JК
Сезон дождей :: Штемлер Илья
Страница: 10 из 119Мужчина уловил некоторое сомнение в тоне Евсея Наумовича и резко, точно птица, клюнувшая зерно, выхватил деньги, убрал ботинок. Евсей Наумович захлопнул дверь.
«А все тот сон», – подумалось Евсею Наумовичу. Женщины во сне – знак неприятных неожиданностей. И не просто женщина, а старая проститутка Тереза. Почему она ему приснилась? И так явственно, точно шестиклассник Евсейка вот только что прикасался к ее горячей шершавой коже, а потом убежал, оглушенный первым опытом власти вожделения, что будет диктовать, ломать и направлять всю его последующую жизнь.
Евсей Наумович поплелся на кухню готовить завтрак. Чайник вскипал лениво, долго, сердито. Пузатый, с широкой плоской крышкой и отбитой эбонитовой ручкой, он походил на деда со стороны отца. Деда звали Самуилом, и близкие звали его Муней. Муня тот – старик злой, склочный, преисполненный важности, чем-то внешне походил на чайник. Сознание превосходства как портного-брючника высшей квалификации вносило в быт семьи нервозность и напряжение. Евсей Наумович помнил, как после очередного скандала – еще в Баку, до переезда в Ленинград – он, проказник-пацаненок, вытащил из шкафа лаковые туфли деда и, пописав в них, вернул на прежнее место. Въедливый запах пронзил затхлый воздух комнаты. Защищая Евсейку, мать пыталась все свалить на мышей. Но неубедительно – мыши не могли залить обе туфли разом и так обильно.
«А все тот сон», – подумалось Евсею Наумовичу. Женщины во сне – знак неприятных неожиданностей. И не просто женщина, а старая проститутка Тереза. Почему она ему приснилась? И так явственно, точно шестиклассник Евсейка вот только что прикасался к ее горячей шершавой коже, а потом убежал, оглушенный первым опытом власти вожделения, что будет диктовать, ломать и направлять всю его последующую жизнь.
Евсей Наумович поплелся на кухню готовить завтрак. Чайник вскипал лениво, долго, сердито. Пузатый, с широкой плоской крышкой и отбитой эбонитовой ручкой, он походил на деда со стороны отца. Деда звали Самуилом, и близкие звали его Муней. Муня тот – старик злой, склочный, преисполненный важности, чем-то внешне походил на чайник. Сознание превосходства как портного-брючника высшей квалификации вносило в быт семьи нервозность и напряжение. Евсей Наумович помнил, как после очередного скандала – еще в Баку, до переезда в Ленинград – он, проказник-пацаненок, вытащил из шкафа лаковые туфли деда и, пописав в них, вернул на прежнее место. Въедливый запах пронзил затхлый воздух комнаты. Защищая Евсейку, мать пыталась все свалить на мышей. Но неубедительно – мыши не могли залить обе туфли разом и так обильно.