--------------------------------------------- Джефри Триз Разыскиваются Глава первая Побег Бум! Дзинь! Тиньк-дзиньк!.. Звон бьющегося стекла стих, и в саду наступила мертвая тишина. - Доигрался!- сказала Энн. Из-за кустов появился Дик, бледный от испуга. Одна штанина у него раздулась - в ней было спрятано духовое ружье. - Я чт... что-нибудь кокнул? - Пустяки! Всего-навсего половину теплицы! - Черт бы ее побрал! Энн была расстроена: - Предстоит очередной скандальчик с дядюшкой Монти! - Да еще какой! - Дик выпятил живот и заложил руки за спину. - Итак, Ричард [*] , - с напускной важностью загудел он, подражая дядюшке Монти, - к величайшему своему огорчению, я опять вынужден бранить тебя за нанесение преднамеренного ущерба моей, так сказать, собственности. И на сей раз... - Тише! - прошипела Энн. - Тетка подслушивает! В окне верхнего этажа шевельнулась занавеска - подозрение подтвердилось. И в тот же момент в стеклянных дверях гостиной появилась дородная фигура дядюшки. - Ричард! - Что, дядюшка Монтегю? Тяжело отдуваясь, дядюшка Монтегю уже шагал по тропинке. Его толстые щеки раскраснелись со сна, а еще больше от злости. Очки были сдвинуты на лоб, а в руках он все еще сжимал номер газеты "Дейли Мейл", которым до этого отгонял мух. - Мне послышался звон. Ну что разбил ты на этот раз? - Тут был рыжий кот, дядюшка, только он уже удрал... - И ничего удивительного... - усмехнулась Энн. - Кот? Какой кот? - Тот, который повадился ходить сюда каждый день из Илфракума, а я знаю, вы терпеть не можете кошек - они портят цветы на клумбах, - поэтому... - Из Илфракума? Чепуха! Разве может кошка бегать каждый день из Илфракума, за сотню с лишним миль? Не выдумывай! - Да нет, он правду говорит, - вступилась Энн.- Илфракум - это название нового дома у дороги. Оттуда и является рыжий зверюга. - Это не меняет сути дела. Я не потерплю проявления жестокости к животным в моих, так сказать, владениях. И, если кто-то и попортил мои цветы, я сам сумею взыскать убытки с истинного виновника. А между тем, - дядюшка Монтегю подошел к теплице, разглядывая ее, и язвительно заметил: - Кажется, в своем рвении защитить цветы ты ухитрился вдребезги разбить целую раму и Бог весть что натворил с помидорами. Не очень-то похвально. Нечего сказать, Ричард, хорошенькое начало каникул! Впрочем, достаточно заглянуть в твой табель, как сразу становится ясно, что ничего другого ожидать не следовало. - Простите, дядюшка Монтегю. Убытки я возмещу. Боюсь только, что это случится не раньше чем рак свистнет... Брови у дядюшки Монтегю поползли вверх. - Еженедельными вложениями, - скороговоркой выпалил Дик. - По три пенса, а три пенса в неделю... - Как мистер Рядовой Англичанин, о котором столько пишут наши газеты, - вставила Энн. Дядюшка Монтегю отнюдь не проявил восторга и благодарности, приличествующих мистеру Рядовому Англичанину, услыхавшему о подобных условиях. - Конечно, из твоих карманных денег будут вычитать, это само собой, - снова загудел он. - Но я уже не в первый раз вынужден выговаривать тебе...- Он произнес свою обычную тираду, которая длилась не менее пяти минут и закончилась словами: - И я вовсе не намерен возвращаться к этому сызнова. Извольте-ка отдать свое ружье. - Но, дядюшка!.. - Да-да, изволь отдать ружье. Дик неохотно вытянул из штанины свое оружие, поспешно заправив вылезший вместе с ним угол серой рубашки. - А вы вернете? - Разумеется, нет! Дик шагнул вперед; губы у него были плотно сжаты. Он попытался выхватить у дядюшки ружье, но тот поднял его выше. - Отдайте! Вы не смеете! Мне подарил его отец! Перед самой смертью. - Неправда, Ричард. Я отлично помню, как ты сам покупал его в Бристоле. - Ну и что же, а деньги-то мне прислал отец. Из Мельбурна. Все равно оно мое. Дядюшка Монтегю повернулся на одних каблуках и величественно зашагал вдоль по тропинке. Дик и Энн поспешили за ним. - Дядюшка, а дядюшка! Вы же всегда внушаете нам, что частная собственность священна и что... Дядюшка Монтегю остановился, обернувшись к ним вполоборота, и воздел к небу толстый указательный палец, сразу став похожим не то на благословляющего епископа, не то на спортивного судью, который дает старт бегунам. - Никто не имеет права владеть такой частной собственностью, которая является угрозой для сограждан,- звучно провозгласил он. - Общество вынуждено ограждать себя от людей, которые ходят с этими... как их там... духовыми ружьями и тому подобными вещами.- С этими словами он скрылся в дверях дома. - Аминь! - произнесла Энн и, позабыв о тетушке Миллисент, которая, видимо, все еще подглядывала сквозь тюлевые занавески, прямо грязными руками сделала дядюшке длинный нос. - Теперь твоя очередь получать нагоняй, - сказал Дик. - За "поведение, недостойное леди". - Ну и семейка! - Не знаю, долго ли я смогу выдерживать все это,- мрачно отозвался Дик. - Ты говоришь совсем как в кино, - поддразнила Энн. Она прижала руку к сердцу и закатила глаза под самые брови, неестественно темные, если принять во внимание, что волосы у нее были совсем светлые, золотистые. "Мой милый, - заворковала она, - я этого не перенесу!" - Ну, чего смешного? Помолчала бы! - Ах, да ладно уж... В доме зазвенел колокольчик. Тетушке Миллисент и в голову бы не пришло просто позвать к чаю - это было в ее глазах недостойно хозяйки приличного дома: "поступок, унизительный для леди". Поэтому в ходу был колокольчик. Дик и Энн заспешили, потом спохватились, что у них грязные ноги, вернулись обтереть их о половик и побежали в маленькую, облицованную кафелем комнатку под лестницей мыть руки. Дик не забыл даже провести разок расческой по своей косматой шевелюре. После всего этого, поджав губы, они чинно проследовали в гостиную. Теперь, став постарше, они уже не пили чай, нормально сидя за столом, а должны были слоняться по комнате и есть, держа еду в руках, при этом едва не проливая ее, когда приходилось передавать хлеб с маслом. Дик с хмурым видом уселся на кушетку. Тетушка Миллисент сидела, словно аршин проглотив: прямая, как жердь, и почти столь же привлекательная. Ее пальцы порхали над чайным подносом, а глаза так и шныряли по комнате, следя, чтобы все было на своем, строго установленном месте, чтобы дядюшкина чашка была наполнена, чтобы платье Энн было одернуто и чтобы Дик не барабанил пятками по ножке стула или дивана. - Тетушка сообщила мне, - загудел дядюшка Монтегю,- что вам взбрело на ум отправиться в каникулы одним, без взрослых, в поход... Дик вспыхнул: - Откуда она взяла? Я ей ничего об этом не говорил! - Не смей говорить о своей тетушке в третьем лице! Тетушка Миллисент кашлянула. Глазки у нее заблестели. - Действительно, Ричард не ставил меня об этом в известность. Просто я вчера вечером случайно услышала, как он разговаривал с Энн. - Совсем не случайно приложив ухо к замочной скважине, - пробормотала племянница. К счастью, рот у нее был набит хлебом с маслом, так что никто не обратил внимания на ее замечание. - А если я действительно собираюсь один в поход?- вызывающе спросил Дик.- Мне уже четырнадцать. Папа всегда говорил, что сам он... - Чепуха! - фыркнул дядюшка Монтегю.- Мы не можем допустить, чтобы ты болтался повсюду, как какой-нибудь сорванец. Я отвечаю за вас, для меня священна воля ваших покойных родителей. И нечего об этом говорить. Выбрось из головы. - Но мы собирались вместе с Билли Мартином, а ему уже скоро шестнадцать... С сыном торговца! - Дядюшка Монтегю побагровел. Его толстая шея так раздулась, что казалось вот-вот выхлестнется за тугой воротничок. - И я позволю тебе якшаться с подобными личностями?! Но, дядюшка, вы ведь сами когда-то имели дело... - Ричард! Неужели ты не в состоянии понять разницу между грошовым лавочником и крупнейшим фабрикантом кружев? К тому же сейчас я отошел от этих дел. - Не понимаю все-таки, почему я не имею права сам выбирать себе друзей! - Ты лишен элементарного чувства признательности!- огрызнулась тетушка Миллисент. - Дядюшка воспитывал вас с сестрой все эти годы, поместил в хорошие школы, обещал со временем пристроить тебя в банк, а Энн... - Не расстраивайся, Миллисент.- Лицо дядюшки внезапно приобрело плутоватое выражение. - Я как-нибудь образумлю Ричарда, и он еще будет рад, что согласился с дядюшкой. - Высказался! - буркнула Энн в чашку. Им пришлось просидеть за столом еще почти целый час, не имея ни малейшей возможности удрать и поговорить наедине. Потом часы пробили шесть, и дядюшка, чтобы не пропустить сообщений фондовой биржи, включил радио, - "...сообщение полиции, - донесся голос диктора. - Разыскивается ушедший из дому в прошлый четверг Огастас Джордж Кратуэлл, около шестидесяти шести лет..." Дик и Энн на цыпочках вышли в сад. - Разыскивается ушедший из дому,- задумчиво произнесла Энн. - О, если бы это был не Джордж Кратуэлл, а Монтегю Клемент Бардейл, этот жирный морж с крабьими движениями! Так нет же тебе! Люди вроде дядюшки Монти никогда не теряют голову. Им все нипочем. - Молодчина! - Глаза у Дика засияли.- Ты подала блестящую мысль! Почему бы и нам не сделаться беглецами? Убежать? Но ведь нас наверняка поймают. - Не обязательно, если все сделать по-умному. У большинства ребят, которые удирают из дому, не хватает смекалки, вот они и попадаются. Нужно все хорошенько продумать и оставить улики, которые поведут по ложным следам. Убедившись в надежности своего капитала, дядюшка Монтегю выключил радио. Энн получила возможность вернуться в гостиную и попросила разрешения приготовить урок музыки. Она условилась с Диком, что, как только дядя с теткой уйдут в другую комнату, она заиграет "Шотландские колокольчики". Так что Дик мог спокойно рыться в дядюшкином кабинете. В действительности, чтобы отыскать свою и Энн почтовые сберегательные книжки, понадобилось не больше минуты. Первый раз в жизни он не пожалел, что старик велел им откладывать часть своих сбережений из рождественской копилки. Дик засунул обе книжки под рубаху и прошел мимо гостиной, насвистывая веселый мотивчик, - вольность, на которую ни за что не решился бы раньше. Энн захлопнула крышку рояля и подбежала к нему. Времени оставалось в обрез, но на велосипеде можно было успеть на почту. Каждый взял по три фунта. - У меня еще осталось около тридцати кругленьких [*] . Нельзя перевести их куда-нибудь в другое место? - Нет, Монти сейчас же побежит в полицию, и они все пронюхают. А тогда стоит нам где бы то ни было явиться за деньгами, как нас тотчас же сцапают. Не без сожаления они вывели на конвертах обратный адрес дядюшки: "Усадьба Мон Плезир", Даун Авеню, город Бат". - Как ни верти, а шесть зелененьких [*] у нас есть! - радостно объявил Дик. - Их хватит с лихвой, чтобы протянуть, пока я не найду какую-нибудь работу. - Я тоже пойду работать. Никто и не узнает, что мне только тринадцать лет. Знаешь, старый мистер Роулингс дал мне на днях целых шестнадцать! Прежде всего, нужно выбраться подальше отсюда. Прикинемся, что мы выехали на велосипедную прогулку. - Здорово! А я могу купить себе короткие спортивные штаны - шорты. Это взбесит тетушку не меньше, чем самое известие о побеге! "Энн, сейчас же закрой коленки, ты уже большая девочка"! Хотелось бы мне взглянуть на ее лицо, когда она узнает, что мы натворили! - Пусть узнает, только когда нас уже и след простынет. Дик и Энн сошли с велосипедов и не спеша вели машины в гору. Теперь можно было спокойно все обсудить, не опасаясь, что тетка подслушивает из-за угла. Твердо решили обойтись без всякой романтической чепухи: никаких связанных простынь, спущенных из окна спальни, никаких объедков, спрятанных на дорогу, никаких кукол, которые изображали бы спящих под простыней. Дик достаточно начитался детективов и приключенческих романов. Перед сном он не сделал никаких приготовлений; только слегка смазал дверные петли. А придя к себе в комнату, принялся писать письмо. Писал он с сильным нажимом, чтобы буквы выходили поотчетливей, и тщательно промакивал каждую строчку чистым листком промокашки. Кончив писать, он поднес промокашку к зеркалу и с радостью убедился, что видно каждое слово. Дорогой Томми! - писал он несуществующему приятелю. - Спешу сообщить, что мы с сестренкой удрали. Нам осточертел этот старый болван в образе дядьки, не говоря уж об этой ведьме тетке Миллисент. Следующее письмо жди из Лондона. По дороге загоним велосипеды, чтобы обзавестись деньгами... Промокашку Дик положил на видном месте. Тетка придет в умиление от своей смекалки, если догадается поднести промокашку к зеркалу. Дик представил себе, как она разинет рот, дойдя до слова "ведьма", и ему уже чудился ее бешеный крик по телефону, когда она будет сообщать полиции о двух беглецах, удравших поездом в Лондон, Да, это всех собьет с толку! Он вышел на лестницу открыл дверь в уборную, изорвал письмо в клочки и спустил воду. Потом разделся, лег в постель и пролежал до полуночи, не смыкая глаз... Время пришло. Он напялил старенькие штанишки и связал в узелок кое-какую одежду и вещицы, которыми дорожил. Тихо приоткрылась дверь. На пороге стояла бледная Энн. Крадучись, в одних носках, они сошли вниз. Дик снял с крючка ключ от гаража. - Чуть не забыл, - прошептал он. Вернувшись в гостиную, он схватил с рояля их фотокарточку. - Это наш единственный портрет в доме,- сказал он. -Пройдет несколько дней, пока им удастся достать у кого-нибудь из родни другой. Так что газетам пока придется обойтись без фотографий. - Тебе бы прямо гангстером быть! - засмеялась Энн. А еще через десять минут, вовсю налегая на педали, они мчались по бристольскому шоссе. Глава вторая В пути Это было здорово - первые несколько миль! По обеим сторонам дороги тянулось охваченное глубоким сном предместье; безмолвные дома, в окнах ни огонька. И только на дороге кипела бурная жизнь. Огромные грузовики, громыхая, бесконечным потоком неслись с запада на восток и с востока на запад. Свет их фар подкрадывался сзади, яркий и ослепляющий. Тени Дика и Энн внезапно вырастали впереди, длинные и тощие, как тетушка Миллисент, но, с каждой секундой становясь все короче и короче, исчезали наконец под колесами велосипедов, когда грузовик с ревом проносился мимо, и тогда тьма вокруг становилась еще черней, чем прежде. А впереди лежала вся Англия - и приключения! Прощай душный дом, где все было так скучно так чинно, так церемонно; прощай тетушка Миллисент с ее слежкой, вынюхиванием, доносами; прощай дядюшка Монтегю с его напыщенными проповедями и плохо скрываемыми издевками над памятью их отца и матери. Не будет больше ни школы, ни уроков музыки, ни рукоделия, ни рисового пудинга. - Мы свободны! Мы свободны! - прокричал Дик, обращаясь к звездам, мерцавшим над головой. - Мы увидим весь мир, весь, весь прекрасный мир! - распевала Энн, и ей казалось, что из-под вертящихся колес велосипеда льется музыка. - Поедем на Север, на родину! - Да! Там родилась мама - в Дербишире. - Мне всегда ужасно хотелось на Север. Горы, пещеры и все такое... - Молодец! А ну, подбавь газку! Миновав окраины Бристоля, свернули на север и выбрались на Глочестерское шоссе. Дик слез с машины и взглянул на часы. Было около трех. Первое чувство восторга постепенно пропадало. Стало прохладно, хотя и стоял июль, и они жалели что не поужинали поплотней и не захватили еды на дорогу. - Гляди-ка, светает, - сказала Энн, указывая на восток. - Скоро можно будет где-нибудь перекусить. - Ага! Подумать только - яичница с ветчиной! Они мчались все дальше, продолжая размышлять о еде. Небо сияло и было очень красивое, с каждой секундой становясь светлей и светлей - от нежно-голубого к серому и, наконец, золотисто-розовому и алому. Словно новенький красный мячик для игры в крикет, выкатилось из-за горизонта солнце, и, освещенные его лучами, деревья казались плоскими и черными, будто резные декорации игрушечного театра. - До чего красиво!