Свои и чужие   ::   Чигринов Иван

Стоялещё несколько минут и тяжело думал. Ему не по нраву было все тут — и то, что округу скрывала от глаз темнота и не давала теперь возможности ориентироваться на местности, чтобы сознательно двигаться в нужном направлении, и то, что в отряде начались подобные разговорчики, хотя, может быть, сейчас это и неизбежно; не по душе было Нарчуку и то, что, вмешавшись в «инцидент», комиссар отряда свёл его, как казалось командиру, к заурядному благодушному распеканию правых и виноватых разом; не нравилось Митрофану Онуфриевичу и то, что надо было командовать отрядом, а он не умел этого делать. И ещё кое-что не устраивало Митрофана Нарчука, хотя реальных оснований для недовольства, может, и не было.

Однако Митрофан Онуфриевич понимал главное: теперь ему полагалось отвечать за все — и за то, что должны были сделать другие, однако не сделали, и за то, что приходилось осуществлять ему, командиру партизанского отряда.

А ведь жизнь, казалось, все время готовила Нарчука к его теперешней роли. Обязательную службу он прошёл целиком. И не в самое плохое время. Служил он в Брянске, в полку связи. Призывался из захолустной деревни, когда ему перевалило уже за двадцать. И, может быть, потому внутренний распорядок, чистота, опрятность, которые царили в армии, наложили отпечаток на его дальнейшую жизнь. Во всяком случае, вспоминал Митрофан свою красноармейскую службу с особым подъёмом, как вспоминает человек утреннюю росу на охолодавшем лугу.