Свои и чужие   ::   Чигринов Иван

Впрочем, за этим явлением природы в тот год некому было в Веремейках особо наблюдать да размышлять, вспоминая былые, может, даже самые давние годы, когда, мол, тоже что-то похожее случалось, — ведь народный календарь всегда на таких вот сравнениях зиждился. И не только в Веремейках некому было наблюдать да размышлять. Война почти уполовинила народ в деревнях. И все-таки и в эту осень жизнь по обе стороны Беседи шла своим, крестьянским чередом: мужики, все больше престарелые деды и подростки, свозили на одужавших армейских лошадях снопы в гумна, чтобы высушить в овинах да обмолотить цепами на токах, ибо не в каждой деревне уцелели колхозные молотилки, а бабы сразу после поздней жатвы, чуя в утренних жёстких холодах близкие морозы, торопились выкопать из земли картошку-лозовку.

У немецких властей накануне зимы были свои заботы. Во-первых, беспокоило их скопление взрослого населения в городах. Поэтому в Минске, ещё летом, было напечатано в газетах, а позже, осенью, выпущено в виде листовки обращение городского комиссара, в котором бывших крестьян, что в годы «коллективизации и раскулачиванья» бросили хозяйства и перебрались в город, призывали снова вернуться на свои усадьбы: мол, жить в достатке теперь можно только в деревне, где «вновь создаются упорядоченные условия жизни под охраной немецкой армии». А во-вторых, на повестку дня ставился вопрос о «полном усмирении края». Все видели, что молниеносной войны не получилось, к тому же продвижение немецкой армии, особенно после взятия Смоленска, вообще с каждым днём замедлялось, потому необходимо было обеспечить на зиму безопасный тыл. Настало время оценить общее положение на оккупированной территории.