Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина)   ::   Симонов Константин Михайлович

Он не мог позвонить ей вдвенадцать ночи и заранее сказать: «Сейчас я к вам приду!» – потому что она неминуемо бы спросила: «Что случилось?» Звонить ей было нельзя. Оставалось прямо идти к ней.

Полторы недели прожив у нее этим летом, он знал, что она ложится по-всякому – то раньше, то позже, и сейчас может и спать, и не спать. Она никогда не засыпала, не послушав вечернего сообщения Информбюро, но иногда после этого еще ходила по комнате и что-нибудь прибирала или перебирала, а иногда, если с утра ходила по магазинам и уставала от очередей, слушала радио, улегшись в постель, и, дослушав, выдергивала в темноте вилку репродуктора и сразу же засыпала.

– Боря смеется, что у меня детский сон, – говорила она про сына.

Да, так говорил про нее ее Боря, и говорил не только ей, говорил и будившему его Лопатину вчера утром, в штабе фронта:

– У меня зд-доровая наследственность п-по материнской линии: не сп-пать так не сп-пать, а сп-пать так спать!

Но чем ближе Лопатин подходил к ее дому, тем меньше мог представить себе, что она спит сейчас тем детским сном, про который говорил ее сын.

Укоренившаяся за войну привычка – задним числом связывать смерть людей и с их собственными, и с чужими предчувствиями – не миновала и его. Ему казалось, что мать Гурского не может сегодня спать. Но, оказывается, она спала.