Время и бытие   ::   Шилов Сергей

й всюду где только позволяло место, и запрещало его желание стучать по клавишам, уменьшительно-ласкательный суффиксы, каковое действие показывало мне вдумававшемуся в него и прочно в нем засевшему, соразмеряя его с собственной телесностью, показалось мне наиболее совершенным из всего, что я видел в армии, осталось для меня необходимым критерием истинности, каковое впечатление произвел на меня этот ефрейтор, румяный, новогодний с иголки одетый, номинальный гений этого мира, отяжелевшее к подбородку, не имеющее выхода силой мужчины в беспредельное лицо которого, просветляющееся и комментирующее свою в высшей степени конечность, обретало свежую молодую плоть в конструировании уменьшительно-ласкательных суффиксов, снимало своей собственный небритый оттенок неряшливых литературных штудий в своей аппетитной с иголки пригнанной и поддогнанной новогодней форме, зимней, прекрасной, какой я еще даже не видел, не то чтобы не носил, поскольку у нас у всех еще была летняя форма одежды, никакого видимого интереса не проявлял второй постарше ефрейтор, имеющий свое прочно ему закатившееся отношение к текстовой работе такого вида, неоднозначно описываемой в терминах каталогизации, но проясняющее сознающий ее безусловную, хотя и необеспредпосылочную, необходимость для поддержания незримого равновесия текстовой работы, общественного договора, руссоистскую структуру которого все еще можно было различить, один раз попробовал он был впечатать абзац какого-то настолько неуклюжего, текста, ряда простых слов, значения которых бесконечно утяжеляются, вписываются со строгой определенностью, хотя и без определенной цели, так что слова складываются в грамматические предложения, склеивающие текст, значение к которому присоединяет, прикрепляет сам читатель сам, выступающий в качестве первописателя, которого здесь и теперь комментирует автор, но я только рассмеялся, хотя и с должной степенью перечеркивания улыбки что заставило его слог еще более одеревенеть и перейти в самозаконную полосу изумительного бреда, которым он впоследствии заполняли обосновывал увольнительные записки, необходимые им обоим, и которые Шеллинг из уважения к нему никогда не подписывал, каждый из этих писарей изымал нечто ему близкое из первичных элементов устройства территории, так что основная задача по вменению им представлений о письменности, оказавшейся всего-навсего рассеянием опыта телесности романтика, возводящего в суть дела мышления наблюдение в замочную скважину вслушиванию за тем, как романтик рассеивает свой опыт телесности, и наконец, потрепав меня по плечу речи один пожелав проявить побольше продуктивной способности воображения, другой усилить рефлективную сторону тракт