JК
Истукан :: Тырин Михаил Юрьевич
Страница: 16 из 16Тотчас Степан громко захлопнул за ним железную дверцу и накрепко закрутил запорное колесо.
В полутьме, хватаясь за холодные стенки, Жбанков прошел к своей кабине, где ему надлежало существовать до конца путешествия. Саквояж его был уже здесь.
– Ты, барин, сразу ложись на лавку и лежи там, пока не позовут, – сказал Степан хриплым басом. – А мы уж сами покочегарим...
Жбанков нащупал в полутьме широкую койку, обитую мягкими кожаными подушками, и завалился на нее вместе с сапогами. Пахло, как в кузнечной мастерской, а к тому же доносился звон и лязг, слоёно поблизости катали стальные болванки. Между ударами купец прослышал какой-то визг, похожий на плач бездомного щеночка. Потом понял – за стеной скулит Гаврюха. Его тоже оставили одного в железной кабинке дожидаться непонятно чего.
А через минуту Петр Алексеевич перестал слышать и железный звон, и Гаврюхины стенания, потому что в снаряде запалили порох.
Все задрожало. Послышалось сперва негромкое ворчание, которое быстро переросло в такой рев, что казалось, сама Земля разлетается на куски. Снаряд уже не дрожал, а трясся всей своей громадой, а рев нарастал, крепчал и не мог остановиться. Жбанков вдруг почувствовал, что сейчас умрет. Груди стало тяжело, словно на нее насыпали сажень земли, рев рвал уши, уже казалось, что это воют трубы Страшного суда и вопят черти, и Петр Алексеевич сам проклял себя, что законопатился в этой железной могиле и себе, и людям на погибель...
В полутьме, хватаясь за холодные стенки, Жбанков прошел к своей кабине, где ему надлежало существовать до конца путешествия. Саквояж его был уже здесь.
– Ты, барин, сразу ложись на лавку и лежи там, пока не позовут, – сказал Степан хриплым басом. – А мы уж сами покочегарим...
Жбанков нащупал в полутьме широкую койку, обитую мягкими кожаными подушками, и завалился на нее вместе с сапогами. Пахло, как в кузнечной мастерской, а к тому же доносился звон и лязг, слоёно поблизости катали стальные болванки. Между ударами купец прослышал какой-то визг, похожий на плач бездомного щеночка. Потом понял – за стеной скулит Гаврюха. Его тоже оставили одного в железной кабинке дожидаться непонятно чего.
А через минуту Петр Алексеевич перестал слышать и железный звон, и Гаврюхины стенания, потому что в снаряде запалили порох.
Все задрожало. Послышалось сперва негромкое ворчание, которое быстро переросло в такой рев, что казалось, сама Земля разлетается на куски. Снаряд уже не дрожал, а трясся всей своей громадой, а рев нарастал, крепчал и не мог остановиться. Жбанков вдруг почувствовал, что сейчас умрет. Груди стало тяжело, словно на нее насыпали сажень земли, рев рвал уши, уже казалось, что это воют трубы Страшного суда и вопят черти, и Петр Алексеевич сам проклял себя, что законопатился в этой железной могиле и себе, и людям на погибель...