Судьба всегда в бегах   ::   Уэлш Ирвин

Говорить он, похоже, не больно-то и спешил, но все же заговорил — медлительным, официальным тоном:

— Оставь нас в покое, иначе я выкушу твою сраную харю. Понял, нет? Лица у тебя не станет.

Он не отводил взгляда. Глаза юнца с бритым черепом заслезились, потом забегали. Он принялся орать, но, казалось, лишь отчасти сознавал, что, крича, постепенно ретируется.

— Лады, Тони, лады, хер с этим уродским фрицем, давай выбираться, пока мусора не подвалили, — твердил его приятель. И подобную обидную пургу они, отступая, ныли, но уже в паническом, подчеркнуто подвывающем стиле униженных и оскорбленных. На Саманту это произвело впечатление. То есть Саманта изо всех сил старалась, чтоб не произвело, но тем сильней оказывалось впечатление, производимое на нее этим немцем.

— Ну, ты чумной.

Андреас склонил голову набок. Постучал псевдопальцем псевдоруки по виску. — Я не драчун. Далеко достать не могу, — улыбка, — и потому мозг — моя главная арена. В мозгу я выигрываю и проигрываю сражения. Подчас получается, а иногда… не так чтобы очень, знаешь ли. — Он покачал головой и улыбнулся: се ля ви.

— Положим, но ты и впрямь отшил этих выродков, — сказала Саманта. Которая понимала, что бритоголовые — далеко не единственные психи в окрестностях. Которая понимала, что втюрилась в Андреаса.



Трепливые твари

Мы разговаривали весь вечер, просто, ешь твою, разговаривали. Я никогда на такую катушку не выкладывался, ни с каким конем, во всяком случае. Сволочизм в том, что мне ни разу не было не по себе.