Ужас и страх   ::   Рекшан Владимир

— Какая я тебе сука, говнюк, — реагирую я и чувствую, как начинаю заводиться.

Да и Серега начинает. Лицо у него заостряется, мягкие сатирические линии ломаются, улыбочка и даже намеки на нее стерты, словно ошибочное уравнение со школьной доски.

— Сдохнешь здесь, и никто о тебе не вспомнит!

Меня задевает. Как это не вспомнит никто? Может, и так, только зачем такую правду говорить?

— И ты сдохнешь позорно! Это вы, блядь, дофилософствовались, вас бы самих в первую очередь! Народ ни при чем!

— А тебя во вторую! И зарыть, мудака, неподалеку от нашей братской могилы. Но одного! Ты и не с нами, и не с ними. Один, как собака!

— Какая братская могила! Какие такие братья! Зависть и злоба всегда! Выискиваете про себя заметочки, после показываете друг другу! Смешно до хохота!

— А зачем же смотришь, козел! Завидно? Завидно! Твое время, старый мудак, прокатило. Не пьешь с нами, а сидишь. Чего сидишь-то?…

— А за козла ответишь. И за мудака! Я, может, и старше всех, только всех вас…

— Хорошо пошло! — одобрительно вскрикивает Паша, а Сека довольно кивает.

— Да и вы, сволочи, — обращаюсь я к ним, чувствуя, как переполняет жилы Ярость, как похожа она на горячий металл, льющийся из печи, на лаву, которая остывает и принимает причудливые формы, после Ярости остаются причудливые формы жизни, а также смерти…

Мы орем, закипаем, прокрикиваем разные справедливые и ложные обиды.