Симеон Гордый   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

Ваня еще хрипел, еще дышал, еще боролся и бился со смертью.

— Это Кумопа! — бормотал князь, суя мокрые ветви в огонь свечи. — Это Кумопа! Она! За то, что срубил Велесов дуб! Она принесла к нам черную смерть!

Можжевельник дымил, но не вспыхивал. По горнице легко бродили высокие тени, отливая то синим, то сизым, точно вороненый булат. Изложня была полна ими, и порою начинало блазнить, что уже не черное пятно где-то там и не мгла, сочащаяся в окна, а страшная, разорванная тьма окружает их целиком, тьма, вобравшая в себя князеву семью. А все иное виделось ему уже изнутри этой тьмы, изнутри ужаса.

— Не надо, Семен! — попросила Маша. — Еле дышит и так, а ты чадишь! Все одно не поможет…

Он уронил бесполезные ветви. Князя била дрожь.

Сенные девки, боярыня, горничная прислуга, позабыв страх смерти, сидели вокруг постели тяжко хрипящего малыша. Сеня затих. Верно, уже умер или был близок к тому.

Стефан, молча вступивший в палату, начал соборовать. Семен с ужасом, прочие — с немою скорбью глядели на совершаемый пред ними обряд преддверия смерти.

Помазав младенцев, Стефан стал на колени и начал вполголоса читать молебный канон, поемый в скорби и обстоянии, а за ним — отходную. От ровного голоса игумена истекал безнадежный покой. Две земные судьбы, едва начавшие жить, кончались на глазах, угасали, уходили туда, за грань постижного тварного мира. Стефан читал, и в перерывах слов все слышалось и слышалось хриплое, рвущееся дыхание малыша.