JК
Толчек восемь баллов :: Кунин Владимир Владимирович
Страница: 93 из 369 – Он скажет – тысяча семьсот, и за штуку восемьсот нужно отдавать и валить отсюда по холодку…»
– И вот теперь приходится расставаться, – с отвратительным, фальшиво-скорбным вздохом, почему-то сиплым голосом сказал я.
Конечно, этот поп был настоящим бойцом!
Наверное, он все просек про меня, и я сейчас просто лежал у него на ладони, а он рассматривал меня без особого интереса, словно энтомолог примитивную бабочку-капустницу, у которой с крылышек неожиданно осыпалась вся пыльца…
Но он ни на секунду не позволил себе унизить меня, уличить во всем том махровом вранье, которым я с самого начала наполнил его маленький и изящный кабинет. Напротив, он с поразительной деликатностью негромко спросил меня:
– Как по-вашему, сколько же может сейчас стоить эта превосходно сохранившаяся Библия?
Хотя он, ей-богу, был вправе прямо сказать: «Ну и сколько вы хотите за эту свою книжку?» Клянусь, мне было бы легче!
– Я полагаю… – начал было я светским тоном, но не выдержал и хрипло рванул к финишу: – Две тысячи рублей.
Он мягко улыбнулся мне, слегка выдвинул ящик письменного стола и стал доставать оттуда по одной сторублевой бумажке. И складывать их на зеленое сукно столешницы рядом с вольфовской Библией.
– Раз… два… три… четыре… – считал он.
Когда двадцатая сторублевка легла на девятнадцатую, этот пожилой и грузный человек в черной рясе со скромным серебряным крестом на груди пододвинул ко мне, сидящему напротив него по другую сторону письменного стола, тонкую пачку в две тысячи рублей и уже без улыбки, но неизменно вежливо произнес:
– Прошу вас. Будьте любезны.
– И вот теперь приходится расставаться, – с отвратительным, фальшиво-скорбным вздохом, почему-то сиплым голосом сказал я.
Конечно, этот поп был настоящим бойцом!
Наверное, он все просек про меня, и я сейчас просто лежал у него на ладони, а он рассматривал меня без особого интереса, словно энтомолог примитивную бабочку-капустницу, у которой с крылышек неожиданно осыпалась вся пыльца…
Но он ни на секунду не позволил себе унизить меня, уличить во всем том махровом вранье, которым я с самого начала наполнил его маленький и изящный кабинет. Напротив, он с поразительной деликатностью негромко спросил меня:
– Как по-вашему, сколько же может сейчас стоить эта превосходно сохранившаяся Библия?
Хотя он, ей-богу, был вправе прямо сказать: «Ну и сколько вы хотите за эту свою книжку?» Клянусь, мне было бы легче!
– Я полагаю… – начал было я светским тоном, но не выдержал и хрипло рванул к финишу: – Две тысячи рублей.
Он мягко улыбнулся мне, слегка выдвинул ящик письменного стола и стал доставать оттуда по одной сторублевой бумажке. И складывать их на зеленое сукно столешницы рядом с вольфовской Библией.
– Раз… два… три… четыре… – считал он.
Когда двадцатая сторублевка легла на девятнадцатую, этот пожилой и грузный человек в черной рясе со скромным серебряным крестом на груди пододвинул ко мне, сидящему напротив него по другую сторону письменного стола, тонкую пачку в две тысячи рублей и уже без улыбки, но неизменно вежливо произнес:
– Прошу вас. Будьте любезны.