Потоп. Том 2   ::   Сенкевич Генрик

Сокрушеньем, трепетом и тоской стеснилась его грудь, от сознания собственной вины подкосились ноги, он весь задрожал, и внезапно новое, неведомое чувство проснулось в его душе. В одно короткое мгновение полюбил он венценосного страдальца, почувствовал, что нет для него на всем свете никого дороже отца и государя, что готов он кровь пролить за него, пытки стерпеть, все на свете. Он хотел броситься к его ногам, обнять его колени и просить о прощении. Шляхтич, дерзкий смутьян, умер в нем в это короткое мгновение и родился ярый приверженец короля, всей душою преданный ему.

— Это наш государь, наш несчастный государь! — повторял он, словно вслух хотел подтвердить то, что видели его глаза и чуяло сердце.

Между тем Ян Казимир после Евангелия снова опустился на колени, воздел руки, устремил очи горе и погрузился в молитву. Уж и ксендз ушел, и движение поднялось в костеле, а король по-прежнему не вставал с колен.

Шляхтич, к которому обратился Кмициц, толкнул теперь в бок пана Анджея.

— А ты кто будешь, милостивый пан? — спросил он.

Не сразу понял Кмициц, о чем его спрашивают, и не вдруг ответил он шляхтичу, настолько сердце его и ум были поглощены королевской особой.

— А ты кто будешь, милостивый пан? — снова спросил шляхтич.

— Шляхтич, как и ты, вельможный пан, — ответил пан Анджей, словно пробудившись ото сна.

— А как звать тебя?

— Как звать? Бабиничем зовут меня, а родом я из Литвы, из Витебска.

— А я Луговский, королевский придворный. Так ты едешь из Литвы, из Витебска?

— Нет, я еду из Ченстоховы.