Без совести   ::   Житков Борис Степанович

Рыжая как заверещит, я ей рот зажал. Но тут она уж и слова сказать не могла выворотило с полдюжины гробов, один никелированный, другой бетонный, что ли, был, и оттуда, из этой рухляди, Паспарту своей мордой. Я его пристроил дверью аккуратно против моей рыжей, отпер дверь, пхаю ее туда. Она уперлась, как корова. А тут, я слышу, народ где-то гудит. Но густые, здорово, деревья там и не видать. Тут я дуру эту поддал, и она вперлась в кабину. Я дал ход и пошел ломить сквозь дерева, сквозь склепы. Треск и лом пошел, взмыл я вверх и дал такой ход, что через минуту еле видно было в тумане утреннем, где оно, это кладбище американское. Я поднялся километров на десяток и стал. Тут и взялся за немку. Потом она мне шепчет:

- Это Цеппелин? Вы сам граф Цеппелин?

- Да, - говорю, - я самый и есть - граф Цеппелин.

- Ах, свезите меня на мою милую родину, у меня там жених, он в солдатах.

И тут ее тряпки по всей кабине, и развалилась она, как в бане на полке, сейчас потечет. Блевать тут начнет, гляди, с перепою. Все стонет:

- Граф, мы уже в Германии?

- В Германии, - говорю.

- В Дармштадт, их казармы в Дармштадте.

- А вон, не видите, их казармы там внизу?

Она глазами запухшими хлопает.

- Я вам парашют привяжу и вы прямо на плац, где ученье. Он шагает, а вы, как бабочка, с неба. Она:

- Ах, как бабочка! Аин донмет елфинг. Только я с парашютом боюсь.

- А вы тогда валите без парашюта.

- Ах, - говорит, - лучше, как бабочка.

- Ну, я вам сейчас подвяжу парашют.