В круге первом (том 1)   ::   Солженицын Александр Исаевич

А в камере было человек десять фронтовиков - наших и власовцев, все ребята отчаюги, оторви, где только ни воевали, - так они чуть не загрызли этого профессора, рассвирепели: нет в войне ни хренышка хорошего! Я слушал - и молчал. У Разводовского были сильные аргументы, минутами он казался мне прав, и мои воспоминания тоже мне подсказывали хорошее иногда, - но я не осмелился спорить с солдатами: кое-что, на которое я хотел согласиться со штатским профессором, было то {кое}, что отличало меня, артиллериста при крупных пушках, от пехоты. Лев, пойми, ты был на фронте, кроме взятия этой крепости, - полный [46] {придурок}, раз у тебя не было своего боевого порядка, с которого нельзя ценою головы! - отступить. А я - придурок отчасти, раз я сам не ходил в атаку и не поднимал людей. И вот в нашей лживой памяти ужасное тонет... - Да я не говорю... - ... а приятное всплывает. Но от такого денька, когда "Юнкерсы" пикирующие чуть не на части меня рвали под Орлом - никак я не могу воссоздать в себе удовольствия. Нет, Левка, хороша война за горами! - Да я не говорю, что хороша, но вспоминается хорошо. - Так и лагеря когда-нибудь хорошо вспомним. И пересылки. - Пересылки? Горьковскую? Кировскую? Не-е... - Это потому, что у тебя там администрация чемодан захалтырила, и ты не хочешь быть объективным. А кто-нибудь и там был большим человеком каптером или банщиком, да жил {в законе с шалашовкой}, так и будет всем рассказывать, что нет места лучше пересыльной тюрьмы. Вообще-то ведь понятие {счастья}- это условность, выдумка.