JК
Звонок покойнику (Звонок мертвеца) :: Ле Карре Джон
Страница: 99 из 169Он все более открыто порицал современную Германию и, в конце концов, сам фашизм. Конечно, я был начеку, и думаю, что тогда я был менее глупым, чем сегодня. Наконец он меня прямо спросил, что я думаю о нацистах. Я ответил не без определенной иронии, что не собираюсь критиковать хозяев в их собственном доме и что в любом случае в политике нет ничего забавного. Я никогда не забуду его ответа. Разъяренный, он вскочил и прорычал: «Никто не собирается забавляться!»
Смайли прервался и посмотрел на Гиллэма поверх стола.
– Извините, Питер, я слишком многословен.
– Да что вы, старина, рассказывайте так, как считаете нужным!
Мендель издал одобрительное хрюканье. Он сидел неестественно прямо, положив руки на стол. Зал был освещен только живым огоньком камина, отбрасывавшим большие тени» на штукатурку стен. Бутылка бордо была почти пустой; Смайли налил себе и передал ее Гиллэму.
– Он меня обозвал всеми именами. Он был не в состоянии понять, как я могу беспристрастно судить об искусстве и оставаться безразличным к политике, как я могу бросаться в рассуждения по поводу свободы искусства, в то время как треть Европы опутана цепями. Разве мне безразлично, что современная цивилизация истекает кровью? Как я могу превозносить семнадцатый век, презирая двадцатый? Он пришел ко мне потому, что оценил мои лекции и думал, что у меня светлый рассудок. Но теперь он понял, что я хуже других.
Я отпустил его.
Смайли прервался и посмотрел на Гиллэма поверх стола.
– Извините, Питер, я слишком многословен.
– Да что вы, старина, рассказывайте так, как считаете нужным!
Мендель издал одобрительное хрюканье. Он сидел неестественно прямо, положив руки на стол. Зал был освещен только живым огоньком камина, отбрасывавшим большие тени» на штукатурку стен. Бутылка бордо была почти пустой; Смайли налил себе и передал ее Гиллэму.
– Он меня обозвал всеми именами. Он был не в состоянии понять, как я могу беспристрастно судить об искусстве и оставаться безразличным к политике, как я могу бросаться в рассуждения по поводу свободы искусства, в то время как треть Европы опутана цепями. Разве мне безразлично, что современная цивилизация истекает кровью? Как я могу превозносить семнадцатый век, презирая двадцатый? Он пришел ко мне потому, что оценил мои лекции и думал, что у меня светлый рассудок. Но теперь он понял, что я хуже других.
Я отпустил его.