JК
Записки прокурора :: Безуглов Анатолий Алексеевич
Страница: 389 из 407И очень, очень хотел бы их услышать от одного-единственного человека на земле — от вас…
Впрочем, как передать моё состояние? Разве что словами моей любимой поэтессы Анны Ахматовой:
То пятое время года, Только его славословь Дыши последней свободой, Оттого, что это — любовь Высоко небо взлетело, Легки очертанья вещей, И уже не празднует тело Годовщину грусти своей…»
— Вы представляете, — воскликнула Рябинина, внимательно следившая за мной, — а я даже не знала, кто такая Ахматова… В школе мы Пушкина, Лермонтова проходили. Ну, ещё Маяковского и Есенина. В журналах читала Евтушенко… Побежала я в библиотеку, набрала поэтов разных. Ой, интересно! Прямо по-другому все воспринимать стала… Особенно Рубцов мне понравился. А когда Федя написал, что этот поэт умер в 35 лет, поверите, я даже плакала, читая его стихи!
— Значит, вы сразу ответили Бурмистрову? — спросил я.
— Как же можно не ответить на такое письмо? — искренне удивилась Валентина. И, вздохнув, продолжила: — Он тут же в ответ второе прислал… — Она протянула мне другое письмо.
«Дорогая Валя (разрешите мне теперь называть вас так)!
Отстоял ночную вахту, а тут доставили почту, и мне совсем не хочется спать! Хочется петь, читать стихи и говорить вам, как прекрасен вокруг мир…
Мы стоим на рейде, и из иллюминатора каюты видно бирюзовое море, аквамариновое небо. Ну словно пейзаж Клода Лоррена (помните Эрмитаж, зал французской живописи XVII века, «Утро в гавани»?). Берега подёрнуты туманной дымкой, сквозь которую проступают очертания рощи, кудрявой и таинственной. Поражаешься и недоумеваешь, кто кому подражает: природа художнику или художник природе? Я всматриваюсь вдаль, и мне чудится, что там, на берегу, фигурка девушки.
Впрочем, как передать моё состояние? Разве что словами моей любимой поэтессы Анны Ахматовой:
То пятое время года, Только его славословь Дыши последней свободой, Оттого, что это — любовь Высоко небо взлетело, Легки очертанья вещей, И уже не празднует тело Годовщину грусти своей…»
— Вы представляете, — воскликнула Рябинина, внимательно следившая за мной, — а я даже не знала, кто такая Ахматова… В школе мы Пушкина, Лермонтова проходили. Ну, ещё Маяковского и Есенина. В журналах читала Евтушенко… Побежала я в библиотеку, набрала поэтов разных. Ой, интересно! Прямо по-другому все воспринимать стала… Особенно Рубцов мне понравился. А когда Федя написал, что этот поэт умер в 35 лет, поверите, я даже плакала, читая его стихи!
— Значит, вы сразу ответили Бурмистрову? — спросил я.
— Как же можно не ответить на такое письмо? — искренне удивилась Валентина. И, вздохнув, продолжила: — Он тут же в ответ второе прислал… — Она протянула мне другое письмо.
«Дорогая Валя (разрешите мне теперь называть вас так)!
Отстоял ночную вахту, а тут доставили почту, и мне совсем не хочется спать! Хочется петь, читать стихи и говорить вам, как прекрасен вокруг мир…
Мы стоим на рейде, и из иллюминатора каюты видно бирюзовое море, аквамариновое небо. Ну словно пейзаж Клода Лоррена (помните Эрмитаж, зал французской живописи XVII века, «Утро в гавани»?). Берега подёрнуты туманной дымкой, сквозь которую проступают очертания рощи, кудрявой и таинственной. Поражаешься и недоумеваешь, кто кому подражает: природа художнику или художник природе? Я всматриваюсь вдаль, и мне чудится, что там, на берегу, фигурка девушки.