Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Часть первая   ::   Сервантес Мигель де Сааведра

Только успел козопас произнести эти слова, как вдруг до них донеслись звуки равеля, а немного погодя появился и тот, кто на нем играл: это был юноша лет двадцати двух, весьма приятной наружности. Товарищи спросили, ужинал ли он; юноша ответил, что ужинал, тогда тот пастух, который только что вел о нем речь, обратился к нему:

— В таком случае, Антоньо, доставь нам удовольствие, спой что-нибудь, пусть наш почтенный гость уверится, что и в лесах и в горах можно встретить людей, смыслящих в музыке. Мы уже рассказали ему о твоих способностях, — твое дело проявить их и доказать, что мы говорили правду. Итак, прошу тебя: сядь и спой нам, пожалуйста, романс о твоих сердечных делах, тот, что сложил для тебя твой дядя, священник, и который пользуется таким успехом в нашем селе.

— Охотно, — молвил юноша.

Не заставив себя долго упрашивать, он сел на дубовый пень и, как скоро настроил равель [121] , с великою приятностью начал петь:

Ты меня, Олалья, любишь,

Хоть об этом мне, конечно,

Не сказала даже взором —

Языком безгласным сердца.

Зная, что ты знаешь это,

Я отбросил все сомненья:

Мы любовь скрывать не в силах,

Если нам о ней известно.

Пусть меня по временам

Ты пытаешься уверить,

Что душа твоя — как бронза,

Как гранит холодный — перси.

Но из-под глухих покровов

Твоего высокомерья

Мне тайком надежда кажет

Краешек своей одежды.

И гонюсь я за приманкой,

Хоть и не могу доселе

Ни торжествовать, что избран,

Ни крушиться, что отвергнут.