Святой конунг   ::   Хенриксен Вера

И ей было тяжело сознавать, что этот грубый, бесчувственный человек, которого она узнала этой осенью, был тем добрым и терпеливым Кальвом, которого она знала десять лет. Ей казалось совершенно невероятным, что человек может быть таким разным.

Она понимала, что к ней домой из похода вернулся викинг, вор и насильник.

Сигрид вспомнила об Эльвире, каким он был в Каупанге. И, сидя за ткацким станком, она думала о нем, его жизни и борьбе.

Она понимала, что покончить с жизнью викинга его заставили не только обычаи и устои, с которыми он познакомился в других странах. Его заставило это сделать христианство, не дававшее ему покоя на протяжении многих лет.

И он отвернулся от него потому, что не мог быть в христианстве хёвдингом, сделать себя святым; а этого Эльвир Грьетгардссон, потомок Одина, вынести не мог. Но он напрасно пытался убежать от нового учения; оно требовало от него больше, чем он хотел дать. Оно требовало, чтобы он относился с презрением к тому, что ценил выше всего: воинскую доблесть и жестокость, гордыню в большом и малом, гордость отпрыска рода Ладе. И вместо этого от него требовалось, чтобы он превыше всего ставил то, что презирал: смирение и мягкость. Как мог он, рожденный быть мужчиной и хёвдингом, вырабатывать в себе качества, подходящие больше для какой-нибудь рабыни?

Беда Эльвира заключалась не в том, что он не мог понять христианство. Напротив, он очень хорошо понимал его. Он не воспринимал новое учение, как это делал Кальв, в виде смены богов, не меняющей сути жизни.