Век необычайный   ::   Васильев Борис Львович

Не знаю, до каких предложений они еще бы договорились, но долго молчавшая Зоря сказала наконец:

– Не надо. Спасибо вам большое за поддержку, только напрасно все. Это же согласовано, неужели вам непонятно?

Невесело, помнится, помолчали. И Зоря тихо, с горечью вздохнула:

– Самое обидное, что рядом с этой мразью жить придется.

– Не придется, – сказал Челухин. – Я с ним квартирами обменяюсь.

Так в конце концов и случилось. Челухины – Борис, Рая и двое детей – переехали в бывшую нашу двухкомнатную квартиру, а мы впятером, и все – взрослые, переселились в одну комнату, где спали в жуткой тесноте.

Меня преследовала не злость, не ненависть, а мучительное чувство несправедливости. И чтобы хоть как-то избавиться от него, я стал писать пьесу. Почему именно пьесу? Да просто потому, что писать что бы то ни было я еще не умел, и пьеса казалась мне самым легким жанром: слева пишешь, кто говорит, а справа – что говорят. И трудился с невероятным азартом, чаще всего—в цеху, на работе, прерываясь только когда меня вызывали принимать очередные изделия.

К тому времени партком завода уже утвердил мое исключение из партии – оставалось проштамповать решение первичной парторганизации в райкоме и обкоме, после чего оно вступало в силу, а я сдавал партбилет. Никаких сомнений, что так оно и будет, ни у кого не было, и я торопился со своей пьесой. Видит Бог, не ради грядущих аплодисментов я ее писал.