JК
Жила-была Клавочка :: Васильев Борис Львович
Страница: 90 из 123Меня зовут Яковом Матвеевичем, а вас?
Клава хотела сказать, но сверкнула еще раз уголком глаза в интересного милиционера и сдавленно произнесла:
— Ада.
— Прекрасно, — продолжал Яков Матвеевич. — Рядом с вами почтенная Полина Григорьевна, товарищ из милиции Сергеем представился, а это — Лидия Петровна с дочкой Оленькой.
— Ох, ей что Оленька, что Толенька, — горестно вздохнула мать. — Десять лет уж, а ни ума, ни разума, а мужа у меня нет, и когда помру — пропадет. Вот в Москву возила к профессорам, а они сказали, что безнадежно. Гены, что ли, не ге.
— Все теперь генами объясняют, — сказал милиционер. — Мода такая.
— Не скажите, — вежливо не согласился старичок. — Ученые говорят о генетической усталости нации. Да это и понятно, коли вспомним, что на долю одного-двух поколений досталось. Тут и первая мировая, и гражданская, и голод с разрухой, и коллективизация с индустриализацией, и культ личности, и Великая Отечественная. И всё ведь — мы, этими вот руками, этой вот спиной, этим вот сердцем.
В проходе появился длинный худой старик с угрюмым лицом. Перед собою он нес большой чемодан.
— Здесь, что ли, тридцать седьмое место?
— Боковое, — сказал милиционер, посмотрев.
— Вагон в кассе спутали, — сердито сказал старик. — Работают спустя рукава, а ты тащись через весь состав.
Клава хотела сказать, но сверкнула еще раз уголком глаза в интересного милиционера и сдавленно произнесла:
— Ада.
— Прекрасно, — продолжал Яков Матвеевич. — Рядом с вами почтенная Полина Григорьевна, товарищ из милиции Сергеем представился, а это — Лидия Петровна с дочкой Оленькой.
— Ох, ей что Оленька, что Толенька, — горестно вздохнула мать. — Десять лет уж, а ни ума, ни разума, а мужа у меня нет, и когда помру — пропадет. Вот в Москву возила к профессорам, а они сказали, что безнадежно. Гены, что ли, не ге.
— Все теперь генами объясняют, — сказал милиционер. — Мода такая.
— Не скажите, — вежливо не согласился старичок. — Ученые говорят о генетической усталости нации. Да это и понятно, коли вспомним, что на долю одного-двух поколений досталось. Тут и первая мировая, и гражданская, и голод с разрухой, и коллективизация с индустриализацией, и культ личности, и Великая Отечественная. И всё ведь — мы, этими вот руками, этой вот спиной, этим вот сердцем.
В проходе появился длинный худой старик с угрюмым лицом. Перед собою он нес большой чемодан.
— Здесь, что ли, тридцать седьмое место?
— Боковое, — сказал милиционер, посмотрев.
— Вагон в кассе спутали, — сердито сказал старик. — Работают спустя рукава, а ты тащись через весь состав.