Сильнее всех иных велений (Князь Юрка Голицын)   ::   Нагибин Юрий

Юрка заранее смирился, что она не умеет танцевать, что они будут смешны и нелепы: он - такая громадина, она - такая крошка, - беспомощно топчущиеся посреди зала, но танцевала девушка легко и летуче, грациозно и упоенно. Он сказал: "Вы прекрасно танцуете, странно, что я никогда не встречал вас на балах". - "Меня редко берут с собой" - "Почему?" - "Я же некрасивая", - как о чем-то само собой разумеющемся сказала девушка. Разговор велся по-французски, и Голицын отметил ее истинно парижское произношение. По-русски она говорила хуже, с легким украинским акцентом. Голицын сказал ей об этом. "Ничего удивительного, - засмеялась девушка. - По-французски меня обучали парижанки, а русскому - священник-малоросс. Он говорил: "пьять", "пьятница", "звоните". Я взяла всего "пьять" уроков, но когда заговаривала дома по-русски, гувернантка пришпиливала мне на платье красный язык. Почему-то это казалось ужасно стыдным". - Она засмеялась, в ней не было и тени жеманства, равно и кокетства, ее слова впрямую выражали то, что она думает, а лицо, улыбка, смех - то, что она чувствует. И еще - не было обиды на злую дуру-гувернантку, ни на домашних, которые не брали ее на балы, убедив, что она дурнушка. "У вас суровый отец?" - спросил Голицын. "О, нет! Он очень добрый!" - "Строгая мать?" Что-то страдальческое мелькнуло на миловидном скромном лице. "Нас у мамы много. Мои сестры такие красавицы! Мамы не хватает на всех". И тебя принесли в жертву сестрам, - подумал Голицын. Теперь он знал, что перед ним одна из Бахметьевых. Ее сестры росли и вызревали на солнце, что читалось в их броской внешности, а она - в темном углу, куда не достигал золотой луч.