JК
Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) :: Симонов Константин Михайлович
Страница: 323 из 834Лучше взяли бы консультантом нашего здешнего корреспондента, подполковника Губера. И умный, и кадровый, и, главное, на фронте побывал.
– Так кто ж его знал! Кого выделили, того и взяли. Выбирать-то особенно не из кого: военных тут чем дальше, тем меньше! Я сам когда-то, как ни трудно в это поверить, глядя на меня сейчас, год служил в кавалерии. Был на польском фронте, в тех же местах, что и Бабель, только не подозревал тогда о его присутствии. Но то было другое время и другая война, и на собственный кавалерийские воспоминания, да еще мальчишеские, давние, опираться рискованно.
– Пусть давние, а все-таки это существенно, – сказал Лопатин.
– Существенно-то существенно, – задумчиво сказал режиссер. – Но опасно мысленно подставлять одну войну под другую. Ту – под эту… За такую ошибку можно и в искусстве дорого заплатить!
– Илья Григорьевич, пробы заряжены, можно смотреть! – крикнула в дверь все та же Соня, так быстро метавшаяся взад и вперед, что Лопатин не разглядел ее.
– Ну что ж, с богом, крутите, – сказал режиссер. И они с Лопатиным стали смотреть то, что он называл пробами.
На экране несколько раз подряд возникал все один и тот же кусочек диалога из очерка Лопатина: связистка говорила комбату, что ее муж воскрес из мертвых, и давала читать письмо. Она в тот день всем давала читать это письмо, и Лопатину – тоже. Счастье ее выглядело таким несбыточным, что ей казалось: люди не могут поверить в него, пока не прочтут своими глазами письмо от ее воскресшего мужа.
– Так кто ж его знал! Кого выделили, того и взяли. Выбирать-то особенно не из кого: военных тут чем дальше, тем меньше! Я сам когда-то, как ни трудно в это поверить, глядя на меня сейчас, год служил в кавалерии. Был на польском фронте, в тех же местах, что и Бабель, только не подозревал тогда о его присутствии. Но то было другое время и другая война, и на собственный кавалерийские воспоминания, да еще мальчишеские, давние, опираться рискованно.
– Пусть давние, а все-таки это существенно, – сказал Лопатин.
– Существенно-то существенно, – задумчиво сказал режиссер. – Но опасно мысленно подставлять одну войну под другую. Ту – под эту… За такую ошибку можно и в искусстве дорого заплатить!
– Илья Григорьевич, пробы заряжены, можно смотреть! – крикнула в дверь все та же Соня, так быстро метавшаяся взад и вперед, что Лопатин не разглядел ее.
– Ну что ж, с богом, крутите, – сказал режиссер. И они с Лопатиным стали смотреть то, что он называл пробами.
На экране несколько раз подряд возникал все один и тот же кусочек диалога из очерка Лопатина: связистка говорила комбату, что ее муж воскрес из мертвых, и давала читать письмо. Она в тот день всем давала читать это письмо, и Лопатину – тоже. Счастье ее выглядело таким несбыточным, что ей казалось: люди не могут поверить в него, пока не прочтут своими глазами письмо от ее воскресшего мужа.