- воскликнула Энн. - Что? - простонал из-за ее плеча Дик. - Бедный мой желудок! Он у меня пуст, как барабан! - И у меня, только я стараюсь об этом не думать. Где-то на колокольне пробило пять. Было уже совсем светло. Пели птицы, и молодые зайчата, сидевшие на шоссе, при виде велосипедистов пускались наутек. Мимо проехал на велосипеде деревенский мальчик и, поравнявшись, прокричал: - Привет! Но в домах все еще было тихо и пусто; окна закрыты шторы спущены. А вывески просто-напросто могли свести сума: Постель и горячие завтраки Чай с пирожками Закуски - Постель... - протянула Энн сонным голосом. - ...и горячие завтраки! - эхом отозвался ее брат. Он отпустил руль и схватился за ноющую поясницу, чуть не переехав при этом курицу. Часам к шести утра Дик и Энн окончательно выбились из сил. На опушке леса они остановились и присели на поваленное дерево. Оба продрогли, и было им как-то не по себе. - Никогда б не подумал, что можно проголодаться еще до обычного часа завтрака! - признался Дик. - Но ведь обычно мы не гоним всю ночь на велосипедах. - Да, дело, наверное, в этом. Энн зевнула. - А кровати у дядюшки в "Мон Плезире" были отличные. Дик с сомнением поглядел на лес: - Едва ли здесь есть ягоды и орехи... - Ну, если мы застрянем до сентября... Только нет уж, большое спасибо, я не собираюсь тут торчать! - Ладно! Не вешай носа! Оба совсем приуныли; будущее уже не казалось столь привлекательным. Дик постарался взять себя в руки. - Ничего, малыш! Уже десять минут восьмого. Чего-нибудь да раздобудем, если бы даже для этого пришлось дверь взломать. Еще через милю показалась деревня. Они мчались вниз по склону и видели, как из серых кирпичных труб вьется голубой дымок. Невдалеке стоял опрятный домик под соломенной крышей, а на нем - вывеска. Когда они подъехали, дверь отворилась, и жизнерадостная полная женщина стала подметать порог. Она была настолько толста, что едва умещалась в дверях, а лицо ее походило на огромное румяное яблоко. В сад доносился аппетитный запах жареной ветчины, заглушая аромат влажных от росы цветов. Он окончательно сразил ребят, которые кубарем скатились с велосипедов. Скрипнула калитка, дети пробежали по тропинке и, едва переводя дух, остановились у крыльца. - Здравствуйте! - Простите, нам бы... - Не могли бы вы... - Видите ли, сейчас еще очень рано, но... . Женщина с лицом, похожим на яблоко, спокойно взглянула на них, потом улыбнулась и вдруг оглушительно расхохоталась, при этом лицо ее еще больше сморщилось, как будто у яблока отрезали целую четвертушку. - Не все сразу, по одному! Есть хотите? - Будьте добры! - Так бы и сказали. Милости просим. Сюда. Всю ночь небось ехали? У меня частенько останавливаются во время воскресных походов парни и девушки с Севера. Только что-то вы больно молоды. К счастью, женщина была из тех, что не ждут от собеседника ответа, а сами говорят и говорят без умолку. Энн растянулась на кушетке, набитой конским волосом, и тут же заснула. Дик погрузился в кресло-качалку, откинувшись на спинку, и с закрытыми глазами слушал, как в соседней комнате поет чайник и позвякивает глиняная посуда... - А ну-ка, мои хорошие, пожалуйте к столу. Сон с беглецов как рукой сняло. На вилках, ножах, чашках и большом коричневом чайнике поблескивали лучи утреннего солнышка. На блюде красовалась глазунья из четырех яиц, а сквозь них просвечивали поджаристые золотистые ломтики ветчины. - Вареньица только у меня сейчас нет, мои милые. Сама-то я его не ем, оно мне для желудка вредно. А вот джему и сливочек - пожалуйста. Через полчаса они почувствовали себя совсем другими людьми. Усталость прошла. Можно было снова пуститься в путь. - Какой у вас славный домик! - сказала Энн, когда они расплачивались с хозяйкой. И тут в первый раз "яблочное" лицо омрачилось грустью. - Да, мои хорошие. Боюсь только, придется распрощаться с ним. Сквайр рассчитал моего муженька а домик принадлежит сквайру. Так-то вот. - И вас выселят? -удивленно спросил Дик. - Конечно. Ведь сквайру понадобится новый садовник. - Ужасно! - сказала Энн. - Не очень-то справедливо, а? Но как ни суди, а дом - собственность сквайра. И уж он сумеет постоять за свое. Всю деревню оставил без электричества только потому, что провода, видите ли, ему вид портят. Он смотрит на жизнь по старинке, и когда на прошлых выборах муженек проголосовал не за того кандидата, какого ему нужно, то большего и не требовалось. "Приглядывай, говорит, себе к зиме другое место и дом освободи". А дома во всей деревне принадлежат ему, так что придется, наверное, податься в другие места. - Вот уж никак не думал, что в наше время могут твориться такие штуки! - задумчиво произнес Дик. - Ну, да ничего. Как-нибудь выкарабкаемся. До свиданья, мои хорошие, и счастливо отдохнуть. Дети помахали на прощание рукой и покатили дальше. Вскоре уже забыты были и миссис Румяное Яблочко, и все ее невзгоды. День стоял чудесный, и они чувствовали себя такими счастливыми, какими не были уже целых шесть лет, с тех самых пор, как приехали в "Мон Плезир". Они весело распевали и махали рукой всем проезжающим. - Фи, какие мы безобразные дети! - кричала Энн, передразнивая оскорбленный аристократизм тетки. В полдень они добрались до какого-то городишки и заметили в витрине магазина походные принадлежности. Они купили небольшую палатку, подстилку, котелок, эмалированные миски и кружки, ложки, вилки и ножи. А Энн -еще короткие плисовые штаны - клетчатые шорты цвета хаки - и зеленую курточку. На все это ушло около тридцати шиллингов, и они радовались, что догадались прихватить с собой одеяла, потому что спальные мешки стоили слишком дорого. Когда снова выбрались на Глочестерское шоссе, небо обложило тучами и вскоре полил дождь. Он хлестал по лицу, а стоило чуть пригнуться к рулю - вода попадала за ворот и текла по спине. Колеса велосипедов рассекали мокрое блестящее шоссе, и на каждом шагу их обдавало грязной водой из встречных луж. - Надо бы под крышу, - сказала Энн. Они спешились и укрылись под деревом. Через пол* часа дождь кончился; кругом в лужах плавало бледное солнце. - Я промочила ноги, - сказала Энн. - Не лучше ли сперва обсушиться где-нибудь? - И выпить чаю. Как-никак, а мы сэкономили на втором завтраке. - Идет. Может быть, нам повстречается какая-нибудь добрая душа вроде миссис Яблочка? Они проехали еще милю или две, но не встретили ровным счетом ничего, кроме роскошного отеля, куда не решились даже зайти. Потом им попалась отвратительного вида заправочная станция, крытая рифленым железом и увешанная уродливой рекламой, над которой красовалась огромная вывеска: "Закуски". - Все лучше, чем ничего, - проворчала Энн. Навстречу им суетливо выбежал маленький человечек с лисьим лицом и жестом указал на тот конец постройки, где помещалось кафе. Это было унылое заведение с замусоленными скатертями на столах и безмятежно ползавшими повсюду мухами. Дети заказали чаю и спросили, нельзя ли посушить обувь. - Конечно, можно, - ответил человечек с важным видом, - для этого имеется специальная сушилка. "Все к услугам посетителя" - таков наш девиз. - Поганое местечко, - бросил Дик, едва хозяин успел выйти танцующей походкой из комнаты. - Грязная дыра, - согласилась Энн. - Зато нас тут никто не донимает расспросами. - Хотела бы я знать, что сейчас поделывают наши Монти-тёнти! - Может быть, еще и в полицию не заявили - думают, что мы их дурачим. - Дик довольно улыбнулся при мысли о своем фокусе с промокашкой. - Мне думается, что тетушка заигралась в карты и уже прочла чепуху, которую я ей подсунул. - Пока начнется настоящее преследование, мы успеем уйти далеко. А сейчас я, пожалуй, сбегаю в туалетную комнату и напялю свои шорты. Платье мое - хоть выжимай. - Хорошо, иди. Энн вышла, неслышно ступая босыми ногами. Через пять минут она вернулась с бледным от волнения лицом. На цыпочках подошла к брату и шепнула на ухо: - Он звонит в полицию! - Что-о? - Иди послушай. Они подкрались к двери. Из соседней комнаты приглушенно доносился вкрадчивый голосок хозяина: - Нет, господин инспектор... Кто они такие, я не знаю... Но уж слишком молоды, трудно поверить, что детей отпустили одних. Судя по разговору - я подслушал,- они убежали из дому. Может быть, даже украли что-нибудь - они говорили, что кто-то там у них должен обратиться в полицию... Направляются в Глочестер... Задержать до вашего прибытия? Слушаю. Им придется-таки подождать свой чаек! Недурно придумано? Хе-хе-хе! Я позабочусь, чтобы к вашему прибытию дети были на месте... Ну, что вы, что вы, не стоит благодарности. Счастлив оказать вам услугу, господин инспектор. До свиданья. Дик оттащил сестренку от двери. Лицо у него помрачнело. - Надо удирать, - нетерпеливо прошептала Энн. - Да, но не забывай, что у этой дряни наши ботинки! Глава третья Исчезновение - Быстрей! Раздумывать некогда, - сказал Дик. - Кажется, я смогу заполучить башмаки, - прошептала Энн. - Его знаменитая сушилка - всего-навсего кухня. Дверь была отворена, и из коридора я видела, что ботинки сушатся у плиты. Дик отошел к окну и выглянул на улицу. Велосипеды стояли у стены, всего в нескольких шагах, но на виду у хозяина, который заправлял в это время подошедшую машину. - Ладно. Тащи ботинки. А там видно будет. Энн бесшумно выскользнула из комнаты. Через минуту она вернулась ликующая, с ботинками в руках. Они обулись. - Можно выскочить в окно, - предложила она. - Правильно - и он сцапает нас прежде, чем мы успеем сесть на велосипеды. Нет, это не годится. Надо его отвлечь. Слушай-ка, могла бы ты ехать на велосипеде, а другой вести за руль? - Смогу, пожалуй. - Тогда по моему знаку выскакивай в окно и выезжай на шоссе. Жди где-нибудь в сторонке, а я скоро прибегу. - Отлично, Дики! - Я подойду к выходу и позову эту дрянь. Как только он будет у двери, прыгай в окно. Готова? - Ясно. Дик вышел в коридор и направился к выходной двери, возле которой были развешаны видовые открытки и рядками стояли бутылки с лимонадом. - Эй! - крикнул он. - Мистер! Подите сюда! Грязный человечек оглянулся. Поколебавшись немного - стоит ли отвечать на вызов этого юнца, - он поспешно засеменил навстречу. К нему вернулась его обычная заискивающая услужливость. - Скоро чай? - Одну минуточку, молодой человек, потерпите всего одну минуточку! - А нельзя ли поскорей? Хозяин заколебался. Потом лицо его расплылось в плутоватой усмешке. - Этим занимается кафе. А я, видите ли, обслуживаю только заправочную станцию и вынужден неотлучно находиться при ней. Поджидавший автомобиль нетерпеливо загудел, и хозяин, бормоча извинения, заторопился к бензоколонкам. Дик вернулся к кафе. К своему облегчению, он обнаружил, что Энн уже и след простыл. Велосипеды тоже исчезли. Он помедлил с минуту, барабаня пальцами по столу. Конечно, можно было попытаться удрать в открытую и проскочить мимо этой скотины. Но выигрывал он всего лишь несколько секунд, а кругом были телефоны, автомобили и прочее, и их без сомнения схватили бы. Нет, надо ускользнуть незамеченными и уйти как можно дальше. Должен же быть какой-нибудь выход с другой стороны здания. Он, наверное, есть. Но и это еще не все... Удрать таким образом - значит оставить верные доказательства, что они с Энн делают что-то недозволенное. Это подкрепит хозяина в его подозрениях и даст лишний шанс полицейским. - А-га! - прошептал Дик. Он вытащил карандаш, взял со стола листок с меню и написал на обороте: "Надоело ждать. У вас отвратительное обслуживание!" Нет, постой, постой!.. а что, если полиция города Бата уже занята их поисками и полицейские Глочестера передадут в Бат его записку? Они опознают почерк... У Дика просто голова пошла кругом. Он начал понимать, почему все убийцы так или иначе, но попадаются. Надо держать в памяти пропасть мелочей! Скомкав листок с меню и сунув его в карман, он схватил другой с соседнего стола и на этот раз постарался до неузнаваемости исказить почерк, влепив для верности несколько орфографических ошибок. - Вот это пойдет, - пробурчал он себе под нос. Из окна ему было видно хозяина, который, как часовой, прохаживался перед домом, дымя небрежно торчащей в углу рта сигарой. Пора! Дик прокрался по коридору. В кухне слышалось какое-то движение; на секунду он затаил дыхание и отпрянул назад; но тут же, собравшись с духом, скользнул через полуоткрытую заднюю дверь в сад. Сад был густо увешан бельем; веревка за веревкой тянулись простыни, клетчатые скатерти, яркие, полосатые пижамы. Как знать, может быть, за бельем люди? Как бы то ни было, приходилось воспользоваться этим прибежищем. Ему повезло. В саду никого не оказалось; только в дверях прачечной мелькнула широкая спина какой-то старухи. В мгновение ока Дик продрался через заросли малины и мимо грядок с ревенем, перемахнул через забор и оказался на лужайке за домом. Дальше нетрудно было выбраться на дорогу, где его поджидала Энн, которая уже начала беспокоиться, не случилось ли чего. - Надо сойти с магистрали! - крикнул Дик, садясь на велосипед. - В Глочестер ехать нельзя, назад