Слово   ::   Эберс Георг Мориц

– Мой отец умер, – ответил мальчик и, вспомнив события предшествующего дня, зарылся головой под одеялои горько заплакал.

– Вот бедняга! – пробормотал шут, рукавом отер навернувшиеся на глаза слезы и оставил Ульриха в покое, пока тот снова не высунул головы из-под одеяла; затем он опять спросил его:

– Но у тебя, конечно, есть мать?

Ульрих печально покачал головой, и Пелликан, чтобы скрыть свое волнение, состроил презабавную гримасу и сказал ласковым тоном, радуясь своей проницательности:

– Так, значит, ты круглый сирота! Да, да! Пока птенчик находится под родительским крылышком, он не вылетает так неосторожно из родимого гнездышка в обширный мир Божий. Что же, тебе, значит, не хотелось учиться латыни в школе?

Ульрих вскочил и решительно воскликнул:

– Я не возвращусь в монастырь! Нет, ни за что!

– Так вот в чем дело! – засмеялся шут. – Тебе не давалась латынь, и деревья в лесу тебе больше по душе, чем дерево школьных скамеек! Да, верно и то, что последнее не покрывается зеленью. Боже мой! Как лицо его горит!

Он приложил руку к голове больного и, ощутив в ней жар, предпочел прекратить на этот день допрос. Он спросил только своего питомца, как его зовут.

– Ульрих, – ответил мальчик.

– А дальше?

– Оставьте меня, пожалуйста! – попросил Ульрих и снова натянул на голову одеяло.

Шут исполнил его просьбу и отворил дверь в гостиную, в которую только что постучали.