Затяжной выстрел   ::   Азольский Анатолий

Женину рубаху добавляют! И бескостный язык лепечет обещания и обещания… В восемь вечера он встретился с режиссером театра. Был груб, краток. Полным ходом шла репетиция пьески на военно— морскую тему, отрицательный герой — матрос, приходивший с берега в нетрезвом виде да еще похвалявшийся этим. Хлесткую и остроумную реплику его Долгушин требовал снять, вычеркнуть, смягчить в крайнем случае. Напрасно режиссер уверял, что реплика опровергается всем художественным смыслом драматургического произведения. Долгушин был непреклонен, хотя и понимал необоснованность своего диктата. Но надо ли сугубо штатского человека искусства посвящать в тайну тридцати процентов? Реплику усекли («высекли», улыбнулся режиссер). Тяжелый был разговор, обремененный тем еще, что вспоминалось и вспоминалось одно и то же: ют линкора. Трегуб и Манцев, сморщенный старостью мичман и гибкий, стремительный лейтенант. От ужина и здесь, естественно, отказался. Решил было идти домой, но перехватил Барбаш, привел к себе, на Минную, позвонил, с «Буйного» принесли дюжину котлет, чай, бачок с компотом. Уплетая за обе щеки, Иван Данилович рассказал (Барбаш слушал хмуро, невнимательно) о линкоре, о том, что не так уж страшен этот Манцев, как его малюют. Барбаш помог Долгушину, вдвоем осилили бачок с компотом. — — Меня в 44— м под трибунал отдали, — вспомнил вдруг Илья Теодорович ни к селу ни к городу. — Было за что… Меня от трибунала немецкая мина спасла, я ее вызвался разоружить.