JК
Вахтангов :: Херсонский Хрисанф Николаевич
Страница: 3 из 422Лермонтов, «Мцыри»
— Так продолжаться неможет!.. Имей в виду, твое полное невнимание к моему делу повлечет за собой крупные неприятности.
Голос отца сух и резок.
Бьются в окно ветви старого каштана. Ползут по стеклу холодные слезы дождя. Бездомный ветер, прихрамывая, носится по двору и скулит…
Подумать только, какую острую тоску может нагнать на человека осень, если безвольно поддаться ей!
Евгений отвернулся. Он рассеянно смотрит на пустынный двор, на унылые стены табачной фабрики с грязными глазницами…
Ветер бьет лапами по крыше, всовывает оскаленную пасть в печные трубы и подвывает. В его вое жалоба на одиночество и злоба.
Богратион Сергеевич пытается удержать сына при себе.
— Одумайся. Обсуди. Взвесь все…
Он жестко отделяет слова паузами. Воздвигает из слов железную решетку, тюрьму из правил, как надо жить.
Евгений молчит.
Слезы на стекле стекаются в горестные ручейки. Устало качаются за окном деревья. Пятипалые пожухлые кисти рук каштана, покрытые старческими ржавыми пятнами, елозят по стеклу, бессильно ласкают его, и умоляют, и горько сетуют на что-то… На что? Не на то ли, что необратимо ушла жизнь?.. И с отчаянием вдруг бросаются плашмя на оконную раму.
Богратиона Сергеевича раздражает неподвижная спина Евгения, злят его узкие приподнятые плечи.
— Ты слушаешь меня?
— Я слышу, — отвечает сын, не оборачиваясь и не повышая голоса.
— Так продолжаться неможет!.. Имей в виду, твое полное невнимание к моему делу повлечет за собой крупные неприятности.
Голос отца сух и резок.
Бьются в окно ветви старого каштана. Ползут по стеклу холодные слезы дождя. Бездомный ветер, прихрамывая, носится по двору и скулит…
Подумать только, какую острую тоску может нагнать на человека осень, если безвольно поддаться ей!
Евгений отвернулся. Он рассеянно смотрит на пустынный двор, на унылые стены табачной фабрики с грязными глазницами…
Ветер бьет лапами по крыше, всовывает оскаленную пасть в печные трубы и подвывает. В его вое жалоба на одиночество и злоба.
Богратион Сергеевич пытается удержать сына при себе.
— Одумайся. Обсуди. Взвесь все…
Он жестко отделяет слова паузами. Воздвигает из слов железную решетку, тюрьму из правил, как надо жить.
Евгений молчит.
Слезы на стекле стекаются в горестные ручейки. Устало качаются за окном деревья. Пятипалые пожухлые кисти рук каштана, покрытые старческими ржавыми пятнами, елозят по стеклу, бессильно ласкают его, и умоляют, и горько сетуют на что-то… На что? Не на то ли, что необратимо ушла жизнь?.. И с отчаянием вдруг бросаются плашмя на оконную раму.
Богратиона Сергеевича раздражает неподвижная спина Евгения, злят его узкие приподнятые плечи.
— Ты слушаешь меня?
— Я слышу, — отвечает сын, не оборачиваясь и не повышая голоса.