В ПРОТОЧНОМ ПЕРЕУЛКЕ   ::   Эренбург И.

Петька, тот уже рвется прочь, рвется с маменькиных коленок в проклятый подвал панкратовского дома или еще дальше, бог весть куда, к каким-то Бубикам. Он уже чужой, как Ванечка. А дочь будет своей, в приниженности, в беде. Иван Игнатьевич и слышать об этом не хотел: «Плодить кретинов, вроде мамахен…» (Сахаров любил уязвить Наталью Генриховну немецкой кровью.) Все это Поленька знала в точности, вплоть до «мамахен». Обычно она сопровождала сетования Натальи Генриховны сердобольным «ой ты», но на этот раз, улыбнувшись до ушей, от чего лицо ее, и без того глупое, стало «нарочным», не то клоунским, не то блаженненьким, а потом зашептала:

– Мне от Ивана Игнатьевича сыночка хочется, Ванечку…

Наталья Генриховна вскочила и, без памяти, кинула в Поленьку подушечку с булавками.

– Дрянь! Не смеешь!… Убью!

Забившись в угол, Поленька испуганно блеяла. Через минуту Наталья Генриховна опомнилась:

– Вы, Поленька, не смейтесь надо мной. Грех это… Ведь я сама вам все выложила как на ладони…

И, вспомнив о своей последней опоре, вконец измученная, она закричала:

– Петя! Петенька! Иди сюда!

Но снизу раздался сиплый лай Панкратовой:

– Нет его. Опять в подвал залез. И не мальчик у вас, Наталья Генриховна, а совершенный бандит.



2. ВСЕ ИЗ-ЗА ОКОРОКА

Половицы абрикосового домика перепуганно мяукали, громыхали двери, истерически билось стекло в буфете. Здесь все мешалось: суровый топот Панкратова, плач, настоящий плач, как на похоронах, его жены, «ой ты» Поленьки, резоны Натальи Генриховны.