поворачивать - тоже. Свернем в сторону. Вскоре они подъехали к развилке и. свернули влево. Дорога привела к местечку с замком в центре. Надпись на пожелтевшем от времени щитке на первом здании гласила: "Беркли". - О, замок Беркли! - закричала Энн. - Помнишь у Шекспира? - Отстань ты со своим Шекспиром! И Дик лихорадочно нажал на педали. Вдали сверкнула серебристая полоска воды. - Наверное, Северн, - прокричал Дик оборачиваясь. - Нет, Бристольский канал. - Это одно и то же. - Ничего подобного. Им повстречался одинокий путник - высокий симпатичный юноша. Правда, слишком похожий на школьного учителя. - Простите, сэр, - обратился к нему Дик, - не скажете ли вы, куда ведет эта дорога? - В Шарпнесс. - А оттуда? - К морю - если называть морем устье Северна. Там даже мост есть. - Прекрасно. - Да, но по нему нельзя проехать, - улыбнулся прохожий, - мост железнодорожный. Энн вздохнула. -- А где же тогда пройти? - Тут есть очень приличный проселок, он выведет вас прямо на шоссе Глочестер - Бристоль... - Нет, это не то, что нам нужно. - Тогда почему бы не последовать моему примеру? Я сел на поезд и переехал через мост, от станции Севернский мост до Шарпнесса. Не забудьте только заплатить за провоз велосипедов. - А что находится по ту сторону? - поинтересовалась Энн. - Уэлс? - Нет еще. Там Денский лес. Самое подходящее место для туристов. - Большое спасибо, сэр! Поехали, Энн. Они поспешили в Шарпнесс и через двадцать минут уже сидели в поезде. Еще несколько минут, и они уже вытаскивали из багажного вагона свои велосипеды на первой же станции по другую сторону моста длиной в полмили. - Ну чем не сцена исчезновения? - ликующе воскликнул Дик. Был уже вечер. Они устали и проголодались, но, памятуя, как им едва удалось унести ноги из "грязной дыры", не испытывали ни малейшего желания зайти в кафе. - Давай лучше купим чего-нибудь, может быть, так лучше? - предложила Энн. - Правильно. А потом разыщем этот самый лес и разобьем в нем лагерь. Со станции никакого леса не было видно, и все вокруг выглядело довольно уныло. Любезный носильщик показал дорогу, и вскоре они уже карабкались вверх по склону, зная, что впереди их ожидает еще более крутой подъем. - Я почему-то думал, что леса растут на ровном месте и что в них много деревьев, - язвительно заметил Дик. - А этот - крутой, словно крыша, и вокруг ни деревца. Но вскоре показались и деревья. Сначала вдали, за гребнем очередного холма, засинела волнистая линия лесной опушки, затем лес обступил их со всех сторон, справа и слева, и дорога превратилась в узкий проселок, а под древними деревьями пролысинами выдавались пятна голой земли. Время от времени с обнаженных вершин они видели, как впереди по холмам, словно морские волны, катятся новые и новые лесные валы, а позади всё шире и шире, по мере приближения к океану, разливался Северн, сверкающий золотом в лучах заходящего солнца. На пути попалась деревенская лавчонка, приютившаяся среди скопления домиков. - Иди одна,- сказал Дик. - Незачем им видеть нас обоих. Он медленно продолжал путь, и немного погодя Энн его нагнала. - Я купила хлеба, масла... - А спички не забыла? - Нет. Они проехали еще немного, потом свернули на поросшую травой тропинку, пересекавшую напрямик небольшой сосновый лесок. Пришлось сойти на землю и вести машины за руль - кругом были сплошные корневища да кочки. Долго не могли найти воду, но, когда хотели уже было с отчаяния бросить поиски, послышалось какое-то бульканье и клокотанье. В сумерках оно звучало жутковато: словно какое-то страшное чудище, притаившись в кустах, захлебывалось от хохота. Это был ручеек, петлявший по прогалине, покрытой молодой порослью, - отличное место для ночевки. Несколько минут они, усталые, сидели на траве. Наконец Дик сказал: - Нет, так нельзя. Надо поставить палатку, пока еще можно хоть что-то разглядеть. Это оказалось нелегким делом. Им никогда не случалось разбивать палатку, а в полутьме она выглядела причудливым сплетением веревок и колышков. Наконец с ней сладили, и вот палатка уже белела на фоне черного леса, чуть покосившаяся, но вполне пригодная для ночлега. Другим мудреным делом был костер. Весь хворост, который попадался под руку, не успел просохнуть после дождя, а искать поглубже догадались не сразу. - Давай ляжем спать прямо так, - захныкала Энн, бросаясь на одеяло, расстеленное у входа в палатку. - Я совсем выдохлась. - Отдыхай! А я на скорую руку приготовлю поужинать. Языки пламени заплясали над кучей хвороста, и сразу жизнь стала казаться менее безрадостной. Вода очень долго не закипала и сильно отдавала дымком. Они и не заметили, как съели за это время булку с маслом и сыром и большую плитку шоколада. - А теперь спать,- сонно пробормотала Энн. Они затоптали огонь, разостлали подстилку и одеяла, а в изголовья вместо подушек положили скатанную одежду. Лежать на земле было очень жестко, но они сразу уснули, и на другой день солнце уже давно взошло, а они все еще спали, да так крепко, что не заметили, как к палатке подкрался незнакомец; они не проснулись даже тогда, когда он стоял у входа, всматриваясь в лица спящих. Глава четвертая Мистер джонс приходит к завтраку Незнакомец был юношей лет двадцати, худой, с длинным бледным лицом и почти такими же бесцветными губами. На этом словно неживом лице светились ясные, умные глаза, на которые из-под старенькой, потрепанной шапки падала пышная прядь черных волос. Незнакомец с минуту постоял у входа в палатку, разглядывая физиономии спящих, только что показавшиеся из-под одеял. Он все время косился на пакеты с едой, в беспорядке сваленные на краю подстилки. Он инстинктивно облизнул губы. Казалось, в нем происходит внутренняя борьба и он никак не может на что-то решиться. Наконец он быстро нагнулся и слегка тронул Дика за плечо. - Послушай, приятель, не найдется чего-нибудь пожевать? Дик вскочил как встрепанный и уставился на незнакомца заспанными глазами. В голове его вихрем промчалась мысль о бродягах, бандитах и убийцах-трактирщиках. Молодому человеку пришлось трижды повторить свой вопрос, потому что мальчик-англичанин лишь с огромным трудом мог разобрать певучую речь жителя Уэлса. - Не бойся, - сказал пришелец после третьего раза. - Я только так спросил. Если у вас у самих не густо, так ладно. Но я... я в рот ничего не брал со вчерашнего утра. - Что вы, что вы! - заторопился Дик. А Энн, которая проснулась как раз в конце этой фразы, вставила: - Есть яйца и ветчина. Мы вчера их не съели. Да, говоря по правде, и готовить не умеем. - С удовольствием покажу вам, как это делается, - с улыбкой предложил незнакомец. - Ой, вот здорово! - воскликнула Энн, вскочив и стоя босыми ногами на росистой траве. - Вот только хлеб мы весь съели. Дики, будь умником, слетай в ту лавчонку! Брат с сомнением взглянул на нее. Мог ли он оставить Энн наедине с незнакомцем? В подобных случаях следовало бы держаться поближе к сестренке. Но парень из Уэлса явно располагал к себе. Он уже собирал хворост. Дик обернется мигом, а зато потом яичница с ветчиной... Дик с одеялом на плечах отошел в сторонку. Чуть смущаясь, он быстренько оделся, вскочил на велосипед и помчался во весь дух по разбитой лесной дороге, на которой без труда можно было свернуть голову. Когда через полчаса он подъезжал к месту их стоянки, в нос ударил запах дыма и жареной ветчины еще задолго до того, как показалась палатка. Парень из Уэлса сидел на корточках - видимо, шахтеры - единственные среди белых людей, кто умеет сидеть на корточках естественно и без напряжения,- и переворачивал на сковороде ломтики сала. Энн наблюдала из-за плеча, как он ловко орудует вилкой. - Дики, - возбужденно закричала она, завидев брата, - представь себе, Ивену Джонсу всего шестнадцать лет и он тоже убежал из дому, как мы с тобой, и направляется в Лондон в поисках работы! Вот как интересно, что мы встретились на дороге, потому что... - Я вот никак в толк не возьму, - перебил ее Ивен Джонс, ловко разбивая яйцо и выливая содержимое на сковородку, - с чего это приличному парню и девушке может взбрести на ум бежать из дому. Чего вам не хватает? Вас хорошо кормят, поят, одевают, учат, у вас все есть, и никаких забот. - Ну, еда - это еще далеко не все, - заметил Дик, хотя у самого слюнки текли при виде сковородки. - Так же, как и учение, - пренебрежительно добавила Энн, встряхивая копной нечесаных золотистых волос. - Что ни говори, а для начала и это неплохо, - не унимался Ивен. - Сейчас в Южном Уэлсе нужда заставляет людей бежать куда глаза глядят. Работы нет совсем. В Рондде, откуда я родом, из каждых трех шахт осталась, почитай что, одна. Даже лавочники и те разоряются - людям не на что покупать, денег нет. - А много народу бежит из дому? - спросил Дик. - Нам не нужно бежать. Отец с матерью сами понимают, что самое лучшее для нас - уйти. В Южном Уэлсе надеяться не на что. Может быть, в Лондоне будет немного полегче. По дорогам Англии в поисках работы бродят тысячи таких парней, как я. - А девушки? - поинтересовалась Энн. - - Их еще больше, пожалуй. Но им легче устроиться - прислугой, разумеется, - если можно считать, что девушка устроена, когда живет в лондонском подвале и семь дней в неделю от зари до зари гнет спину, чтобы заработать несколько шиллингов! Да моя родная сестра живет так в Бейсуотере! [*] - Я бы, пожалуй, осталась дома, - сказала Энн дрожа. - Да? - Ивен метнул на нее злобный взгляд. - Если бы на ваших глазах удавился любимый парень? А с ней было именно так. Если бы вы почувствовали себя обузой в семье, ели бы со всеми наравне, а в доме ни гроша? Если бы все ваши школьные подружки разлетелись кто куда и поступили в прислуги? Нет, вам этого не понять. Вам слишком хорошо жилось... Извините меня, девочка, но я так зол, что, видите, даже яйцо раздавил. - Неважно. Сейчас чай заварю. Все уселись у костра. Завтрак получился поистине королевским. А окружающий ландшафт вполне был достоин его. Над верхушками деревьев голубым шелком распростерлось безоблачное небо; вдали открывался вид на запад - на дальние холмы, на долину Уай и еще дальше - на Монмаунтшир; всего этого не было видно вчера, в вечерней мгле. - Молока и сахару надо? - любезно осведомилась Энн. - Да, если можно. Знаете, дома у нас не бывает такого молока - какое густое, прямо как топленое сало! Это, наверное, не настоящее, а заменитель? - Вы чудесно приготовили яичницу с ветчиной, - сказал Дик. - Он и меня научил, - отозвалась Энн, - совсем не трудно. - Великолепно! - торжественно провозгласил Ивен, аккуратно вытирая тарелку кусочком хлеба. - Я ведь со вчерашнего дня ничего не ел. Добрая хозяйка в Абергавенни угостила меня замечательным обедом - мясо, овощи, пудинг... - При воспоминании об обеде лицо Ивена приняло тоскливое выражение. Затем он угрюмо усмехнулся: - Только не пошло мне это впрок. - Почему? - Не успел я спуститься вниз по дороге, как у меня началась рвота. Ведь, когда годами сидишь на хлебе и воде, как у нас в Рондде, желудок меняется. Он уже не принимает настоящей пищи, даже когда удается ее достать. - Ой! - испугалась Энн. - А ваш желудок справится с яичницей? Ивен рассмеялся: - Конечно, справится. Иногда мы и дома ее едим, редко правда, - только чтобы желудок не отвык. - Но ведь... - Энн остановилась в нерешительности.- Но ведь каким-нибудь образом вы все-таки можете заработать хоть чуть побольше денег? Дядюшка говорит, что для тех, кто хочет честно трудиться, работа всегда найдется... - В Рондде? - Ивен внезапно вспыхнул, лицо у него побагровело от негодования. - Поискал бы твой дядюшка работу у нас в Рондде! Там по дюжине взрослых и по стольку же мальчишек на каждое место! Ума у нас хватает. Но при чем тут ум? Разве заставишь шахтовладельцев пустить в ход остановленные шахты! - Можно ведь найти какую-нибудь другую работу? - Другой работы нет. Рондда живет углем. Жила, во всяком случае. В земле, прямо у тебя под ногами, лежит уголь, а они не дают его добывать. Шахты закрываются одна за другой, и тысячи рабочих один за другим вышвыриваются на улицу. - Но где-нибудь должна же быть работа? - с надеждой спросил Дик. Ивен улыбнулся, и возмущение исчезло с его лица. - На это мы и надеемся, каждый из нас, не так ли? Поэтому я и иду в Лондон. Поэтому, наверное, и вы куда-то идете - все равно куда. Но я думаю, что вас еще тряхнет разок-другой, пока добьетесь чего-либо. Поверьте моему слову, может случиться, что вы будете почитать за счастье вернуться к своим старым дядюшке с тетушкой! - Ну и сказанул! - фыркнул Дик. - Я скорее умру с голоду, чем вернусь в этот проклятый дом! - заявила Энн. - А вы сперва поголодайте по-настоящему, а потом говорите, - посоветовал Ивен. Он помог ребятам перемыть посуду и свернуть палатку. - Куда путь держите? - спросил он. - Я выхожу на дорогу - и прямиком в Лондон! - Вы намерены всю дорогу идти пешком? - Конечно, нет. Доберусь на попутных грузовиках - к вечеру буду на месте. Дика осенила внезапная мысль. - Послушай, можешь сделать нам одолжение? - Все, что угодно, и даже с радостью. Дик порылся в сумке и вытащил помятую открытку. "У нас все в порядке, - написал он. - Не волнуйтесь. И не ищите нас. Дик". Он написал на обратной стороне дядюшкин адрес и протянул открытку Ивену. - Опусти в Лондоне, ладно? Они увидят почтовый штемпель и перестанут искать нас в других местах. - Ты бы лучше написал на ней слово "Лондон", - не успокаивалась Энн. - Бывает, что на штемпеле ничего не разберешь - одно пятно. - Давай! - Дик взял назад открытку и в верхнем углу приписал: "Из Лондона". Послание приняло ужасно таинственный вид. Ивен осторожно спрятал его во внутренний карман поношенной куртки. - А куда вы двинетесь на самом деле? - В Дербишир, - ответил Дик. - Ив Ноттингем, - добавила Энн. - На родину папы. Мы вообще хотим попутешествовать по Англии. Все трое пробирались по лесу, ведя за собой велосипеды, пока не очутились на широком, прямом шоссе, которое, как нож, рассекало лес надвое. На обочине, в зарослях папоротника, паслись овцы. - Какое прямое шоссе! - воскликнула Энн. - Говорят, что его построили еще римляне,- мрачно заметил Ивен. - Все их дороги такие же прямые, как эта. - Да, да, я знаю, - подхватил Дик. - Нам все это рассказывали в школе на уроках истории и латинского языка. - Образование - великая штука, - сказал Ивен. - Мне бы тоже хотелось заниматься латынью и греческим, только, по-моему, важнее изучать