Свои и чужие   ::   Чигринов Иван

Как и следовало ожидать, безусое и безбородое лицо его на ветру сделалось красным и словно бы покруглело, но из-под бровей, которые за последнее время совсем изменили цвет, стали почти седыми, по-прежнему глядели те же незамутнённые карие глаза. Непорядок был только на голове — волосы под шапкой свалялись, поэтому пришлось Зазыбе расчесать их пальцами.

— Ну, показывайте, наконец, гостя, — сказал Зазыба и все так же неспешно, будто экономя каждое движение, направился на заднюю половину.

Всего он мог ожидать, только не этого: гостем оказался бабиновичский портной Шарейка. Он сидел на табуретке спиной к двери, перед ним на лавке расположился Масей, который при появлении отца поднял голову и умолк. По тому, что Шарейкова деревяшка лежала, отцепленная от ноги, на перекладине стола, можно было попять, что портной гостит тут не один уже час. В простенке между окнами стояла и его зингеровская машинка, но не на фабричном, чугунном станке, как у него дома, а на самодельном, столярном, должно быть, чтобы легче было управляться с нею в дороге.

Зазыба прошагал от филёнчатых дверей уже чуть ли на середину хаты, успевая приметить, что нового появилось тут в его отсутствие, а Шарейка все не поворачивал головы к нему, словно бы это составляло великий труд. Но вот опущенные плечи дрогнули, беспокойно дёрнулась левая щека портного. «Не с добром Шарейка приехал», — подумал Зазыба.