JК
Стоящий в тени Бога :: Пульвер Юрий
Страница: 162 из 356Впрочем, тогда бы вы оба, и Лонгин, и ты, числились во владениях Прозерпины...
– Нет, тогда были бы мертвы и Лонгин, и ты, отец, – уверенно возразил Гавлонит. – Ты лучший боец легиона, но вчера со мной не справился бы никто.
Примипул открыл было рот для возражения, но взамен прошептал:
– Может быть, и так... «Хвастливый воин – хвастливый осел», – и замолк.
Наступившую тишину разорвал полуистерический смех Гая:
– Наш Серторий, воплощение доблести квиритов, ненавистник всех варваров, а иудеев в особенности, принял в семью... О боги! Кого бы вы думали? Атамана бунтовщиков! Да это же... как если бы Красе усыновил Спартака! Ха-ха-ха!
Овладевшее всеми напряжение вдруг лопнуло подобно перегретой на открытом огне амфоре с вином. Собравшихся в приемной людей охватило вакхическое, неестественное, насылаемое Небом лишь в особые моменты веселье.
Поросячьим визгом заходился Гай, сотрясаясь в пароксизмах смеха.
Бухал раскатами хохота Серторий.
До крови кусали губы, дабы не поддаться неуместному буйству и не захихикать, стражники и ликторы, которым по уставу следовало хранить полное бесстрастие.
Даже в каменном утесе лица Колония открылась расщелина улыбки.
Горько и искренне, до слез, смеялся над собой и Иуда.
– Повеселились – и хватит! – прервал утеху римский полководец, перейдя с койне на латынь. Он не подозревал, что Иуда знает и этот язык.
– Нет, тогда были бы мертвы и Лонгин, и ты, отец, – уверенно возразил Гавлонит. – Ты лучший боец легиона, но вчера со мной не справился бы никто.
Примипул открыл было рот для возражения, но взамен прошептал:
– Может быть, и так... «Хвастливый воин – хвастливый осел», – и замолк.
Наступившую тишину разорвал полуистерический смех Гая:
– Наш Серторий, воплощение доблести квиритов, ненавистник всех варваров, а иудеев в особенности, принял в семью... О боги! Кого бы вы думали? Атамана бунтовщиков! Да это же... как если бы Красе усыновил Спартака! Ха-ха-ха!
Овладевшее всеми напряжение вдруг лопнуло подобно перегретой на открытом огне амфоре с вином. Собравшихся в приемной людей охватило вакхическое, неестественное, насылаемое Небом лишь в особые моменты веселье.
Поросячьим визгом заходился Гай, сотрясаясь в пароксизмах смеха.
Бухал раскатами хохота Серторий.
До крови кусали губы, дабы не поддаться неуместному буйству и не захихикать, стражники и ликторы, которым по уставу следовало хранить полное бесстрастие.
Даже в каменном утесе лица Колония открылась расщелина улыбки.
Горько и искренне, до слез, смеялся над собой и Иуда.
– Повеселились – и хватит! – прервал утеху римский полководец, перейдя с койне на латынь. Он не подозревал, что Иуда знает и этот язык.