JК
Ваятель фараона :: Херинг Элизабет
Страница: 259 из 295 – Царь поручилтебе украсить гробницу, в которой мы обретем свой вечный покой, когда Атон призовет нас к себе. Ты же допустил, чтобы там неделями работали только твои люди, а сам не проявляешь никакой заботы о деле?
Тутмос не поднял глаз, не увидел ее воспламененное гневом лицо и глубоко безразлично сказал:
– Если работа не нравится, повелительница, может быть, пригласить Ипу…
Нефертити удивил тон его голоса. Так может говорить только тот, кто погружен в глубокую тоску.
– Нет, не Ипу, – сказала она немного мягче, – а ты должен закончить начатое!
– Я не могу… я не могу! – И он бросился на землю у ног царицы.
– Ты болен? Ты расстроен? Кто-нибудь причинил тебе горе?
– Я сам навлек на себя все горе мира. Если я изгнал правду из моего сердца, то как же смогу я высечь ее из камня?
– Ты не хочешь мне довериться? – тихо спросила царица с материнской лаской в голосе.
Прошли мгновения, пока он обдумывал, с чего начать. А потом слова полились потоком, как воды реки, когда она заливает берега.
Тутмос рассказал и о своем отце, и о своей матери. О Панефере, Абе и Май. Об Эсе и ее брате. Себя он при этом ничуть не щадил.
– Моя мать, – сказал он, – долгие годы томилась в страшном горе. Панефер мучил, истязал и бил ее. Он отнял у нее сына и послал его на погибель (то, что я жив, не его заслуга), и у нее все же хватило сил спасти дочь Панефера от смерти, правда, ценой лжи, на которую она пошла из сострадания к ребенку своего врага.
Тутмос не поднял глаз, не увидел ее воспламененное гневом лицо и глубоко безразлично сказал:
– Если работа не нравится, повелительница, может быть, пригласить Ипу…
Нефертити удивил тон его голоса. Так может говорить только тот, кто погружен в глубокую тоску.
– Нет, не Ипу, – сказала она немного мягче, – а ты должен закончить начатое!
– Я не могу… я не могу! – И он бросился на землю у ног царицы.
– Ты болен? Ты расстроен? Кто-нибудь причинил тебе горе?
– Я сам навлек на себя все горе мира. Если я изгнал правду из моего сердца, то как же смогу я высечь ее из камня?
– Ты не хочешь мне довериться? – тихо спросила царица с материнской лаской в голосе.
Прошли мгновения, пока он обдумывал, с чего начать. А потом слова полились потоком, как воды реки, когда она заливает берега.
Тутмос рассказал и о своем отце, и о своей матери. О Панефере, Абе и Май. Об Эсе и ее брате. Себя он при этом ничуть не щадил.
– Моя мать, – сказал он, – долгие годы томилась в страшном горе. Панефер мучил, истязал и бил ее. Он отнял у нее сына и послал его на погибель (то, что я жив, не его заслуга), и у нее все же хватило сил спасти дочь Панефера от смерти, правда, ценой лжи, на которую она пошла из сострадания к ребенку своего врага.