Тоно Бенге   ::   Уэллс Герберт

Было бы слишком подозрительно, если бы мы явились к кому-нибудь на рассвете, чтоб отдохнуть; пока не наступит день, мы должны оставаться здесь, а потом всякий поверит, что мы запыленные в дороге пешеходы, которые хотят где-нибудь закусить. Я отдал дяде большую часть оставшихся бисквитов, опорожнил фляжку и посоветовал ему уснуть, но вначале было очень холодно, хотя я и укутал его большим меховым одеялом.

Меня поразило его вдруг осунувшееся лицо и старческий вид, который придавала ему седая щетина на подбородке. Он весь как-то съежился, дрожал и кашлял; жевал он вяло, зато пил с жадностью и изредка тихонько всхлипывал, и мне было его очень жалко. Но другого выхода у нас не было, приходилось терпеть.

Солнце уже поднялось над лесом, и песок стал быстро нагреваться. Дядя покончил с едой, руки его упали на колени, и он сидел с видом полнейшего отчаяния и безнадежности.

— Я болен, — сказал он, — я чертовски болен! Я это чувствую всем нутром!

Потом — для меня это было ужасно — он закричал:

— Мне надо лечь в постель. Мне надо лечь в постель… а не летать! — И он вдруг расплакался.

Я встал.

— Спи, старина! — сказал я, затем снял с дяди одеяло, расстелил на земле и снова его закутал.

— Все это, может быть, и прекрасно, — протестовал он, — но я не так молод, чтобы…

— Подними голову, — прервал я и положил ему под голову рюкзак.

— Они нас поймают — все равно, что здесь, что в гостинице, — пробормотал он и затих.

Спустя некоторое время я увидел, что он уснул.