Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина)   ::   Симонов Константин Михайлович

– Что означало в его п-простодушных устах прекрасное в своей универсальности понятие «п-по-рядок»? – когда они уже вышли на перрон, ревниво спросил Гурский, не любивший, чтобы кто-то знал что-то, чего не знал он сам.

– Ничего особенного. В свое время посылал с ним в Ташкент письмо, только и всего.

Гурский мог стать единственным человеком, с которым он, вернувшись прошлой весной в Москву, поделился бы тем, что было на душе, но как раз тогда Гурский был на фронте. А когда вернулся, все было отрезано, и задним числом не захотелось говорить даже с ним.

– Интересно, как там твой бывший друг? Ксения не рассказывала? – спросил Гурский о Вячеславе, о котором они уже не раз спорили. Эпитет «бывший» был отголоском этих споров: можно или нельзя ставить крест на таком человеке? При всей привязанности к Гурскому Лопатин не любил в нем этой ревнивой жестокости.

– Не привык к сочетанию слов «бывший друг», хотя оно и расхожее, особенно сейчас.

– А дружба с ант-трактом на войну, по-твоему, дружба? – спросил Гурский.

– Ты по-своему прав, но думаю, что он так и не попросился на войну не потому, что боится, а потому, что стыдится, просидев самое тяжкое время в кустах, теперь, когда дело пошло на лад, выскакивать из них с криком «ура!».

– Погоди… Пойдем по заг-границам, увидишь, как он п-преодолеет свою ст-тыдливость.

– Кто-то другой – да, – сказал Лопатин. – А он – нет.

– Ладно, ост-тавим этот разговор до проверки фактами.