Время и бытие   ::   Шилов Сергей

вающие в завесах пламени эти незабываемые имена, которые единственно и существуют, не являясь никаким человеком, не находясь, но содержась ни в одном человеке, из теории которых и проистекает литература вместе с ее способностью отстреливать фамилии, выстраивающая заводы-романы, концерны-поэмы, торгующая этим засоряющим небо, повреждающим землю чудодейственным средством так, как это способна делать лишь стихия, вызванная к жизни магическими заклинаниями руководя щей буквы, разрушающей, перекликающей, окликающей нас за имя в взмывающей с нами в воздух из вод бассейна, на дне которого мы обитаем и бесконтрольно испражняемся, обживая дно бассейна в непрестанных занятиях философией жизни, оседающей на дно бассейна, образуя там окаменевшиеся залежи скелетов имен, продуктов их жизнедеятельности, когда они были литературой, из которых потом людьми, осваивающими этот океан при чтении этой книги и делается разговор с родителями о службе в армии, пропитывающий воздухом воды бассейна, необходимым для легкого в них дыхания, со дна которого вот уже я поднимаюсь, будучи пространственным объемом воздуха внутри спускаемого под воду для различных текстовых работ на глубине колокола, звенящего по моей истекающей кровью фамилии, ради произнесения которой, вдохнуть собственное имя я и поднимаюсь к верху, к бесконечно плотному, твердому, вбирающему в себя воду как губка, порождая числа-коды, сюжетов, воздуху культурного, верха в противоположность культурному низу, где я водоплавающее обитаю и лишь только вокруг появляюсь на своих собственных крыльях, сокровенных, скользящих по стенам бассейна так, что над ними имеются до самого дна бассейна мягкого сечения пространства внутри колокольного воздуха, и в центральном их этих вложенных друг в друга пространств сидят за письменным столом колибри, погруженная в самую суть метафизики письма, от которой ее конечно не может отвлечь мой ребяческий смех и детская возня за дверью, останавливающая наметившееся в самом безусловном и необходимом смысле падение колокола, поднимающегося было вверх, не как выяснилось с тем чтобы потщательней опуститься на дно бассейна и вызвать водяной звон, посредством которого только и существует вода, который, временясь, неминуемо бы показал, что это ко мне спящему всего лишь подаост чашу, иди просто проносят мимо, обносят ею, а возможно, обносят, чтобы торжественно преподнести, мертвецки пьяную, чистому, опалившемуся, забренчав доспехами иероглифов сделанных из домашней утвари беднеющего рода, из-за рыцарского стола со скамьи на самом дальнем конце которой сидит попытка уклониться от службы в армии, обнять которую совершенно невозможно, под рыцарский же стол, на котором разложены кипы бумаг это