Воля и власть   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

Князю оставалось жить еще семь дней (преставился Михаил Александрович 26 августа, во вторник, в ночь, к куроглашению,а наутро, в среду, был положен в фоб), но свои счеты с жизнью Михайло покончил уже теперь, и в келье, изредка дозволяя посетить себя, ждал одного — смерти.

Московский боярин Федор Кошка почел надобным поехать в Тверь на последний погляд и по родству, и так — из уважения к тверскому великому князю. Сына Ивана, отпросивши у Василия Дмитрича, взял с собой.

— Сестру поглядишь! — примолвил коротко. — Все же не чужие им мы с тобою!

Ехали верхами. Тряский короб, охраняемый полудюжиною ратных, остался назади.

Осень осыпала леса волшебным багрецом увядания. Тяжкая медь дубовых рощ перемежалась то светлым золотом березовых колков, то багряными разливами кленовых застав и осинника. Ели, почти черные в своей густой зелени, купались в разноцветье осенней листвы, словно острова в океане.

Сенные копны уже пожелтели и потемнели, и лоси начинали выходить из редеющих лесов, подбираясь к стогам, огороженным жердевыми заплотами.

Убранные поля, в желтых платах скошенного жнивья, перемежаемого зелеными лентами озимых, гляделись полосатою восточной тафтой. В вышине тянули на юг птичьи караваны, и пахло свежестью, вянущими травами, грибною горечью и чуть-чуть могилой. Кони шли шагом, почти не чуя опущенных поводов. Иван то и дело взглядывал на престарелого родителя, который сидел в седле, словно в кресле, будто слитый с конем — научился в Орде ездить верхом не хуже любого татарина.

Молчали.