экономику. Если мне посчастливится найти работу в Лондоне, то осенью я постараюсь поступить на курсы. - Ого! - воскликнул Дик. На развилине остановились. Старая дорога, проложенная римлянами, вела на восток, в Лондон, другая - на север, к Россу. Когда они стояли, пожимая друг другу на прощание руки, мимо промчался изящный обтекаемый "Крайслер", миновал их и с мелодичным свистом унесся вдаль. - Что ж вы упустили случай? - воскликнула Энн. - Там было всего-навсего два пассажира, на вид очень милых, и место нашлось бы. - Благодарим покорно, - покачал головой Ивен, - но я предпочитаю просить об одолжении у людей своего класса. Меня вполне устроит и грузовик. Они пожали друг другу руки и разошлись. Солнечные зайчики, пробивавшиеся сквозь листву, играли на плечах и голове юноши. Вскоре он превратился всего лишь в серенькую точку, маячащую вдали, на белой дороге. Дик перекинул ногу через седло... - Поехали, малыш! И четыре колеса дружно засвистели, унося ребят по лесу, все дальше и дальше от преследователей. Глава пятая Охота на людей Теперь Дик и Энн ехали не так быстро, как раньше, отчасти потому, что устали после трудного дня, отчасти потому, что теперь чувствовали себя в большей безопасности, и, наконец, потому, что встречающиеся на пути города и деревни становились все интересней и своеобразней. До сих пор им не очень-то многое удалось видеть у. себя на родине. В памяти у них сохранился вид грязного подворья на северной окраине Лондона: здесь никогда не хватало денег, чтобы уехать на каникулы, и им приходилось довольствоваться однодневными прогулками - да и то изредка - в Эйпингский лес или на Чилтернские холмы. Мать с отцом много раз с тоской вспоминали о горах и время от времени строили планы поездки куда-нибудь подальше, но почему-то из этого так ничего и не выходило. Потом мама умерла, отец уехал за границу, а Дика и Энн отправили к дядюшке, в усадьбу "Мон Плезир". Обещание отца вернуться через "годик" растянулось на целых три, и он так и умер на чужбине. А дети прочно и безнадежно застряли в доме дядюшки Монти. Теперь они всегда проводили каникулы на берегу моря, всякий раз в новых местах, но все эти морские курорты были удивительно похожи друг на друга. А сейчас наконец-то свободны! Даже не верилось, что это так. Лес стал редеть. Они ехали под гору, минуя небольшие лощинки и пригорки, иногда поросшие лесом, и спустились в зеленеющую долину, по которой серебряной змейкой вилась река Уай. Из-за плетней на них таращили глаза крупные герфордские коровы с уродливыми белыми пятнами на мордах. А по шоссе сплошным потоком неслись машины, громоздкие автобусы и велосипеды. Прибыв в Росс, они поставили велосипеды на стоянку и пошли бродить по городу. Это было нечто совсем отличное от чопорного Бата с невыразительными фасадами его домов и колоннадами! Росс - маленький городишко с извилистыми улочками, остроконечными крышами и обилием резных украшений. Старомодные заезжие дворы напоминали Энн диккенсовскую Англию [*] . - А знаешь, Дик, мне почти жаль, что я не пойду больше в школу, - призналась Энн. - Можно было бы написать сочинение "Где я была во время каникул". - Интересно, какое выражение лица сделалось бы у мисс Томб при чтении рассказа о твоих подвигах. - Ну, да ладно. Когда-нибудь я обязательно напишу книжку. Тогда все это пригодится. В книжной лавке Дик купил карту. Уплетая в чайной мороженое, они разложили ее на мраморном столике и принялись изучать, ежеминутно сталкиваясь лбами. - Давай двинемся в Бирмингем, а оттуда в Ноттингем, - решил Дик. - Давай. И отыщем этот большой красивый дом, в котором провел детство папа... - И дядюшка Монти, - напомнил Дик, скорчив гримасу. - Да они его и в грош никогда не ставили! Папа и другие всегда его разыгрывали и подтрунивали над ним - даже в ту пору он был дурак надутый! Но погоди - а ты помнишь адрес? Фрёйм-стрит... - Фрейм-стрит, дом семь. - Ну, а куда сейчас? - В Ледбери. А потом... Гляди-ка, это Маалвернские холмы! Недурно. И они двинулись дальше под знойным полуденным солнцем. С трудом одолели подъем на Перристоунские высоты, откуда перед ними открылся вид, на холмистую равнину, покрытую густыми фруктовыми садами. Сады, словно волны, катились к горизонту - туда, где похожий на спину кита, горбился Маалвернский мост. - Там и заночуем, - провозгласил Дик. Но до холмов было очень далеко. И, даже проехав маленький городишко Ледбери, они еще долго петляли, прежде чем приблизились к ним. Массивная гряда холмов уже резко вырисовывалась в лучах солнца, но дорога все еще тянулась по унылым полям, мимо жалких домишек и бензоколонок. Когда же наконец остались позади эти нудные признаки цивилизации и начался Уорчестер-Бэконский лес, они решили, что на сегодня хватит. В глаза им бросилось объявление: "Место для стоянок". Они переглянулись. Энн выразительно кивнула, и Дик постучался в дверь деревенского домика. Оттуда выглянула усталого вида женщина с грудным ребенком на руках и, указав свободной рукой на дальний конец поля, сказала, что ночлег - по шиллингу в ночь. Дверь тут же захлопнулась, и вопли ребенка постепенно утихли. Беглецы распахнули калитку и вкатили велосипеды. Только тут они сообразили, что будут не единственными обитателями площадки. В одном ее углу, красиво выделяясь на темном фоне леса, уже стояли четыре куполообразные палатки, и над ними трепетал полосатый государственный флаг. Одинокая фигура в штанах цвета хаки ясно свидетельствовала, что здесь разбили лагерь бойскауты [*] . - Кочерыжки! [*] - бросил Дик. - Ладно, не укусят. - И как-никак, а мы все-таки уплатили этой почтенной особе целый кругляш. Они прошли в самый дальний угол площадки и вытряхнули из мешка палатку. Накануне они скомкали ее кое-как, мокрую от росы, и сейчас невозможно было понять, где начало, где конец. Дик и Энн принялись ее распутывать. - Дьявольщина! - задыхаясь, выговорил Дик после десяти минут яростной борьбы с палаткой. Она только что съехала на землю и лежала плоская и безжизненная, как лопнувшая шина. - Палаточку ставите? Брат с сестрой резко обернулись на незнакомый голос. За ними наблюдал крошечный бойскаут. Во рту у него торчала соломинка, а на вытянутом лице, покрытом веснушками и конопатинками, застыло задумчивое выражение. - Нет, - язвительно отпарировал Дик. - В чехарду играем - сам разве не видишь? Бойскаут ухмыльнулся, стараясь в то же время не выпустить из зубов соломинку. - Зря огрызаетесь. Я пришел узнать, не надо ли чего помочь. Только и всего. - Ой, тогда помоги! - сказала Энн. Через какое-то мгновение палатка уже стояла по всем правилам, надежно закрепленная колышками. - Это вам наука, - свирепо сказал их помощник. - В другой раз не будете скатывать палатку мокрой и растяжки будете свертывать, как полагается. - Есть! - сказал Дик, надеясь, что мальчишка уйдет раньше, чем они начнут разводить костер. Но Энн понравился конопатый мальчик, и она спросила: - А вы скитаетесь сами по себе? - Да нет. С нами Джералд - сейчас он ушел с остальными ребятами. А мы с Нобби сегодня повара. Нобби побежал за сигаретами: при Джералде это совсем невозможно, он не разрешает курить. - Джералд - начальник вашего отряда? -- Еще бы! - Конопатый воздел глаза к небу и сложил руки на груди. - Целых шесть футов сплошной святости. Настоящая гувернантка - вот что такое наш Джералд! - А как твой ужин? - осведомился Дик. Бойскаут презрительно махнул рукой: - Не волнуйся. В полном порядке. Плевать нам на этого Джералда. Мы с ним делаем то, что хотим. "Отбой" дают в девять часов, а мы заставляем его включать радио в полдесятого и слушаем конец Игры. Мы его как маленького вокруг пальчика обводим, когда нам только этого хочется. Тишину мягкого летнего вечера прорезал тревожный свист. Все оглянулись. К костру спешил другой бойскаут, только что появившийся на площадке. На ходу он делал какие-то знаки рукой. - Э, да это Нобби! Поспел тютелька в тютельку! Наверное, заметил, что сюда уже топает преподобный Джералд. Ну, мне пора. Пока, ребята! - И веснушчатый торопливо отступил по направлению к дымящимся на кострах котелкам. Минут через пять появилась группа бойскаутов, шедших ларами и тройками. Начальник отряда, высокий молодой человек в отлично сидящих трусах для игры в регби, остановился у калитки и, подняв кверху палец, пересчитывал входивших ребят. Убедившись, что весь выводок благополучно водворен в загончик, он проверил запор на калитке, повернулся и только тут заметил Дика и Энн. Даже на таком расстоянии было видно, что он рот разинул от удивления. Скорым шагом он направился в их сторону. Дик как завороженный не мог оторвать взор от его огромных угловатых колен (при виде которых в памяти невольно всплывал скелет рождественского индюка) и голенастых, обросших рыжеватой шерстью ног. Когда колени замерли, наконец, в двух шагах, Дик с трудом оторвал от них глаза и взглянул в лицо их негодующего обладателя. У бойскаутского начальника был длинный, как у кукольного Петрушки, нос и тяжелый подбородок. Его бесцветные глаза сверкали из-за очков, а в голосе чувствовалась попытка говорить дружелюбно: - Видите ли... как бы это сказать... вряд ли у вас здесь что получится с вашей палаткой. Дик взглянул на палатку. Так почти оно и было. Если бы не своевременная помощь Конопатого, могло вообще ничего не выйти. Но он и не собирался сообщать об этом длинноногому. - Вы полагаете? А по-моему, уже вышло, и даже неплохо. - Да нет, дружище, я не об этом. Видишь ли, участок приобретен нами для отряда церкви Святого Симеона, и мистер Хеймен заверил меня, что мы будем тут совершенно одни. - Но ведь нам разрешили, и мы тоже заплатили, - вставила Энн. - Видите ли, я опасаюсь, что... - А что вам, тесно, что ли? - в лоб спросил Дик, оглядывая долговязого предводителя бойскаутов с головы до ног. - Не совсем так, мой мальчик, не в этом дело. Если бы ты был один, тогда... ну, тогда еще куда бы ни шло. Но, видишь ли, твоя сестра... Я не могу допустить, чтобы рядом с моими парнями была девочка. Разве это мыслимо? - А что я вам плохого сделала? - негодующе спросила Энн. - Так или иначе, но сегодня мы никуда не уйдем. Завтра утром, никак ни раньше. - Вот именно, - поддержал Дик. Начальник отряда ежеминутно переводил взгляд с одного на другого. - Очень хорошо. Очень хорошо. Но это, видишь ли, не игра в крикет, мой милый. И ты отнюдь не выигрываешь от занятой тобой позиции. Мне придется круто поговорить с мистером Хейменом. Да-да, весьма круто. - Ну и пожалуйста, - поддразнила Энн. - Не заплачем. Им казалось, что бойскаутский начальник вот-вот подавится собственным кадыком. Не сказав больше ни слова, он резко повернулся на пятках и зашагал прочь. Подойдя к своей палатке и широко раскинув руки, он пронзительно закричал: - Ребятки, ребятки! - как наседка, скликающая цыплят. Крик резко прозвенел в чистом вечернем воздухе. - Дальний конец площадки вне игры! До нового распоряжения никому туда не ходить. Все поняли? Отлично, отлично! Дика и Энн ничуть это не опечалило. Конопатый был парень ничего, но кто его знает, каковы остальные. Да и на дотошные расспросы не придется отвечать. Закат в этот вечер был великолепен. На западе горизонт был изрезан очертаниями гор, и они пламенели в лучах заходящего солнца. - Так и хочется идти за солнцем вслед, - тихо вымолвила Энн. А у Дика в памяти всплыли стихи, которые он учил когда-то в школе: За далью дол, за цепью гор - Не обращай на запад взор - Садится солнце, взяв с земли Остаток дня в края свои Он никак Не мог припомнить, что означает слово "дол". - Не горюй, сестренка, - сказал он, - на Севере нас ждут горы не хуже этих. Работу в Уэлсе трудно найти, да и говор у них тут больно заковыристый. Горнист, которому явно не хватало дыхания, жиденько протрубил отбой. В дальних палатках заходили, замелькали огоньки фонариков. Дик и Энн совсем было приготовились забраться под одеяла и уснуть, но, когда они уже засыпали, хриплый голос из репродуктора рассек вечернюю тишину. - Будь они неладны, эти спортивные сводки! - проворчала Энн сонным голосом. - Тише! Я хочу узнать, как сыграла ноттингемская команда. Они тихо лежали и слушали. - "...сообщение полиции,- прогудело вдруг радио.- Разыскиваются сбежавшие из дому в прошлый понедельник Ричард Фрюин Бардейл... повторяем по буквам: Б-А-Р-Д-Е-й-Л, четырнадцати лет от роду, и его сестра Энн Джойс Бардейл, тринадцати лет..." - Черт! - яростно выругался Дик. Холодок пробежал у него по спине. Брат и сестра инстинктивно схватились за руки, а безжалостный голос продолжал: - " Приметы : оба ребенка нормального роста; у мальчика каштановые волосы и карие глаза; у девочки светлые волосы и очень темные брови. Дети исчезли в ночь на тридцать первое июля, взяв с собой велосипеды, и, по имеющимся сведениям, направляются из Бата в Лондон. Всех, кто увидит детей, просят немедленно сообщить об этом главному констеблю полиции города Бата по телефону номер..." - Оба ребенка! - взорвался Дик. - Как-никак,- успокоительно произнесла Энн,- а твой номер с промокашкой, кажется, прошел. И, если Изен сегодня добрался до Лондона, то завтра они получат нашу открытку и примутся искать нас там. - Ну и задали мы им работенки. Подумать только, из-за нас Скотленд Ярд [*] станет прочесывать Лондон! И, теша себя этой мыслью, они уснули. Казалось, самою судьбой было уготовано, чтобы каждое утро их будило какое-нибудь необычайное происшествие. На сей раз, едва забрезжил рассвет, первое, что увидел Дик, открыв глаза, был веснушчатый бойскаут, облаченный в ярко-красную с оранжевым полосатую пижаму. Его сгорбленная фигура маячила в треугольном разрезе низкого входа в палатку. - В чем дело? - зевая, спросил Дик. - Твоя фамилия Бардейл? Так? - Да, - машинально ответил Дик, и, тут же сообразив, что натворил, принялся сбивчиво отнекиваться. - Не бойся, - сказал Конопатый.