Селение любви   ::   Гергенредер Игорь

Замогиловну уволили - и, хотя употребили иные формулировки, не поплатилась ли она за вольное обращение со строительным материалом?

Впоследствии Валтасар рассказывал, как трогательно ее осуждал на собрании коллектива обыкновенно флегматичный старший воспитатель тяжеловесный стригущийся под бокс мужчина, чей могучий затылок выдавался над воротником жирным гладким выступом.

- Нам не дано право побоев. Кто не первый год работает, может и понять. На то нам и трактуют, чтобы мы насаждали так, а не иначе... - с прочувствованной убежденностью говорил человек, известный воспитанникам под кличкой Давилыч.

Мы знали, что он живет с обеими слепыми, да и немного нашлось бы у нас юнниц, к которым бы он не благоволил. Стареющий, бессемейный, он баловал любимиц карамелью - по-своему обаятельный увалень, чьи глаза, когда они не бегали, смотрели и взыскательно и жалостно.

Душа толпы - большинства населения нашего дома, - не чуждая хищным трепетам и злорадству, отдалась Давилычу: уступая пленительности, с какой он наказывал за проступки.

В лукаво-рассеянной лености, шутовски подшаркивая подошвами, Давилыч приближался к виновному, произносил наставление, подняв указательный палец, и, благодушно спросив: - Зарубил себе? - покровительственно и ободряюще протягивал лапу. Рука виноватого обреченно ложилась в обширную ладонь, и жертва начинала пойманно извиваться - чувствуя себя обязанной захлебываться смехом; она уводила голову в плечи, потела и роняла слезы, пересиливая себя, пока, наконец, нестерпимая боль не прорывалась звуком, похожим на обрубленный скрежет.