JК
Замок отравителей :: Брюссоло Серж
Страница: 165 из 267Жеан ощущал себя одураченным и абсолютно бесполезным: чудище будтоиздевалось над ним, оказываясь всегда в месте, противоположном тому, где он его подкарауливал.
Ода больше не покидала свою комнату, самое большее — она приоткрывала дверь, чтобы принять горшок супа и круглую буханку хлеба.
— Я должна привыкать к заточению, — заявила она Иране. — Следите, чтобы мне приносили глиняную посуду, я буду разбивать ее. Таким образом, никто уже не воспользуется ею после меня. Ну а если кто-то будет удивляться, придумайте что-нибудь. Например, говорите всем, что я ужасно неловкая.
Дни свои Ода проводила, стоя на коленях перед ковчежцем и страстно молясь; она вызывала жалость в своей глухой, до шеи, одежде, словно вынуждена была прятать от людских глаз увядание своей больной плоти.
Дориус терял терпение, его угрозы перемежались умоляющими просьбами. «Зверь нашептывает мне разные гадости», — говорил он. Однако монах воздерживался повторять их вслух.
— Нам грозит опасность, — твердила Ирана. — Когда станет известно о болезни Оды, нас тоже посчитают зараженными, и не исключено, что заставят удалиться в лепрозорий вместе с ней. Говорю тебе: надо срочно сматываться.
Но события приняли другой оборот. Однажды утром на обочине дороги нашли мертвого разносчика. Он лежал на спине, подмяв под себя содержимое своего лотка. Его губы посинели, словно кровь уже свернулась в венах, в руке было надкусанное яблоко.
Затем пришла очередь дроздов, больших любителей зрелых плодов.
Ода больше не покидала свою комнату, самое большее — она приоткрывала дверь, чтобы принять горшок супа и круглую буханку хлеба.
— Я должна привыкать к заточению, — заявила она Иране. — Следите, чтобы мне приносили глиняную посуду, я буду разбивать ее. Таким образом, никто уже не воспользуется ею после меня. Ну а если кто-то будет удивляться, придумайте что-нибудь. Например, говорите всем, что я ужасно неловкая.
Дни свои Ода проводила, стоя на коленях перед ковчежцем и страстно молясь; она вызывала жалость в своей глухой, до шеи, одежде, словно вынуждена была прятать от людских глаз увядание своей больной плоти.
Дориус терял терпение, его угрозы перемежались умоляющими просьбами. «Зверь нашептывает мне разные гадости», — говорил он. Однако монах воздерживался повторять их вслух.
— Нам грозит опасность, — твердила Ирана. — Когда станет известно о болезни Оды, нас тоже посчитают зараженными, и не исключено, что заставят удалиться в лепрозорий вместе с ней. Говорю тебе: надо срочно сматываться.
Но события приняли другой оборот. Однажды утром на обочине дороги нашли мертвого разносчика. Он лежал на спине, подмяв под себя содержимое своего лотка. Его губы посинели, словно кровь уже свернулась в венах, в руке было надкусанное яблоко.
Затем пришла очередь дроздов, больших любителей зрелых плодов.