JК
Заговор равнодушных :: Ясенский Бруно
Страница: 74 из 327Менингит, воспаление мозговой оболочки. Нужен абсолютный покой.
– А умереть она может? – уже тихо спрашивает Цебенко.
– Если будете шуметь и не давать ей покоя, конечно, может.
– Ладно, уйдем. Так бы сразу и сказали.
– А может, ей что-нибудь оставить, передать? – вкрадчиво спрашивает Гуга.
– Мандарины можно. Захочет пить – дадим. А ни конфет, ни цыпленка, ни колбасы – нельзя. Съешьте сами за ее здоровье.
– Да это не колбаса, это телятина! Белое мясо всем больным дают, – пробует настаивать Костя.
– Будет выздоравливать – принесете. Пока ничего, кроме льда, ей не надо.
– Может, мороженое?
– Какое там мороженое! Лед ведь для компресса. Из мороженого ей, что ли, компресс класть!
Сконфуженные, они выходят на площадь.
– Погодите, я сейчас вернусь, – бросает Костя и исчезает в вестибюле больницы. Через минуту появляется обратно. В руках у него одним свертком меньше. – Отдал конфеты сестре!
– Взяла?
– Малость поломалась. Да я попросил, пусть передаст половину ночной сиделке. Будет ночью конфеты грызть, может, хоть не уснет.
Молча они идут к трамваю.
– Как ты думаешь, может она умереть? – спрашивает вдруг Цебенко у Порхачева.
– Я почем знаю! Может быть, нам сложиться и вызвать профессора из Москвы?
– Надумал! – пожимает плечами Шура. – Если б операция – другое дело. А тут ведь говорят тебе: абсолютный покой и лед. Больше ничего.
– А умереть она может? – уже тихо спрашивает Цебенко.
– Если будете шуметь и не давать ей покоя, конечно, может.
– Ладно, уйдем. Так бы сразу и сказали.
– А может, ей что-нибудь оставить, передать? – вкрадчиво спрашивает Гуга.
– Мандарины можно. Захочет пить – дадим. А ни конфет, ни цыпленка, ни колбасы – нельзя. Съешьте сами за ее здоровье.
– Да это не колбаса, это телятина! Белое мясо всем больным дают, – пробует настаивать Костя.
– Будет выздоравливать – принесете. Пока ничего, кроме льда, ей не надо.
– Может, мороженое?
– Какое там мороженое! Лед ведь для компресса. Из мороженого ей, что ли, компресс класть!
Сконфуженные, они выходят на площадь.
– Погодите, я сейчас вернусь, – бросает Костя и исчезает в вестибюле больницы. Через минуту появляется обратно. В руках у него одним свертком меньше. – Отдал конфеты сестре!
– Взяла?
– Малость поломалась. Да я попросил, пусть передаст половину ночной сиделке. Будет ночью конфеты грызть, может, хоть не уснет.
Молча они идут к трамваю.
– Как ты думаешь, может она умереть? – спрашивает вдруг Цебенко у Порхачева.
– Я почем знаю! Может быть, нам сложиться и вызвать профессора из Москвы?
– Надумал! – пожимает плечами Шура. – Если б операция – другое дело. А тут ведь говорят тебе: абсолютный покой и лед. Больше ничего.