Воля и власть   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

Кажись, он Тохтамыша опять одолел, дак и нам поможет!

— А тверичи?

— С ними беда. Иван Михалыч с Васильем Михалычем уже который раз в ссоре. Нынче, кажись, замирились наконец.

Юрий подумал, кивнул, слегка, благодарно, сжал Василию предплечье.

Таким вот, не у Софьина подола, брат начинал нравиться ему.

— Жаль, что всю литовскую силу не можно переманить на свою сторону!

Да и крестить бы Литву!

Крестить — значило обратить в православие, ибо восточная церковь, вселенская, продолжала считать отделившуюся от нее римскую еретической, а католики, в свою очередь, ненавидели «схизматиков» (православных) и мечтали о мировом господстве Папы Римского.

Подымаясь к себе, Василий все думал о том, как и что скажет Софья, когда он разорвет мирную грамоту с Витовтом. Но что бы она ни сказала и ни сделала, остановиться он уже не мог. Тесть сам переступил ту незримую грань, после которой надо было браться за оружие. Софья ждала его в покое стоя.

— Плесковичи были! — выговорил Василий, собираясь к тяжкому разговору с женой.

— Я слышала все, — упреждая его, возразила Софья. (Верно, стояла на переходах у того оконца, забранного решеткою! — мельком догадал он.) .

— У моего отца… — Софья говорила, отделяя слова паузами друг от друга и слова падали, как тяжелые камни. — У моего отца. Его детей.

Мальчиков. Моих братьев. Убили немцы.

— Но не русские! — сорвался Василий на крик.