бабушке, – шептала она, – Бог спасет ее! Береги ее, утешай, как знаешь! Бабушки нет больше!
Она ступила шаг, он загородил ей дорогу.
– Беда? – спросила она отрывисто.
Он мялся.
– Нет… – отвечал он нерешительно, – с моей точки зрения – нет беды…
– А если с моей – есть, то, значит, и беда! – заметила она тихо. – Да вон ты бледен, стало быть, знаешь и сам, что беда.
Она мало-помалу удалила людей, сказавши, что еще не ляжет спать, а посидит с Борисом Павловичем, и повела его в кабинет.
Она села в свое старое вольтеровское кресло, поставив лампу подальше на бюро и закрыв ее колпаком.
665
Они сидели в полумраке. Она, поникнув головой, не глядела на него и ожидала. Райский начал свой рассказ, стараясь подойти «к беде» как можно мягче и осторожнее.
У него дрожали губы, и язык нередко отказывался говорить. Он останавливался, давая себе отдых, потом собирался с силами и продолжал.
Бабушка не пошевелилась, не сказала ни слова. Под конец он шептал едва слышно.
Он вышел от нее, когда стал брезжиться день. Когда он кончил, она встала, выпрямилась медленно, с напряжением, потом так же медленно опустила опять плечи и голову, стоя, опершись рукой о стол. Из груди ее вырвался не то вздох, не то стон.
– Бабушка! – говорил Райский, пугаясь выражения ее лица и становясь на колени перед ней, – спасите Веру…
– Поздно послала она к бабушке, – шептала она, – Бог спасет ее! Береги ее, утешай, как знаешь! Бабушки нет больше!
Она ступила шаг, он загородил ей дорогу.