JК
Дикая собака Динго :: Фраерман Рувим Исаевич
Страница: 128 из 142А дома ты теперь всегда молчишь. Неужели ты боишься меня, или не уважаешь, или не любишь? Ответь мне.
Таня повела головой. Ей трудно было говорить.
– Я всегда одна, я всегда сама, – еле слышно сказала Таня. И добавила еще тише: – Почему отец ушел от нас? Кто виноват в этом, ответь мне.
Теперь мать молчала минуту-две, может быть, больше.
И Таня ни разу не посмотрела ей в лицо: не хватило духу это сделать.
Но вдруг она услышала ровный и спокойный голос матери. Ни один звук не дрожал на ее губах.
– Таня, – сказала мать, – люди живут вместе, когда любят друг друга, а когда не любят, они не живут вместе – они расходятся. Человек свободен всегда. Это наш закон на вечные времена.
Тогда Таня решилась посмотреть на мать, сначала осторожно, снизу вверх, повернув шею, как маленькая птичка, которая, прежде чем сняться с ветки, ищет, нет ли в небе опасности.
Мать сидела неподвижно, высоко подняв голову. Но лицо ее выражало страдание, словно кто-то пытал ее долго словами или железом – все равно, но только ужасной пыткой.
«Кто это сделал?» – подумала Таня с болью, внимательно вглядываясь в лицо матери.
А с этого бледного лица смотрели на нее самые прекрасные в мире глаза – глаза ее матери, до краев наполненные влагой; она блестела на зрачках, и под ресницами, и в углах ее темных век.
– Не уехать ли нам лучше, Таня? – сказала мать.
Таня схватилась за грудь.
Таня повела головой. Ей трудно было говорить.
– Я всегда одна, я всегда сама, – еле слышно сказала Таня. И добавила еще тише: – Почему отец ушел от нас? Кто виноват в этом, ответь мне.
Теперь мать молчала минуту-две, может быть, больше.
И Таня ни разу не посмотрела ей в лицо: не хватило духу это сделать.
Но вдруг она услышала ровный и спокойный голос матери. Ни один звук не дрожал на ее губах.
– Таня, – сказала мать, – люди живут вместе, когда любят друг друга, а когда не любят, они не живут вместе – они расходятся. Человек свободен всегда. Это наш закон на вечные времена.
Тогда Таня решилась посмотреть на мать, сначала осторожно, снизу вверх, повернув шею, как маленькая птичка, которая, прежде чем сняться с ветки, ищет, нет ли в небе опасности.
Мать сидела неподвижно, высоко подняв голову. Но лицо ее выражало страдание, словно кто-то пытал ее долго словами или железом – все равно, но только ужасной пыткой.
«Кто это сделал?» – подумала Таня с болью, внимательно вглядываясь в лицо матери.
А с этого бледного лица смотрели на нее самые прекрасные в мире глаза – глаза ее матери, до краев наполненные влагой; она блестела на зрачках, и под ресницами, и в углах ее темных век.
– Не уехать ли нам лучше, Таня? – сказала мать.
Таня схватилась за грудь.