Страница:
118 из 233
Я то влезал под сцену и выставлял в люк чёртиков, то напускал на сцену дыму так много, что передние ряды чихали, то жег красный бенгальский огонь, когда появлялся Мефистофель в красном плаще, то гремел железным листом, изображая гром.
Наконец Кашперле вышел на сцену с маленьким фонариком, как ночной сторож, и запел:
– Добрые люди, ложитесь спать, закрывайте ставни! Скоро черти унесут доктора Фауста!
В балаганчике стало так тихо, что я слышал сквозь занавеску громкое дыхание ребят.
Я ударил в железный лист двенадцать раз, будто часы пробили полночь, и зажег красный огонь.
Тогда декорации взвились кверху, открылось подземное царство, освещенное красным светом, и отовсюду полезли мохнатые чертенята, а Марта и Паскуале завыли, и… в публике поднялся такой вой и плач, что уже больше ничего не было слышно. Дети вопили, как поросята, женщины рыдали и всхлипывали, мужчины громыхали сапогами.
Я ещё погремел железным листом и опустил занавес. У меня на сердце стало тоскливо.
Зрители, толкаясь, выходили на улицу. Матери унимали ревущих ребят. Быстроглазая девушка была совсем бледная, и, наверное, у неё тряслись колени.
– Чего они испугались? Неужели они не знают, что это просто деревянные куклы, которых мы дергаем за нитки? – сказал я Паскуале. – Помнишь, как бывало, веселились зрители, когда выходили из театра Мариано?
– Те ходят в театр, чтобы смеяться, а эти – чтобы дрожать и плакать, – ответил Паскуале.
Мы давали представления каждый день, и каждый день бывало то же самое.
|< Пред. 116 117 118 119 120 След. >|