- Можешь мне довериться. Я пришел предупредить вас. Извините, пожалуйста, что я в ночной пижаме, - прибавил он, заметив, что Энн тоже открыла глаза, - пришлось улизнуть тайком. - В чем дело? - повторил Дик. - Да все этот бесноватый Джералд. Форменный психопат! Вчера вечером он услышал по радио сообщение полиции... Ну, о вас "Я, говорит, завтра утречком пораньше допрошу эту парочку. Уж очень, говорит, они подозрительны. И очень, говорит, большая честь, если отряд церкви Святого Симеона захватит беглецов. Вот, говорит, ребятки, дела!" - Черт бы его побрал! - Вся наша братва просто ополоумела. Вскочили и хотели было тут же взяться за дело, не мешкая, только Джералд говорит: "Сейчас не надо. До полицейского участка далеко, и час, говорит, уже поздний, да и как их всю ночь под арестом держать? Нет, говорит, мы произведем расследование с наступлением утра". Тут я подумал, что надо потихоньку смыться и дать вам знать, чтобы вы успели сняться еще до того, как все будут на ногах. - Молодчина! - горячо поблагодарила его Энн. - Скорей, Дики! С лихорадочной поспешностью ребята принялись свертывать палатку. Конопатый бойскаут тоже помогал и лишь только языком прищелкивал, сожалея, что ее надо скатывать опять мокрую от росы. Вскоре он так же потихоньку убрался восвояси, потому что до побудки оставались считанные минуты. Небо над кромкою гор едва окрасилось в золотистые тона, когда они уже привязали к велосипедам узлы и двинулись вперед. - Еле ноги унесли! - с облегчением промолвил Дик, пропуская Энн впереди себя в калитку. Он явно поторопился с выводом. В этот самый миг за его спиной раздался пронзительный крик. Дик обернулся и увидел полуодетого предводителя бойскаутов - пытаясь прикрыться пологом, он смущенно выглядывал из палатки. - Эй! Молодые люди! Подождите минуточку, пока я оденусь. Мне надо вам кое-что сказать! - Нам тоже, - крикнул Дик.- Прощай! Он захлопнул калитку и вскочил на велосипед. - Стойте! - завопил вожатый. - Ни с места! Горнист, труби! Да труби же ты наконец что-нибудь! Подъем! Все в погоню! Вперед! Когда минут через пять, одолев крутой подъем, Дик оглянулся, он увидел рваную цепь велосипедистов в хаки, во весь опор мчавшихся за ними вслед. - Нажимай, Энн, - едва переводя дух, прохрипел он. - Это настоящая охота на людей! Глава шестая В доме предков Беглецы имели пять минут форы, но машины были тяжело нагружены, а среди бойскаутов имелись парни лет по шестнадцати, и впереди с головокружительной скоростью, так, что только коленки мелькали, мчался сам предводитель. Трудно было рассчитывать уйти от такой погони. Дик жалел уже, что не остался на месте и не встретился лицом к лицу с врагом; можно было наврать с три короба. А теперь, обратившись в бегство, они выдали себя с головой. - Нельзя ли куда-нибудь спрятаться? - еле выговорила Энн. - Я больше не могу так гнать! - Сворачивай вправо. Там посмотрим. Они резко свернули в узкую просеку, которая, полого спускаясь среди густого леса, вела вглубь между холмами. Быть может, здесь им как-нибудь удастся избавиться от преследователей. Просека внезапно уперлась в двор полуразрушенной фермы, где не было ни единого живого существа, если не считать нескольких кур, выпорхнувших из-под самых колес их велосипедов. Дом был пуст, окна повыбиты, крышу наполовину покрывал золотистый лишайник, другая половина провалилась. За деревьями виднелись ветхие надворные постройки. В дальнем конце двора дорогу преграждали покосившиеся ворота. А сразу за ними круто вверх шла разбитая колея, совершенно непригодная для езды. Дик взглянул на свою сестру и понял, что им ни за что не подняться по этой дороге. - Прячься вон в тот сарай. Он весь оброс плющом, может быть, не заметят. А я сейчас!.. Он подъехал к воротам, соскочил с машины и распахнул их. Затем провел машину по жидкой грязи до сухого места и вывел на проезжую дорогу. После чего снова взобрался на велосипед и вернулся к сараю, где пряталась Энн и где вряд ли кто-либо мог их отыскать. Минуты две спустя нестройный и яростный хор велосипедных звонков возвестил о том, что во двор влетела погоня. - Сэр! Смотрите, сэр, - ворота настежь! - Они поднялись вверх по склону! - Минуточку, ребятки, минуточку. Если так, они в наших руках. Но ворота могут быть распахнуты и для маскировки. - Обыскать постройки, сэр? - Отлично, Бленкиншоп! Рассыпались, мальчики! По местам! Сычам под моим командованием обыскать дом. А Летучим мышам [*] - сараи. Энн толкнула Дика в бок и нервно засмеялась. - Летучим мышам скорее пристало шнырять по чердаку,- прошептала она. - Молчи! И не шевелись - может быть, пронесет нелегкая, не разберут впотьмах. Несколько минут они ждали в напряженном молчании, в то время как Сычи и Летучие мыши под аккомпанемент боевых кличей и воплей шарили в соседних строениях. - Вон еще один сарай, - произнес чей-то голос совсем рядом. - Ладно, Билли, я сам туда загляну. Беглецы плотней прижались к стене и молили Бога, чтобы под лучами пробивающегося сквозь дверные щели света не блеснули металлические части велосипедов. Послышались неторопливые шаги, они приближались, на порог упала тень в бойскаутской шапочке, и на них уставилась дружелюбная физиономия Конопатого. - Приветствую! - отсалютовал он радостным шепотом. - Не трусьте. Я так и знал, что вы где-то здесь. Пойду попробую удержать своих. - Послушай,- с. чувством произнес Дик,- там у ворот, в грязи, - велосипедные следы. Наведи на них вашего преподобного Джералда и подскажи, что мы, верней всего, махнули в горы. - Правильно придумано! - Конопатый исчез. - Никого и ничего,- донеслось до них из-за стены сарая, а немного погодя, уже издалека: - Сэр! Сэр! Сюда! - Ну, в чем дело? - Следы, сэр! - Умница, отличная работа! Бегу, бегу, ребятки. Стойте на месте, а то следы затопчете. Так - два красноречивых следа, один чуть глубже другого. О чем это свидетельствует, Бленкиншоп? - О том, что один из велосипедистов слез, отворил ворота и провел машину, сэр. А девчонка проехала прямо так. - Умница! Отличный разведчик, Бленкиншоп! Умница! Один - ноль в пользу Летучих мышей. Сычи - не вешать носа! Уснули вы, что ли, совушки, малость осовели днем, а? Что? Хе-хе-хе! - Не начать ли погоню, сэр? - Верно сказано, Бленкиншоп. По машинам - и вперед в гору! Через одну-две минуты старая ферма снова погрузилась в тишину. Дик и Энн вышли из своего убежища и поехали назад, в сторону главного шоссе. А еще через полчаса они миновали узкую долину Уай, Маалвернские холмы остались позади, и они покатили по направлению к Уорчестеру и Бирмингему. После стольких тревог и волнений наступил наконец долгожданный отдых. Никто их не расспрашивал. Кругом было столько пешеходов, велосипедистов, туристов, что никто не удостоил их взгляда. Так они проехали всю Среднюю Англию и очутились в тех местах, где по широкой долине серебряным ковром стелется река Трент и где среди фабричных труб, каналов и железнодорожных путей нелепо торчит ноттингемская Замок-скала. Стоял дождливый вечер, и людные улицы влажно блестели. - Где бы переночевать? - сказала Энн. - Искать Фрейм-стрит сейчас уже поздно, а выбираться за город, чтобы разбить палатку, тоже поздно. Да еще у меня фара села. - Придется поискать ночлега где-нибудь здесь. Они осмотрелись по сторонам. Огромная площадь была великолепна: за фонтанами возвышалось куполообразное здание муниципалитета; гостиницы тоже были великолепны. Ребята стояли, спасаясь от дождя, под сводами расписного купола - тут был и Робин Гуд, и Вильгельм Завоеватель, и король Карл I [*] . Они смотрели то на величественное здание отеля "Черный мальчик", то на старинную гостиницу "Летающий конь", а кругом бесшумно скользили машины, проплывали блестящие чемоданы и портфели, и им постепенно начало казаться, что, пожалуй, двое ребят в шортах не могут не привлечь к себе внимание. - Надо пойти спросить у кого-нибудь, - предложила Энн. - Только не у полицейского! - ухмыльнулся Дик. - Сам спросишь или мне сходить? - Иди ты. Оставив брата с велосипедами, Энн легким шагом отправилась на поиски кого-нибудь, кто покажется дружелюбным и располагающим к себе. Мимо нее шли и шли люди, а она все никак не могла решиться, пока наконец не заметила девочку, стоящую в дверях кондитерской,. Девочка была немного постарше Энн, и у нее было такое милое лицо, что Энн решилась. Когда она подошла к дверям, девочка вошла в магазин и нырнула под прилавок. "После этого, - подумала Энн, - я просто обязана хоть что-нибудь купить". Дайте, пожалуйста, две порции орехов со сбитыми сливками. И еще, извините, не знаете ли вы, где нам с братом можно остановиться на ночь? Мы совершаем прогулку на велосипедах. Нам что-нибудь подешевле. Девочка замерла с открытым кульком в руке. - Вам просто комнату? - неуверенно спросила она.- Или с полным пансионом? - У нее был приятный голосок и характерный выговор, чуточку в нос, который иногда появлялся у дядюшки Монти, когда тот волновался и забывал подражать изысканной манере дикторов Би-Би-Си [*] . - О, вполне достаточно комнаты. - Я думаю, мама с радостью приютит вас. Раньше у нас часто бывали постояльцы, все больше из актеров, которые приезжали каждую неделю, а теперь, со всеми этими кино, уже не то. - Большое спасибо. Вы живете в этом доме? - Нет, но совсем рядом. Вы знаете Голдсмит-стрит? А вообще все равно, сейчас четверть девятого. Если вы подождете до девяти, я вас сама отведу, как только закрою лавку. Едва последний гулкий удар Маленького Джона, городских часов, отзвучал и слился с уличным шумом, как Сэлли Смит вышла из кондитерской, сменив белый халат на нарядное пальто в яркую клетку и приладив на светлой головке модную шляпу. Рот у нее по размеру и по цвету был такой, что дядюшка Монти наверняка назвал бы его "почтовым ящиком" [*] , но зато улыбка ее была самая неподдельная. - Простите, что заставила себя ждать. В субботу мы кончаем позже, чем обычно. А в другие дни - в восемь. - Во сколько же вы начинаете? - спросил Дик, не зная, как поддержать разговор. - В половине девятого. Открываем в девять, но до этого надо все прибрать, и подмести, и пыль смахнуть. Мне всегда так хотелось устроиться в кондитерскую! - сказала Энн. - А теперь уж и сама не знаю. Ужасно длинный рабочий день. Уж очень мало остается времени на теннис, плавание и на все остальное, правда? - Да и денег маловато, - выразительно сказала Сэлли, - если у вас нет дружка с хорошим жалованьем. Я хочу быть независимой, но на несчастный фунт стерлингов в неделю далеко не уедешь по нынешним-то ценам - и маме надо помочь, и пару чулок купить... Деловые кварталы остались позади; они оказались на тихой улице, которая, плавно изгибаясь, шла под гору. Дома здесь стояли наклонно к тротуару, как бы расталкивая друг друга локтями, чтобы взглянуть своими окнами на улицу и посмотреть, кто по ней идет. - Вот мы и пришли, - сказала Сэлли. Они остановились перед домом с выступающими окнами в одном-двух футах от потускневшей металлической ограды. Над дверями висело объявление: "Сдаются комнаты". Сэлли взбежала на крыльцо, распахнула дверь и крикнула: - Ма-а-а! Из комнат шел какой-то очень вкусный пряный запах, который в этот холодный и сырой августовский вечер казался особенно приятным. Появилась мама. Это была крупная женщина; в маленькой, тесной прихожей она казалась еще крупней. На голове у нее, как у древних язычниц, возвышалась тяжелая копна порыжевших от хны волос, а на груди раскачивался из стороны в сторону увесистый медальон. - Пожалуйте, пожалуйте! - пригласила она.- Фред поставит ваши велосипеды. Да, в такую ночку под открытым небом не заночуешь! Того и гляди, схватишь простуду. У миссис Смит в теплой кроватке куда уютней будет! И мамаше вашей, знай она, что вы у добрых людей, сразу полегчало бы на душе. - Ма, ужин готов? - деловито осведомилась Сэлли. - Да. И чаек уже готов. А вы, может быть, поужинаете? Вам куда - в комнату подать или со всем честным семейством не побрезгуете, как говорится, за столом - целый дом? - Все равно, миссис Смит, как вам удобней, - Вы любите жареный рубец с луком? - спросила Сэлли. - Мы его всегда едим по субботам. - Кажется, мне его еще никогда не доводилось есть, - сказала Энн. Миссис Смит пригласила всех в заднюю комнату. - Рубца с луком не кушала! Ну и ну! Знай, что, не отведав его, из Ноттингема и уезжать грешно. Нигде во всей Англии его не готовят так вкусно, как у нас. Так, по крайней мере, говаривала моя актерская братия. Стены комнатушки были сплошь облеплены фотографиями, на которых красовались размашистые автографы, сделанные выцветшими от времени чернилами: "Единственной и неповторимой миссис Смит - от Поющих Сестер", "С любовью - Флория Флайт", "С чувством признательности - нижеподписавшийся Ле Циммерман (собственноручно)" - эти и десятки других подобных надписей красноречиво свидетельствовали о любви, которую питала к миссис Смит добрая половина театральных звезд предшествующего поколения. Все уселись за стол. Миссис Смит - у чайного подноса, по обеим сторонам от нее, на почетном месте, - Дик и Энн, а напротив - Сэлли и ее брат Фред, худой молчаливый юноша с незажженной сигаретой за оттопыренным розовым ухом. Дик и Энн сильно проголодались. Крепкий чай сильно обжигал рот, и горький лук тоже. - Вы не подумайте, - говорила хозяйка, - что у нас всегда было так убого. О нет! Помню, сиживала я в большой гостиной во главе стола и разливала на двенадцать персон. К нам захаживали все знаменитости - Великий Маг и Чародей, Человек-Змея, Флория Флайт, Веселые Девы, Ле Циммерман, - да всех и не перечтешь. Полюбуйтесь на эти карточки - все с надписями. А потом выдумали говорящие фильмы, и тогда все кончилось. Вот горе-то! По крайней мере, для меня. Ведь я всю жизнь театральных актеров обхаживала. А каково им-то самим, а? Что вы на это скажете? Сказать они ничего не могли, да если б и могли, то она все равно бы не дала. Бурно переводя дух, так что медальон ходуном ходил у нее на груди, она продолжала без умолку тараторить: - Просто ума не приложу, что бы мы делали, если бы у Фреда не было хорошей работы. И Сэлли гнет спину с утра до ночи за какие-то несчастные семнадцать шиллингов в неделю... - Ма! - запротестовала Сэлли и закусила губу. Никто, кроме Энн, не заметил, что она соврала раньше - ей стыдно было признаться, что она зарабатывает так мало [*] . - Ты тут ни при чем. Всякий знает, что стоит тебе заикнуться, как тебя тотчас же вышвырнут на улицу и наймут другую, помоложе, прямо со школьной скамьи, да еще за меньшую плату. Просто срам! Сэлли так хорошо училась, сейчас она была бы совсем ученая, а пришлось вот на жизнь зарабатывать! Дику стало не по себе, и он попытался переменить разговор, спросив, где находится Фрейм-стрит, и объяснив, что там в детстве жил его отец. - Как! - Сэлли так и разинула рот.