JК
Ваятель фараона :: Херинг Элизабет
Страница: 207 из 295� поля отдыхают от зноя,
При «Жатве» – снова вкушают жару!
Ты небо создал для себя отдаленное,
Чтобы оттуда взирать на творенье свое,
Един ты, но восходишь ты в образах разных,
Сияя на небе, как живой солнечный диск,
Ты сияешь, сверкаешь, приходишь, уходишь,
Ты проявлений миллион создал из себя самого!
Все города и селения, поля, дороги и реки
Зрят тебя все, живой солнечный диск!
Но лишь в сердце моем твои повеленья,
И нет никого, кроме сына, кто познал бы тебя,
Этот сын твой «Прекрасны образы Ра, Ваэнра»,
Ты только ему разрешил познавать свои мысли и силу!
Земля существует под властью твоей изначала,
Ты время само, и живут все в тебе,
Созерцают они всю твою красоту до захода,
Прекращают работу, когда ты уходишь на запад!
При восходе своем ты людей поднимаешь
Ради сына твоего от плоти твоей,
Царя Верхнего и Нижнего Египта, живущего правдой,
Владыки Обеих Земель
«Прекрасны образы Ра, Ваэнра», сына Ра, живущего правдой,
Владыки венцов Эхнатона, большого веком своим,
И для великой царицы, возлюбленной им,
Владычицы Обеих Земель «прекрасна красота Атона, Нефертити»,
Да будет она жива, молода во веки веков!
Молодой скульптор слушал, затаив дыхание. Слова великого хвалебного гимна захватили его целиком, и, когда «отец бога» кончил говорить, наступила глубокая тишина. Прошло некоторое время, прежде чем Тутмос снова поднял глаза на сидевшего против его Эйе. Он уже хотел выразить свое восхищение, как вдруг увидел что-то новое в лице Эйе.
Нет, оно выражало не только заслуженную гордость, ум и проницательность, в нем было еще что-то совсем другое. В складках, протянувшихся от крыльев носа к углам рта, отпечаталось высокомерие, которое было несовместимо с проницательностью и мудростью. Но через мгновение лицо его вновь стало неподвижным, подобно маске. Слова восхищения застряли у Тутмоса в горле, и он лишь скупо поблагодарил Эйе.
Эйе был разочарован, хотя и старался этого не показать. Он быстро простился и ушел. А Тутмос еще долго сидел перед моделью из серой глины, пытаясь передать истинную сущность этого человека, то, что он так тщательно скрывал. Как мало знал скульптор о нраве этого вельможи! И пока он работал, слова великого хвалебного гимна постепенно замирали в его душе.
А затем в мастерскую пришел Май, толстый, неуклюжий Май. У него одутловатые губы, а нос покраснел от чрезмерного употребления вина.
При «Жатве» – снова вкушают жару!
Ты небо создал для себя отдаленное,
Чтобы оттуда взирать на творенье свое,
Един ты, но восходишь ты в образах разных,
Сияя на небе, как живой солнечный диск,
Ты сияешь, сверкаешь, приходишь, уходишь,
Ты проявлений миллион создал из себя самого!
Все города и селения, поля, дороги и реки
Зрят тебя все, живой солнечный диск!
Но лишь в сердце моем твои повеленья,
И нет никого, кроме сына, кто познал бы тебя,
Этот сын твой «Прекрасны образы Ра, Ваэнра»,
Ты только ему разрешил познавать свои мысли и силу!
Земля существует под властью твоей изначала,
Ты время само, и живут все в тебе,
Созерцают они всю твою красоту до захода,
Прекращают работу, когда ты уходишь на запад!
При восходе своем ты людей поднимаешь
Ради сына твоего от плоти твоей,
Царя Верхнего и Нижнего Египта, живущего правдой,
Владыки Обеих Земель
«Прекрасны образы Ра, Ваэнра», сына Ра, живущего правдой,
Владыки венцов Эхнатона, большого веком своим,
И для великой царицы, возлюбленной им,
Владычицы Обеих Земель «прекрасна красота Атона, Нефертити»,
Да будет она жива, молода во веки веков!
Молодой скульптор слушал, затаив дыхание. Слова великого хвалебного гимна захватили его целиком, и, когда «отец бога» кончил говорить, наступила глубокая тишина. Прошло некоторое время, прежде чем Тутмос снова поднял глаза на сидевшего против его Эйе. Он уже хотел выразить свое восхищение, как вдруг увидел что-то новое в лице Эйе.
Нет, оно выражало не только заслуженную гордость, ум и проницательность, в нем было еще что-то совсем другое. В складках, протянувшихся от крыльев носа к углам рта, отпечаталось высокомерие, которое было несовместимо с проницательностью и мудростью. Но через мгновение лицо его вновь стало неподвижным, подобно маске. Слова восхищения застряли у Тутмоса в горле, и он лишь скупо поблагодарил Эйе.
Эйе был разочарован, хотя и старался этого не показать. Он быстро простился и ушел. А Тутмос еще долго сидел перед моделью из серой глины, пытаясь передать истинную сущность этого человека, то, что он так тщательно скрывал. Как мало знал скульптор о нраве этого вельможи! И пока он работал, слова великого хвалебного гимна постепенно замирали в его душе.
А затем в мастерскую пришел Май, толстый, неуклюжий Май. У него одутловатые губы, а нос покраснел от чрезмерного употребления вина.