JК
Свои и чужие :: Чигринов Иван
Страница: 244 из 435Этому чудаку было будто невдомёк, что теперь каждый немец, вооружённый или невооружённый, является врагом советского народа, и только за то уже, что находится на оккупированной территории, подлежит наказанию… Его пришлось расстрелять, а командир отряда после этого сказал со злобной досадой: — Не могли вместо этого… того паскудника притащить!…
Но эпизод с немецким капитаном, как понял вскоре Чубарь, был для отряда в общем-то рядовым событием. Уже на другой день мало кто из партизан вспоминал об этом.
И ещё одно поразило Чубаря во время похода спецотряда Карханова в Батаевские леса — московские партизаны, несмотря ни на какие приказы, совершенно не уничтожали урожай сорок первого года, даром что на полях меж деревнями во многих местах стояли не обмолоченные пока ещё скирды ячменя и ржи, как будто для них, пришедших из-за линии фронта, уже не существовало тех директив, которые когда-то, при отступлении Красной Армии, крепко занимали Чубаревы мысли и заставляли действовать, как он думал, соответственно своему и чужому разумению. И только однажды на рассвете, кажется, по ту сторону железной дороги, поскольку Чубарь теперь умел правильно ориентироваться, бросилось в глаза ему почерневшее колхозное поле, которое остро напоминало другое, веремейковское, что в Поддубище. Правда, здешнее могло сгореть и во время боя, когда вокруг полыхал немилосердный огонь. Но все равно — чужое пожарище сперва словно бы обрадовало Чубаря, а потом и опечалило, бросив душу из одной крайности в другую.
Но эпизод с немецким капитаном, как понял вскоре Чубарь, был для отряда в общем-то рядовым событием. Уже на другой день мало кто из партизан вспоминал об этом.
И ещё одно поразило Чубаря во время похода спецотряда Карханова в Батаевские леса — московские партизаны, несмотря ни на какие приказы, совершенно не уничтожали урожай сорок первого года, даром что на полях меж деревнями во многих местах стояли не обмолоченные пока ещё скирды ячменя и ржи, как будто для них, пришедших из-за линии фронта, уже не существовало тех директив, которые когда-то, при отступлении Красной Армии, крепко занимали Чубаревы мысли и заставляли действовать, как он думал, соответственно своему и чужому разумению. И только однажды на рассвете, кажется, по ту сторону железной дороги, поскольку Чубарь теперь умел правильно ориентироваться, бросилось в глаза ему почерневшее колхозное поле, которое остро напоминало другое, веремейковское, что в Поддубище. Правда, здешнее могло сгореть и во время боя, когда вокруг полыхал немилосердный огонь. Но все равно — чужое пожарище сперва словно бы обрадовало Чубаря, а потом и опечалило, бросив душу из одной крайности в другую.