- Неужели ваша семья могла жить на Фрейм-стрит? - Ты ничего не понимаешь, - вмешалась мать. - Когда я была девочкой, Фрейм-стрит считалась одной из лучших улиц Ноттингема. Непременно прогуляйтесь туда пораньше утречком. Так и было решено. И после ночи, проведенной на огромной кровати с гигантскими пуховиками, едва городские колокольни возвестили начало утренней службы, брат и сестра вышли из дому вместе с Сэлли. - Это в самом центре, - объяснила Сэлли. - Только сейчас там никто не живет, кроме тех, кому больше негде голову преклонить. - А когда-то это была шикарная улица, - сказала Энн. - Помнишь, папа рассказывал о званых вечерах, которые они здесь давали. Вереница карет растягивалась во всю длину улицы, а однажды они раскинули над входной дверью балдахин и расстелили поперек улицы красный ковер. Сэлли как-то напряженно рассмеялась, совсем не так весело, как обычно: - А сейчас... там... совсем другое. Вот она, смотрите. - Это? Неужели! Энн вдруг заговорила громким шепотом. Сквозь туман в глазах она довольно четко увидела на обветшалой стене дома табличку с названием улицы: "Фрейм-стрит". Два ряда красивых высоких домов с тремя рядами больших окон, мезонины, полуразвалившиеся балюстрады... Разверстые пасти дверей, греческие колонны, разбитые ступени, на которых кричат и копошатся грязные ребятишки... На булыжной мостовой - всякие отбросы... Ветер носит пыль и клочки газетной бумаги с пятнами селедочного жира и уксуса. - Номер семь, - пробормотал Дик. - Интересно, кто там живет сейчас? - Давайте спросим, - предложила Сэлли. Дом под номером седьмым производил столь же гнетущее впечатление, как и все остальные. Многие окна были выбиты и заколочены фанерой или картоном. Краска осыпалась. Похоже было, что уже много-много лет дом не ремонтировали. Они обратились к женщине, сидевшей на ступеньках с грудным ребенком на руках. Женщина сказала, что она с мужем и двумя детьми занимает комнату наверху, за которую платит восемь шиллингов. Кроме ее семьи, там много других людей; всего в девяти комнатах семь семейств. Она сосчитала по пальцам: тринадцать человек, включая миссис Холт, которая умерла накануне. Квартплата, которую все они вносили, могла составить небольшое состояние. - И все это за какой-то грязный сарай, - закончила женщина. - Крыша течет, трубы никуда не годятся, а что до побелки, так ее уже много лет и в голову никому не приходило подновить. Безобразие, вот и все! Но жить-то ведь где-то надо, а ничего лучшего не нашли. - Кому принадлежит этот дом? - спросил Дик. - Вот уж не могу сказать. Мы платим агенту раз в неделю, а если задерживаем плату еще на неделю, он грозится вышвырнуть нас на улицу - говорит, что сам хозяин так приказал... Эй, Джордж! Ты не знаешь, чей это дом? Из темной дыры прихожей показался человек; он вынул изо рта трубку и ловко сплюнул на панель. - Хотел бы я, чтоб сам хозяин сюда сунулся, - мрачно заметил он. - Я б ему тут кое-что показал. Совести нет у него - деньги драть за этакую развалюху! Сразу видно, что ему в спину не поддувает - сидит себе на Юге, в тепле да холе. В Бате, говорят, живет. И прозывается Монтегю Бардейл. У Дика перехватило дыхание. Сэлли объяснила: - У них отец жил в этом доме, вот им и интересно. - Вон оно что! - сказал человек с трубкой. - А как его звать? В первый раз в жизни Дик устыдился своей фамилии. - Джонс, - проговорил он с запинкой и покраснел. Человек покачал головой, наклонился и еще раз сплюнул. - Что-то не припомню. Но ведь это давно было, так что и удивляться нечего. Глава седьмая Отверженный - Один фунт три шиллинга пять с половиной пенсов,- мрачно промолвил Дик. - А ты во всех карманах смотрел? Ой, Дики, у нас должно быть больше! - Ни на один грош! Дети переглянулись: они были встревожены. Деньги так и таяли. Раньше они просто не отдавали себе отчета в том, сколько тратят на еду. Ужасно много уходило на мороженое и лимонад - в будущем придется обходиться без них. Они свернули в сторону с шоссе, грязного, пыльного, по-воскресному грохочущего, и отыскали тенистую рощицу, где можно было спокойно съесть огромные бутерброды, которые миссис Смит положила им с собой на дорогу. - Тебе не кажется, что эта рощица - начало знаменитых Шервудских лесов? - спросила Энн. - Откуда я знаю. - Дики, а может быть, вернуться в Ноттингем, найти работу и на этом остановиться? Мне, наверное, удастся нейти что-нибудь вроде такого места, как у Сэлли. А? - И не думай даже! Это все равно что продаться в рабство... С утра до позднего вечера за фунт с небольшим в неделю. Неслыханно дешевая плата! А развлечься когда? После работы уже поздно идти в кино, а от усталости и в теннис играть не захочешь. Нет, придумаем что-нибудь получше! - Дик бросил хмурый взгляд на птицу, которая прыгала по бревнышку. - Я думал, что существуют законы. Они есть, конечно, но похоже, что их постоянно нарушают. Помнишь, что Сэлли рассказывала о стуле, который стоит у нее за прилавком? По закону стулу и полагается там стоять, и она вроде бы может присесть отдохнуть в отсутствие покупателей, а босс говорит: "Попробуй присядь, сразу же выгоню с работы!" - Мне будет не хуже, чем другим. - Никто бы на твоем месте так не поступил. А потом, после того как я поглядел на Фрейм-стрит, мне вообще стыдно снова показываться в Ноттингеме. Энн подскочила от удивления: - При чем тут Фрейм-стрит? Что ты выдумываешь? Кровь бросилась Дику в лицо. - Неужели ты не поняла? Дом по-прежнему принадлежит Монти. Каждую неделю он выкачивает фунты и фунты из тех, кто в нем живет, и ломаного гроша не тратит, чтобы его ремонтировать. Это же настоящая трущоба. А Монти наплевать, что протекает крыша, что жильцы болеют, что у них не хватает на хлеб, что он забирает у них последние гроши. При одной мысли об этом меня начинает тошнить. - Но тебе-то почему стыдно? - А потому, что на эти самые деньги жили и мы с тобой в дядюшкиной усадьбе. Подумать только - мы тоже сосали кровь из этих людей. Гордиться особенно нечем! Энн задумалась. - Похоже, что ты прав, - тихо проговорила она.- И я рада, что мы с ним покончили! - Но мы все еще продолжаем жить на деньги, которых не заработали, - напомнил Дик. - Паршивая штука, если задуматься как следует. - Что? - Ну как же, Монти и Миллисент всегда твердили, что люди должны зарабатывать себе на жизнь, что порядочные люди прежде всего "независимы в средствах". Я тоже так думал. А сейчас уже и сам не знаю - все перевернулось вверх тормашками с тех пор, как мы убежали. Все выглядит как-то иначе. - Верно. И это потому, что мы повстречали таких людей, как Ивен, Сэлли, ее мама. - Правильно! Когда начинаешь их понимать, они кажутся настолько лучше, чем все эти добропорядочные леди и джентльмены! Это настоящие, живые люди. Энн поднялась и смахнула крошки с колен. - Действительно, все перевернулось вверх дном и стало совсем-совсем другим. Я подумала... А впрочем, все равно. Поехали дальше! - Что ж, пожалуй, поехали. Оказалось, что найти Шервудский лес еще труднее, чем Денский. На память им пришли легенды о Робине Гуде, в которых утверждалось, что лесная чащоба начинается чуть ли не от самых городских ворот. А потом папа рассказывал, что еще в те времена, когда был жив дедушка, заросли вереска и куманики, среди которых точками выделялись ветряные мельницы, были видны прямо из города. Теперь, когда позади остались целые километры выстроившихся рядами домов и длинные нити трамвайных путей, все еще шли и шли бесконечные унылые поля, а среди них лишь небольшими островками попадались деревья. С дороги, как с американских горок, открывался все один и тот же вид. С вершины каждого нового холма они видели на севере все более плотную стену леса. Каждые несколько миль встречались величественные сооружения с башнями, колоннадами и родовыми гербами. - Интересно, кто там живет? - обернувшись, спросила Энн, когда они миновали первое из этих зданий. - Это еще что! Всего лишь привратницкая, - ответил Дик. - А самый дом куда больше, он стоит в глубине парка. И действительно, заглянув в следующий раз сквозь решетку высокой чугунной ограды, они увидели длинную прямую аллею, которая тянулась все дальше и дальше. А в самом ее конце возвышался дом владельца усадьбы, и даже на таком расстоянии было видно, как он огромен - целая гора бледно-желтого камня, поблескивающая множеством окон и поросшая лесом дымовых труб. - Вот бы где жить! - вздохнула Энн. Но Дик только что-то невразумительно пробурчал в ответ. У следующих ворот им повстречались велосипедисты. Над воротами висело огромное объявление: АВТОМОБИЛЯМ И МОТОЦИКЛАМ ПРОЕЗД ВОСПРЕЩЕН. ПРОЕЗД НА ВЕЛОСИПЕДАХ - ТОЛЬКО ПО ОСОБЫМ ДОРОЖКАМ. Усадьба герцога Окстонского. - Заедем, что ли? - предложила Энн. - Давай заедем. И они свернули в ворота, о чем после им не пришлось жалеть, потому что иначе они вообще никогда не увидели бы знаменитого леса, в котором когда-то скрывался Робин Гуд. Владения герцога Окстонского простирались на целые мили, и до замка его они так и не добрались. Он скрывался где-то в самом центре территории. Вокруг стояли деревья - сосны и ели, вязы, липы, но самое лучшее, что было в парке, - это поросшие зеленым мхом торфяные прогалины, а на них - древние дубы, окруженные кустами вереска и куманики. В дальнейшем Дик и Энн узнали, что почти весь Шервудский лес входит во владения различных герцогов и что даже само название "Шервудский лес" мало-помалу исчезает из употребления и люди все чаще и чаще называют его "герцогским". - Дивно! - воскликнула Энн. - Но что-то тут не так. Этот лес похож на собаку, которую посадили на цепь. - Да, - согласился Дик.- Заборы, ворота, объявления... Так и кажется, что, впуская сюда, тебе оказывают величайшую милость. Черт бы побрал этого герцога! И обоим вдруг ужасно захотелось выбраться поскорей за ворота. Но это оказалось не так-то просто. Они все ехали и ехали, пока наконец не добрались до следующих ворот. А по пути без конца попадались объявления, воспрещающие ставить палатки, жечь костры, устраивать пикники. В лесу было небольшое озеро. По безмятежной глубокой глади его скользили белые лебеди, а белое объявление на берегу гласило, что здесь запрещено купаться, кататься на лодках и удить рыбу. - Сам Робин Гуд перевернулся бы в гробу! - проворчал Дик. Вскоре, сами того не заметив, они снова очутились на шоссе. Здесь, разумеется, было не столь красиво, как в лесу. Через полмили они оказались зажатыми между двумя рядами домов из красного кирпича. На заднем плане вздымались к небу шахтные копры, а воздух оглашали резкие гудки маневровых паровозов, толкающих вагоны с углем. Прочитав название деревни, они вспомнили, что это то самое местечко, где Робин Гуд когда-то выиграл состязание в стрельбе из лука. Два-три деревенских домика и церковка выглядели очень мило и живо напоминали о старине. Да еще одна пивная, не из тех, что провоняли перегаром и облицованы противным кафелем, как уборные, - пивная была расположена в саду, перед входом стояли скамейки, а по стенам вился плющ. Они спросили по стакану апельсинового сока, и хозяин, оказавшийся очень славным человеком, не стал поддразнивать их за то, что, по молодости, они не заказали пива. В пивной они увидели художника. Он сидел на краешке скамейки и на листе фанеры рисовал зеленого дракона. Это был какой-то совсем необыкновенный дракон - со смешным лицом и мудрой улыбкой. Взглянув еще раз на входную дверь, Дик убедился, что пивная называлась "Зеленый дракон" и что железная рама, в которую вставлялась главная вывеска, была пуста - эту вывеску и рисовал художник. Художник был молодым человеком с буйной черной шевелюрой и лицом цвета полированного красного дерева. Когда время от времени он движением головы откидывал волосы, на висках обнажалась светлая полоска незагорелой кожи. Энн удивилась: если волосы мешают, почему нельзя остричь их покороче? Но потом вспомнила - художники любят длинные волосы. Судя по внешности, никак нельзя было сказать, чтобы дела его шли хорошо. Голубая куртка была сильно поношена и запачкана краской, а клетчатую, спортивного фасона рубашку он, по всей видимости, стирал сам. И притом очень давно, и явно забыл погладить. Потрепанные брюки сплошь покрывали складки; складки не было только там, где ей полагается быть на брюках. Башмаки со стоптанными каблуками он носил прямо на босу ногу. Вдруг художник резко перевел взгляд в сторону Дика и Энн так, словно только что заметил их присутствие, и, не произнося ни слова, принялся их рассматривать. Несмотря на потрепанную одежду и бесцеремонный взгляд, сразу было видно, что он относится к числу тех людей, которых принято называть джентльменами. - Вы рисуете вывеску? - спросил Дик, чтобы хоть как-нибудь нарушить затянувшееся молчание. Художник улыбнулся открытой, ясной, сияющей улыбкой. А когда он заговорил, голос его, звучный, как орган, оказался не слишком громким и очень четким. - Вот именно! Хотя на первый взгляд может показаться, что картошку чищу или в ванной сижу - оба эти занятия более соответствуют моему внешнему виду. И как только вы догадались? У Дика был такой обескураженный вид, что художник смягчился и продолжал более дружелюбно: -- Но должен сказать, что моя вывеска - это не просто вывеска. Можете вы догадаться, что здесь изображено? - Конечно. Зеленый дракон, - сказала Энн. - Правильно. А что еще? Так и быть, скажу вам сам. Здесь изображен шикарный ужин: холодная телятина с салатом, завтрак - яичница с ветчиной, и постель, достойная короля. - Что-то я их не вижу, - проворчал Дик. - Вполне естественно. Кровать находится в помещении, а еда - в моем желудке, где ей оказан самый радушный прием. Иные поют, чтобы заработать себе на пропитание, а я вот рисую и получаю за это кров и завтрак, да еще и ужин в придачу. - Художник склонил голову набок и еще пристальней уставился на Энн.