JК
Секретный дьяк :: Прашкевич Геннадий Мартович
Страница: 14 из 124Указанный крестик он отнял в сендухе у дикого парнишки в драке, силой сорвал крестик с парнишки. Тот, значит, отрубил ему палец, а он сорвал с парнишки серебряный крестик.
Дохнуло от воспоминаний пугающим, леденящим.
Плоская темная сендуха, одинокая якутская ураса, крытая коричневыми ровдужными шкурами, легкий, разносящийся по всей сендухе запах дыма, низкое светлое северное небо, меканье глупых олешков, ничего не понимающих в человеческой жизни, наконец, кровь на руке…
Вот, вот, кровь на руке!
При одном воспоминании о крови нехорошо сжалось сердце. Вот почему он, Иван, ничего не помнит про вчерашнее? Про всякое старое далекое помнит, а про вчерашнее близкое совсем забыл. Уже столько лет прошло со времени той драки в сендухе, а драку помнит. А вчерашнее – хоть убей.
Действительно, ясно, до каждой детали, помнил Иван, как когда-то серебряный крестик, сорванный с парнишки, с сына убивцы, лежал в его окровавленной руке. Помнил и то, как отец, пнув повязанного и брошенного на пол убивцу, перекрестился и кивнул хмуро:
«Вишь, сам взял… – И добавил странно: – Коль сам взял, значит, твое. Значит. Господь так хочет. Может, знак это… – И добавил: – Этим… – хмуро кивнул на повязанных казаками убивцу и его сына, -…этим, так думаю, ничего больше не понадобится».
«Казнят?» – потрясенно спросил Иван.
«Беспременно, – кивнул отец. – Вот этот, – кивнул на убивцу, – зарезал собственную жену.
Дохнуло от воспоминаний пугающим, леденящим.
Плоская темная сендуха, одинокая якутская ураса, крытая коричневыми ровдужными шкурами, легкий, разносящийся по всей сендухе запах дыма, низкое светлое северное небо, меканье глупых олешков, ничего не понимающих в человеческой жизни, наконец, кровь на руке…
Вот, вот, кровь на руке!
При одном воспоминании о крови нехорошо сжалось сердце. Вот почему он, Иван, ничего не помнит про вчерашнее? Про всякое старое далекое помнит, а про вчерашнее близкое совсем забыл. Уже столько лет прошло со времени той драки в сендухе, а драку помнит. А вчерашнее – хоть убей.
Действительно, ясно, до каждой детали, помнил Иван, как когда-то серебряный крестик, сорванный с парнишки, с сына убивцы, лежал в его окровавленной руке. Помнил и то, как отец, пнув повязанного и брошенного на пол убивцу, перекрестился и кивнул хмуро:
«Вишь, сам взял… – И добавил странно: – Коль сам взял, значит, твое. Значит. Господь так хочет. Может, знак это… – И добавил: – Этим… – хмуро кивнул на повязанных казаками убивцу и его сына, -…этим, так думаю, ничего больше не понадобится».
«Казнят?» – потрясенно спросил Иван.
«Беспременно, – кивнул отец. – Вот этот, – кивнул на убивцу, – зарезал собственную жену.