Синьор президент   ::   Астуриас Мигель Анхель

– Брось, не смеши!

– Да какой тут смех! Верно говорю, ей-богу, верно! Сколько народу перекусал! Доктора и прописали – порцию, значит, свинца!

– Ты мне зубы не заговаривай! Убийц этих самых полиция твоя дожидается, которые полковнику шею свернули, вот кого!

– Ой, господи! Заладил! Немого ждем, понял? Дурачка немого, сколько тебе говорить?

Стоны Пелеле червем извивались по улице. Он волочил изболевшееся тело – то на руках, отталкиваясь носком здоровой ноги, животом по камням, то на бедре, упираясь локтем и поджимая ногу. Наконец показалась площадь. Не коршуны ли шуршат на деревьях парка, иссеченных ветром? Пелеле стало страшно, он долго лежал без сознания; невыносимая жажда обжигала язык, сухой, пересохший, распухший, как мертвая рыба, п холодели мокрые ляжки, как половинки ножниц. Со ступеньки на ступеньку взбирался он, со ступеньки на ступеньку, как издыхающая кошка, и скорчился в тени. Глаза мутные, рот разинут, лохмотья затвердели от крови и грязи. Тишина плавила шаги последних прохожих, позвякиванье жандармских сабель, мелкие шажки собак, рыскающих в поисках кости, шорох бумажек и листьев, занесенных ветром к берегам Портала.

Дон Лучо снова наполнил две двойных стопки, известные под названием «двухэтажных».

– То есть как это так? – твердил Васкес еще писклявей, чем обычно, и сплевывал па пол. – Я ж тебе говорю, сижу это я сегодня часиков в девять… вернее сказать, в полдесятого… как раз сюда собирался… Сижу это я у моей Удавихи, и заходит какой-то тип, пива спросил. Она, значит, пиво ему выставила.