JК
Желябугские выселки :: Солженицын Александр Исаевич
Страница: 41 из 55Так что пешее, конное, тележное движение шло тут и весь день не прячась, а ночами - и грузовики со снарядами, снабжением, а к утру уходили в тыл или врывались носами в откосы оврага, прикрывались зелёными ветками, сетками. Зев Урочища, ещё завернув, выходил прямо к Неручи - тут и был подготовлен, накопился прорыв нашей 63й армии, к 12 июля 1943.
Но как же Крутой Верх изменился за полвека! Где та крутизна? где та глубина? да и та цепкая твёрдость одерневших склонов и дна? Обмелел, оплыл, кажется и полысел, и жёстких контуров нет - не прежнее грозное ущелье. А - он! он, родной! Но уж, конечно, ни следа прежних апарелей, землянок.
А за Неручью, на подъёме, шла тогда немецкая укреплённая полоса - да каково укреплённая! какие непробивные доты, сколько натыкано отдельно врытых бронеколпаков. И это, незабываемое: разминированный проход, тотчас после прорыва. Десятки и десятки убитых, наших и тех, наши больше ничком, как лежали, ползли, немцы больше вопрокидь, как защищались или поднялись убегать в позах, искажённых ужасом, обезображенные лица, полуоторванные головы; немецкий пулемётчик в траншее, убитый прямо за пулемётом, так и держится. И местами - там, здесь- ещё груды, груды обожжённого металла: танки, самоходки с красным опалением, как опаляется живое.
И блиндажи у них не по-нашему, помнишь? Уж как глубоки! И где-то там, под десятью накатами, - окошечко, а за ним - цветочки посажены, и для того пейзажа вырыт туда ещё и узкий колодец. А в блиндажах - какой-то запах неприятный, как псиный, - оказывается, порошок от насекомых. И - яркие глянцевые цветные журналы раскиданы, каких не бывало у советских, а в журналах - где про доблесть и честь, а где - красавицы. Чужой невиданный мир.
Но как же Крутой Верх изменился за полвека! Где та крутизна? где та глубина? да и та цепкая твёрдость одерневших склонов и дна? Обмелел, оплыл, кажется и полысел, и жёстких контуров нет - не прежнее грозное ущелье. А - он! он, родной! Но уж, конечно, ни следа прежних апарелей, землянок.
А за Неручью, на подъёме, шла тогда немецкая укреплённая полоса - да каково укреплённая! какие непробивные доты, сколько натыкано отдельно врытых бронеколпаков. И это, незабываемое: разминированный проход, тотчас после прорыва. Десятки и десятки убитых, наших и тех, наши больше ничком, как лежали, ползли, немцы больше вопрокидь, как защищались или поднялись убегать в позах, искажённых ужасом, обезображенные лица, полуоторванные головы; немецкий пулемётчик в траншее, убитый прямо за пулемётом, так и держится. И местами - там, здесь- ещё груды, груды обожжённого металла: танки, самоходки с красным опалением, как опаляется живое.
И блиндажи у них не по-нашему, помнишь? Уж как глубоки! И где-то там, под десятью накатами, - окошечко, а за ним - цветочки посажены, и для того пейзажа вырыт туда ещё и узкий колодец. А в блиндажах - какой-то запах неприятный, как псиный, - оказывается, порошок от насекомых. И - яркие глянцевые цветные журналы раскиданы, каких не бывало у советских, а в журналах - где про доблесть и честь, а где - красавицы. Чужой невиданный мир.