- Как видите, я ваш брат-бродяга, мисс Энн Бардейл. Дик и Энн подскочили, будто по ним выпалили из ружья. С минуту они колебались - не бросить ли стаканы с соком и вскочить на велосипеды. Затем Энн и перегнулась через стол и в упор спросила: - А вы откуда знаете? - Видел ваш портрет в газетах. И не старался запомнить - там, кажется, сказано, что вы в Лондоне. Но я художник, и мои глаза фиксируют изображение, как фотоаппарат. Вот я вас и узнал. - А вы нас не выдадите? - Только не я. За такую очаровательную парочку, как вы, предложено оскорбительно ничтожное вознаграждение, и хоть при моих стесненных обстоятельствах даже оно пришлось бы куда как кстати, пусть их себе охотятся без моей помощи. - Вы поступаете как порядочный человек, - пробормотал Дик. И они снова присели на скамейку. - Ничего особенного. Мы, художники,- падшие люди, но мы хоть знаем, где остановиться! - А почему вы пишете вывески? - поинтересовалась Энн. - Разве никому не нравятся ваши картины? - Тем, у кого есть деньги, они не нравятся. А у тех, кому нравятся, нет денег. Забавно, не правда ли? - Ужасно! - И все-таки овчинка стоит выделки. В этой деревне я получил еще один заказ. Надо написать два стенных панно для здания сельской ратуши, которое здешний герцог построил в прошлом году. - А что вы нарисуете? - Они просили что-нибудь о Робине Гуде. Одно панно будет называться "Отверженные", а другое - "Барон-разбойник". - Звучит неплохо, - сказал Дик. - А как вы думаете, герцогу это понравится? Художник ухмыльнулся: - Вряд ли. Панно заказаны общественным комитетом, а он сплошь состоит из шахтеров. Когда я им показал черновые наброски, они остались довольны. - А они у вас с собой? Можно посмотреть? - попросила Энн. - Конечно. - Художник пошарил длинной рукой на земле и положил на стол прямо перед ними тетрадь для эскизов. Картина, называвшаяся "Отверженные", изображала на фоне угрюмого пейзажа с шахтным копром процессию безработных горняков. - Как видите, они лишены всех прав, - объяснил художник. - Даже права на труд. Их вещи можно распродать с молотка за долги, а самих вышвырнуть на улицу. Старики могут быть оторваны от жен и помещены в дома призрения, Юноши могут быть насильственно подвергнуты военной муштре. Это лишь небольшая частица того, что ждет бедняка. Он перевернул страницу. "Барон-разбойник" не был облачен в рыцарские латы; это был располневший старик в сюртуке, шелковом цилиндре и с красной гвоздикой в петлице. А позади него маячил огромный дом с лесом дымовых труб и бесчисленными рядами окон. - Это... это же сам герцог!- пролепетала Энн, цепенея от ужаса. Глаза художника сверкнули: - Я не решился изобразить самого герцога Окстонского, в противном случае мне пришлось бы туго. Но, если ему нравится, может считать, что это он и есть. - Но при чем тут герцог? - запротестовала Энн.- Ведь он ратушу построил. Какой же он барон-разбойник? И вообще... - Да, как это ни странно, ратуша стоит меньше его недельного дохода, который он получает уже только потому, что владеет землей, где лежит уголь. Герцог считает, что ратушу построил он. А в действительности ее построили те, кто из года в год обливается потом в шахтах, пополняя его капитал. Это они дали ему роскошный дом, в котором он живет, и его яхту, и особняк в Лондоне, и виллу на ривьере. Уголь! Пот и кровь рабочих! Герцогский особняк возведен на фундаменте из костей тех, кто сгорел, утонул, погиб от удушья, трудясь, как раб, в шахтах и обогащая герцога. - Художник остановился, переводя дыхание. - Мистер Хоббс, - крикнул он, обращаясь к владельцу кабачка, - нельзя ли еще кружечку? Улыбающийся хозяин появился с пенящейся кружкой пива в руках. - Лишних полбочонка смолы не повредят кораблю, так, что ли? - пошутил он. Подкрепившись, художник, продолжая непринужденно болтать, снова принялся за зеленого дракона. - А Шервудский лес вас разочаровал, наверное, да? Вы не встретили ни отверженных, ни баронов-разбойников, пока я их вам не показал? Таков уж долг художников - показывать людям то, чего они сами не заметили, особенно если речь идет о таких вещах, как эти. Сегодня большинство из нас превратились в отверженных - без гроша в кармане скитаемся по стране, хватаясь то за одно, то за другое дело, и единственная наша опора - пара собственных рук. - А вы не очень-то веселый, - сказала Энн. - Не с чего веселиться. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я выдержал вступительный экзамен в художественную школу в Лондоне. Окончил ее с отличием, получил награду - бесплатную поездку в Италию. Мне прочили великое будущее. И что же... - В голосе его прозвучала горечь. - Школу я окончил четыре года назад. Сейчас мне двадцать пять лет. И мне еще ни разу не удалось продать свою картину больше чем за две гинеи. И получить постоянную работу. - Вам просто не везло, - сказал Дик. - Несчастная судьба. - Нет, мальчик, не судьба - условия, в которых мы живем. У меня было три закадычных друга - студенты. Мы вместе учились. Сейчас один из них разрисовывает абажуры по два с половиной пенса за штуку. Другой разносит пылесосы напрокат - таскает их от дома к дому. А третий... третий не выдержал всего этого - наложил на себя руки. Он был самым талантливым. Поэтому, наверное, его и не стало. - Не могу понять... - робко начала Энн. - Я никак не могу понять, как это получается, чтобы такие люди, как вы, оставались без работы. Я хочу сказать, такие джентльмены... Художник откинул голову назад и звучно рассмеялся. - А я вовсе не джентльмен! Но я понимаю, что ты хотела сказать. Ты имела в виду людей, которые получили хорошее образование, умеют красиво говорить и гордо разгуливают, словно они хозяева этой земли. Учителя, ученые, врачи, адвокаты - вся эта чистая публика. Погоди, подрастешь - поймешь. Каждый год колледжи выпускают столько специалистов, что даже половине из них не находится работы. Разве не безумие? И это в то время, когда люди всё больше и больше стремятся к знаниям, когда кругом столько больных, когда перед учеными столько нераскрытых тайн, а перед юристами еще такая бездна несправедливости, которую нужно уничтожить. Ну разве не безумие? - А почему? - О, это долгая песня. Как-нибудь в другой раз объясню. Поломайте-ка лучше голову сами. Он снова яростно принялся за рисование и уже через минуту забыл об их присутствии. Глава восьмая На мели Вечером полил дождь, да такой, будто кто-то опрокинул гигантское ведро. Он с шумом хлестал по лужам, и капли отскакивали от дороги; бушующие потоки его стремительно мчались вниз и клокотали в водосточных канавах. Леса заволокла сырая белесая мгла. - Сегодня под открытым небом не заночуешь,- сказал Дик. - В такую погодку ни за что не поставить палатку. Вторую ночь подряд пришлось искать убежища под крышей. А найти его было не так-то легко. Шервудский лес отнюдь не отличался гостеприимством: вывески "Постель и горячие завтраки" совсем не попадались. А все более или менее обнадеживающие места уже до отказа были заполнены автомобилистами, выехавшими за город на воскресенье. В конце концов Дик и Энн остановились в мрачном "Отеле воздержания". Однако счет, который им подали на другое утро, не отличался воздержанностью. Как выразился Дик, он "кусался". Теперь у них на двоих осталось ровно шесть шиллингов и четыре пенса. - Вот мы и на мели, дитя мое. Придется куда-нибудь устроиться и подработать немножко. - И мне тоже. Думаю, что-нибудь подыщем, а, Дик? Хоть" кажется, это и нелегко... - Не унывай. Помнишь, дядюшка Монти всегда говорил: "С хорошим образованием не пропадешь. Ребят из хороших школ везде принимают с распростертыми объятиями". Он это без конца твердил, и, по-моему, единственный раз в жизни старый дурак был прав. Да и директор школы внушал нам то же самое. Поскольку Дик не собирался стать шахтером и не обладал опытом, необходимым для лесника, надежды найти работу в этой деревне не было никакой. Поэтому они отправились дальше за несколько миль, в Мэнефилд, довольно большой городок с рынком. - А ты знаешь, как надо искать работу? - спросила Энн после долгого молчания. - Ну, отвечаешь на объявление о найме. - Почтой? - Обычно по почте. - Но ведь мы не сможем указать свой адрес. А если до востребования, это будет не раньше, чем через День. - Но, если в объявлении указаны имя хозяина и адрес, можно прийти прямо по адресу. Так я и сделаю. Придется поискать публичную библиотеку: там обычно собираются безработные. Библиотека была битком набита народом. Несмотря на раннее утро, лица у всех были серые и усталые. Многие душераздирающе кашляли. Искать объявления о найме в лондонских газетах не было смысла - все равно это на противоположном конце Англии, - поэтому они взяли местный еженедельник и стали водить пальцем по газетным столбцам. Оказалось, что никому не требуется молодой человек с хорошим классическим образованием, умеющий ловко подавать сногсшибательные мячи. ТРЕБУЮТСЯ: МЛАДШИЙ КОНТОРЩИК, ЗНАЮЩИЙ СТЕНОГРАФИЮ. ЖАЛОВАНЬЕ - 1 ФУНТ В НЕДЕЛЮ... ОПЫТНЫЙ МОНТАЖНИК... МЕХАНИК ГАРАЖА... РАБОТНИК, ЗНАЮЩИЙ УХОД ЗА ЛОШАДЬМИ И ДОЙКУ КОРОВ... Всего лишь в одном объявлении требовался "джентльмен"; претенденту сулили золотые горы, однако он должен был до того, как приступить к работе, сам внести 75 фунтов. Но, как заметила Энн, они вполне могли справиться и с этой трудностью, обратившись к услугам некоего великодушного человека - его объявление было помещено в столбце рядом; он предлагал ссуды от 5 до 5000 фунтов. - Не годится, - заявил Дик.- И, по-моему, здесь какая-то ловушка. Да, кроме того, придется, возможно, объяснить, кто мы такие. Наконец каждый из них нашел по объявлению, которые внушали хоть какую-то надежду. - Уж на трехколесном-то велосипеде я как-нибудь смогу ездить? - сказал Дик усмехнувшись. - Это даже занятно - разъезжать по городу, развозить капусту да помидоры и толковать с кухарками у черного крыльца. - А я буду работать на кондитерской фабрике у какого-то "однодырчатого горошка", хотя понятия не имею, что это такое. - И уверен, что вскоре ты станешь "опытной макальщицей", готов побиться об заклад! Все, что тебе придется делать, - это обмакивать руки в шоколад. Сперва они направились в зеленную лавку. Там их ждало полное разочарование. Ворчливый старикашка, отрывавший в это время бананы от грозди, замер от удивления. - Работа? Опоздали на день. Явилось целых пятьдесят восемь человек. Приходите в другой раз. - Теперь все зависит только от меня, - нетвердо произнесла Энн. Она отыскала женскую туалетную комнату и сменила свои шорты на юбку - нельзя же искать работу в трусиках. Она постаралась придать себе как можно более солидный вид. Очень помогли пудра с губной помадой - это были одни из первых вещей, которые она купила по уходе из дому - не столько потому, что они ей были нужны, сколько для того, чтобы хоть мысленно досадить дядюшке Монти и тетушке Миллисент. Они договорились с Диком встретиться через час у библиотеки и пришли туда задолго до срока. У Энн был совсем убитый вид. - Ой, Дики, я сделала все, что могла... - Не повезло? - Дик почувствовал почти облегчение, хотя дело и принимало серьезный оборот. Сумей Энн добиться такого, чего сам он не мог, он испытывал бы что-то вроде унижения. - Жена хозяина спросила, сколько мне лет, я решила, что лучше приврать, и сказала: "На днях шестнадцать исполнилось". - Ну? - "Очень жаль, но нам нужны моложе". Повернулась и ушла. - Моложе? Какая чушь! - Есть как хочется! - грустно и тихо сказала Энн. -- А на шоколадной фабрике божественно пахнет. На обед денег уже не хватало. Они купили две булки по одному пенсу да фунт яблок и подкрепились в парке. - Не горюй, сестренка, добьемся! - Никогда не думала, что так трудно найти работу!.. Я хочу сказать, таким, как мы с тобой. Мне всегда казалось, что... - Доброе утро, мистер Бардейл и мисс Бардейл! Вот мы и снова встретились. Рядом с ними на скамейку опустился художник. Он распрямил свои длинные ноги и осторожно поставил между ними непомерно большой рюкзак. - Привет, - сказали Дик и Энн. - Мне следовало бы представиться, - произнес он учтиво. - Меня зовут Джордж Лайэн. Конечно, художнику не подобает носить такое обыденное имя "Джордж", но ничего не попишешь. Друзья называют меня попросту Лайэном. Ну, как делишки? Я вижу, вы что-то раскисли. Дети рассказали о своих неудачах. - Слишком стара в шестнадцать лет? Ба! А впрочем... Разве вы не знали, что половина английских парней и девушек слишком стары уже в шестнадцать лет? - Но почему же? - возразила Энн. - Если бы мне даже на самом деле было шестнадцать, неужели я казалась бы такой уж старухой? - Не в этом дело. В шестнадцать лет начинают пробивать учетную карточку, и хозяева уже не смогут экономить на тебе те несколько медяков в неделю, которые они привыкли недоплачивать несовершеннолетним. Зачем это им нужно, когда они нанимают ребят со школьной скамьи, а им всего четырнадцать лет и на них не заводят учетных карточек? Такое творится во всей Англии. Детишки радостно выпархивают из школы, работа их уже ждет, и жизнь представляется им прекрасной. Работают они ровно два года. А потом их гонят в шею, и на их место приходят их младшие братья и сестры. Правда смешно? И все это из-за того, чтобы сэкономить фунт-другой на страховке. Теперь поняли, почему в школе вас заставляли учить эту песенку: Нужны Старой Англии дети - Имперских владений не хватит, Где трубы трубят на рассвете, Где пушки палят на закате. Голос Лайэна звучал все громче и громче, пока не обрел полную силу. Прохожие удивленно глазели и, пройдя, оборачивались и смотрели назад, пока не скрывались за поворотом. Дику и Энн было не по себе. - Что за страна! - ревел художник, ничего не желая замечать вокруг себя. - Человек даже запеть в полный голос не может без того, чтобы другие не подумали, что он рехнулся или напился. Ничего себе веселая Англия! Веселенький ад! - Да, пожалуй, и петь-то не с чего,- проворчал Дик. - Вот именно, - поддержала Энн. - Видите ли, мистер, дело в том, что мы сидим почти без денег. - Я тоже... моя дорогая. - Он внезапно остановился и в упор посмотрел на нее. - Знаешь, мне бы очень хотелось написать твой портрет. Как ты думаешь, твое семейство хорошо за него заплатит? - Уверена, что вообще ничего не заплатит, - отрезала Энн. - А жаль. Убежден, что твои внуки дорожили бы портретом бабушки, когда ей было... сколько?.. тринадцать лет. Вот что я тебе скажу, Энн Бардейл. Пошли-ка все втроем в Дербишир. По дороге я буду писать твой портрет, и, если нам удастся его продать, деньги поровну. Идет? - А я не прочь, чтобы с меня написали портрет... - ... и очень хочется посмотреть Дербишир, - прервал ее Дик, - но... - ...у нас велосипеды, а вы идете пешком... - подхватила Энн. -...и у всех у нас ни гроша, - заключил брат. Лайэн засмеялся, помахал рукой и этим жестом враз рассеял все опасения. - Две трудности взаимно уничтожают друг друга. Продайте велосипеды - и деньги у всех будут, и все пойдут пешком. После недолгих размышлений было решено, что это лучший выход. Жаль было расстаться с велосипедами, но иметь деньги в кармане казалось слишком большим искушением. И до чего же здорово будет идти всем втроем, вместе с художником! Он хотя и мрачен временами и рисует все в черных тонах, но поддерживает других своей дьявольски беспечной веселостью. И ясно было, что его общество сулит много интересного. Вмешательство Лайэна во время продажи велосипедов пришлось донельзя кстати. Торговец старался прикинуться незаинтересованным и смотрел в сторону. - Староваты, староваты, - бубнил он себе под нос, шевеля побуревшими от чая и табака усами. - Да и спрос на дамские велосипеды этой марки не очень-то велик. Лайэн живо взял дело в свои руки. - Чепуха, почтеннейший, как раз то, что требуется: отличная марка и самый что ни на есть сезон. И обе машины почти новенькие. Только царапина на эмали да на мужском заменена передняя шина - вот и все недостатки. Но, разумеется, если сделка вас не устраивает, мы не настаиваем. Там, ниже, я заметил другую лавку. В конечном счете, подавленный этим безудержным потоком слов, торговец предложил тридцать пять шиллингов за оба велосипеда, и они ударили по рукам. А еще через несколько минут все трое уже шагали прочь с деньгами в кармане и пожитками в руках. - Так далеко не уйдешь, - запротестовал художник.- А купить рюкзаки, пока нам не улыбнется счастье, мы не можем. Но секундочку, сейчас все будет в порядке. Давайте-ка сюда палатку. В полдень троица уже двигалась на запад, туда, где за последней железнодорожной насыпью и последним копром тускло мерцали освещенные солнцем холмы. Глава девятая Трое бродяг На попутном пустом грузовике они выбрались из мрачного каменноугольного района и остановились ночевать на краю лиловых зарослей вереска. Это было чудесное, доступное всем ветрам место, с которого открывался вид на долину и поросшие вереском холмы. Вниз по склону журчал ручеек. На холме, среди сухой травы и кустов вереска, лежали гранитные валуны причудливой формы. Ручеек, журча, прокладывал себе путь среди зеленых, желтых и красноватых мхов, и сама вода казалась окрашенной в красный, цвет, словно вино. Шоссе осталось далеко. Вся эта холмистая местность была необитаема; только овцы медленно передвигались по склону, пощипывая траву. Когда они перепрыгивали с одной травяной кочки на другую, из-под ног у них выпархивала куропатка. Она с резким свистящим звуком взмывала в воздух, как бы протестуя против чего-то, и уносилась прочь, к линии горизонта. На холмах снова воцарялась тишина. Путники разложили костер в защищенном местечке - для этого пришлось исходить окрестности на целую милю вокруг в поисках хвороста, которого едва хватило, чтобы сварить ужин. Солнце между тем уже село, унося дневной свет за гребни западных холмов. Поднялся холодный ветер, раздувший тлеющие уголья. Лайэн закурил трубку и принялся цитировать строки о "ветре, что бродит по пустошам...", принадлежащие какому-то Джорджу Борроу, о котором он был, кажется, весьма высокого мнения. - Но есть вещи, - сказал он, резко нагнувшись вперед и похлопав обоих по плечу для придания своим словам большей выразительности, - которые они у нас отнять не могут, несмотря на всю нашу бедность и бесправие. Море и холмы - "широкую эту дорогу и придорожный костер", - все то, что действительно имеет цену. Разве эта мысль недостаточно утешительна сама по себе? - Безусловно, - сказала Энн, - хотя холмами сыт не будешь, а морем не напьешься. - Да и от костра мало проку, если на нем нечего сварить, - добавил Дик. - Ах вы, зверята, зверята! Ни малейшего чувства прекрасного! Безоблачное небо все было усеяно звездами. Лайэн расположился на ночлег прямо под открытым небом, в нескольких шагах от их палатки. К счастью, его радужные предсказания оправдались - ночь выдалась сухой, и утром их разбудило яркое солнце, а по долине внизу стлался легкий туман, предвещая погожий денек. Все говорило о том, что наступает жаркая пора. - После завтрака,- сказал Лайэн, - я сяду за карандашные наброски. А вы, милостивая государыня, сядьте-ка вон на той скале и позируйте на голубом фоне. - Вы же сказали, что напишете мой портрет маслом? - Я это сделаю потом, по эскизам. Придется подождать, пока я смогу приобрести кусок хорошего холста и кобальтовую краску. Едва он начал рисовать - Дик в это время, ворча себе что-то под нос, мыл в ручье посуду, - как произошло непредвиденное. - Что это вы делаете, голубчики? - услышали они у себя за спиной. Оба оглянулись. Они так увлеклись своим делом, что не слыхали, как к ним подошел человек. Он стоял на травянистом пригорке, оглядывая лагерь, и казалось, что ноги его, обтянутые гетрами, топчут зеленый краешек неба. Торчащая у него под мышкой двустволка так естественно гармонировала со всей его внешностью, что напоминала сук могучего древесного ствола. Его темное, сморщенное лицо было похоже на старый, изношенный башмак. - Так что же вы тут делаете? - угрожающе повторил пришелец. Дик и Энн посмотрели на Лайэна, ожидая, что он скажет. Но Лайэн удостоил незнакомца лишь беглым взглядом через плечо и продолжал рисовать. - Ищем ветра в поле, - бросил он в ответ, не повернув головы и не вынув трубки изо рта. Медленно прокладывая себе путь меж валунов и кустов вереска, пришелец направился вниз по склону. Следом за ним шла собака. Остановившись возле Лайэна, он пробормотал: - Что? Я на ухо стал туговат. Лайэн черкнул еще два штриха, вынул трубку и учтивым тоном произнес: Я сказал, что мы с таким же успехом могли бы искать ветра в поле. Но мы не... мы еще не спятили с ума. Мы занимаемся живописью. Я, по крайней мере. А эта юная особа мне позирует. - Так. - Пара неодобрительных глаз окинула Энн с ног до головы. - Так, девицу в трусах рисуете? Ничего себе, подходящее занятие! Я и сам бы не прочь - умеем не хуже вашего. - Послушайте, - не выдержал Лайэн, - какая муха вас укусила? Незнакомец обернулся. Его бурое лицо побагровело. - Посторонним запрещено останавливаться на этой пустоши. Тут водятся куропатки. - Ах, вон что! - Так приказал хозяин. Лайэн изящным движением поднялся на ноги, заложил руки в карманы и покровительственно улыбнулся лесничему. - Знаешь, старина, если ты дорожишь своим местом, тебе не мешало бы помнить в лицо гостей твоего хозяина, а не болтаться по усадьбе и грубить им. У лесничего округлились глаза и отвисла поросшая щетиной нижняя челюсть. - Неужто вы... вы... один из гостей сэра Олберта, которые приехали на этой неделе, сэр? - Именно так. Сэр Олберт - мой старый друг. - Простите, сэр, но я заметил эту палатку, сэр, и подумал, что... Лайэн скривил губы в аристократической улыбке. - Уж не принял ли ты меня за... - Он бросил взгляд на детей. - Неужели сам не можешь смекнуть, что в такой палаточке не хватит места для троих? - Вы правы, сэр. Прошу прощения, сэр. Сплоховал я на сей раз. Я ведь это... не очень-то часто бываю в главном доме, не то что там лакей или горничные... Не упомню в лицо всех гостей. - Ну ладно, ладно! - И Лайэн великодушно махнул рукой. - Кстати, я, кажется, припоминаю твое лицо, хоть ты меня и забыл. Не ты ли заряжал мне ружье на охоте у сэра Олберта в прошлый сентябрь? Лесничий просиял: - А ведь и то, сэр! Как же, как же! Теперь припоминаю, сэр. Вы еще стреляли без промаха. - М-м-м... да как тебе сказать. - Лайэн тихонько зевнул. - Надеюсь, дражайший, ты не станешь притеснять этих молодых людей. Мы повстречались накануне вечером, и мне захотелось их нарисовать. Я разрешил им расположиться на этой пустоши, обещав прийти пораньше утром. Вина, конечно, моя, но, кажется, дичь не потревожена. - Что вы, что вы, сэр, все в порядке, все в порядке! - Лесник с надеждой взирал на него. - Меньше слов - меньше обид, а, сэр? С обеих сторон, сэр. Вы не станете на меня жаловаться, сэр? - Ну ладно, ладно. Я ничего не скажу сэру Олберту, - великодушно заверил его Лайэн. - Можешь идти... э-э-э... - Мергетройд, сэр. - Ах да, Мергетройд. Можешь идти, Мергетройд. Ты свободен. - Спасибо, сэр! Счастливо оставаться, и удачного денька вам, сэр. - И, бросив исподлобья ядовитый взгляд на Дика и Энн, лесник вместе со своей собакой удалился. - О Лайэн, - закричала Энн, когда он скрылся из виду, - как это здорово, что вы знакомы с сэром Олбертом! Ну какой же вы лгунишка! Сказать, что гостите у него. - Ба! Да вы и представить себе не можете, как чудесно я умею лгать. Я в глаза не видывал этого сэра Олберта. Я никогда не был у него в гостях и ни разу в жизни не подстрелил ни одной куропатки. - Но ведь этот старикан вас узнал! - недоверчиво прервал его Дик. - Он просто прикинулся, когда я приструнил его. Презренный червяк! - Значит, вы его все время разыгрывали? Лайэн усмехнулся: - Пришлось. А не то он выставил бы нас в шею, потребовал бы фамилии и адреса, обвинил бы в браконьерстве и еще Бог знает в чем. - За что же? Мы ведь дурного ничего не сделали. - А как же! Мы осмелились потревожить его возлюбленных птичек, и они могли переселиться на соседнюю пустошь, так что сэру Олберту с его жирными друзьями не довелось бы выпустить из них потроха. Кровь закипает в жилах, - продолжал художник более серьезно, - когда подумаешь, что большинство людей не смогли бы так одурачить этого лесника. Мне это удалось только потому, что у меня изысканное оксфордское произношение, свидетельствующее о принадлежности к благородному сословию. А будь я каким-нибудь фабричным парнем из Манчестера, не миновать бы вызова в суд, где восседают строгие, неподкупные судьи и присяжные, большинство которых приятели сэра Олберта, сами, наверное, помогающие ему истреблять куропаток. Какой же справедливости можно от них ожидать? Он захлопнул альбом для эскизов. - Ну вот, видите - вышел немного из себя. Давайте-ка сматывать удочки, пока не поздно. Хотел бы я вспугнуть этих проклятых птиц, чтобы они все перебрались в соседнее герцогство. - Мне кажется, - сказал Дик, скатывая палатку,- вы были неправы вчера, когда говорили, что, как бы мы ни были бедны, они не могут отнять у нас эти холмы. По крайней мере, они могут постараться и это сделать. Они вернулись к этому разговору, когда после часа или двух ходьбы спустились в долину и очутились в какой-то деревушке. На первый взгляд она показалась им просто красивым местечком, какие любят изображать художники. У ручья приютилась старая, заброшенная мельница с поросшими мхом стенами и побуревшим от ржавчины колесом. Ветхие, поросшие плющом домики тянулись цепочкой вдоль круто вздымающейся в гору и вымощенной булыжником улицы. Посредине деревни возвышалась церковка, а перед входом в нее - белый каменный крест. На ступенях перед крестом стояла ваза и с десяток банок из-под варенья с простенькими полевыми цветами. В ПАМЯТЬ ШЕСТНАДЦАТИ ПРИХОЖАН, ОТДАВШИХ ЖИЗНЬ ЗА КОРОЛЯ И РОДИНУ, 1914-1919... - Шестнадцать человек! - произнес Лайэн. - И это всего лишь из нескольких домишек. Сомневаюсь, чтобы четырнадцать из них владели хоть одним метром той земли, за которую сложили головы. А что до защиты короля, так это же чепуха... Германские летчики сами старались не сбрасывать бомбы туда, где он находился, так же как и наши самолеты не охотились за кайзером [*] . Это было бы нарушением правил игры. Вверх по склону с трудом тащилась старуха с ведерком. Лайэн поздоровался с ней, как обычно здоровался с каждым встречным: - По воду собрались? А ну-ка, Дик, бегом! Принеси бабушке воды. - Преогромное спасибо, сэр... В этакую жарищу не очень-то легко ходить по воду, да еще в мои лета. - А что, у вас в доме нет воды? - Да что вы, сэр! На всю деревню две колонки, одна под горой, другая наверху. Я к верхней хожу, тогда в гору пустые ведерки только несешь, а полные - под гору. - Старуха улыбнулась при мысли о собственной сообразительности. - А жили всегда здесь? - Да с тех пор, как замуж выдали. Лет тому назад, поди, пятьдесят, а то и более. Ну, а нынче все говорят, что выселять будут. И крыша течет. А уж этих самых, как вы их называете, удобств никаких нет. - Вот видишь, Энн, - сказал художник, когда они расстались со старухой у дверей ее дома. - Вот тебе и "очаровательная деревушка", которая заставила тебя умилиться. Ни водосточных канав, ни воды, кроме той, что хлещет через щели в крыше. Добрая половина этих открыточных видов - не что иное как трущобы. На шоссе у подножия холма расположились два заезжих двора. Один из них - добротный высокий дом из серого камня, с красной вывеской, на которой золотыми буквами было выведено: "Хуплский эль", а над дверьми - более мелкими буквами название: "Сирена". Другое заведение помещалось в маленьком, выбеленном известкой деревянном доме с выцветшей вывеской, изображавшей веселого пахаря, от которого и происходило само название. - А ну-ка, покажем товар лицом! - весело воскликнул Лайэн. - Начнем с "Сирены". Я им нарисую такую очаровательную русалку - с твоим лицом, Энн, - что они, обуреваемые чувством благодарности, буквально закидают нас всеми благами трактирной жизни. - Да, не худо бы подработать,- согласилась Энн. Но на сей раз им не посчастливилось. Угрюмый хозяин сообщил, что сам он всего лишь управляющий, что заведение принадлежит не ему, а пивоваренному заводу Хупла. Он не имеет права принять на себя такие затраты, а к администрации завода обращаться бесполезно, потому что точно такими же безобразными красно-золотыми вывесками, восхваляющими "Хуплский эль", увешаны дюжины кабачков и придорожных трактиров. Содержательница "Веселого пахаря", маленькая Краснощекая вдовушка, извинялась, как только умела. Да, старая вывеска - это настоящее несчастье в жизни, ничего бы ей так не хотелось, как иметь новую, сделанную настоящим живописцем, особенно если он такой симпатичный молодой человек, Но, право же, времена нынче не те, каждый пенс на счету, и она никак не может себе позволить, особенно в этом году... - Никто не нуждается в истинном искусстве, - возгласил художник, когда они уходили прочь. - Или, вернее - мне кажется, я об этом уже говорил, - многие нуждаются, но по тем или иным причинам должны отказываться. Сейчас, одну секунду, забегу только за табаком, и пойдем дальше. И художник нырнул в единственную на всю деревню лавчонку. Задержался он там куда больше, чем секунду: за прилавком стояла красивая девушка, а Лайэна было хлебом не корми, а дай поговорить с кем-нибудь, хоть с уродиной или старой старухой. Дику и Энн уже надоело глазеть на окно лавки, как вдруг над их головой загудел чей-то зычный голос, исполненный мрачной подозрительности: - А ну-ка, молодые господа, как ваша фамилия? Свесившись с велосипеда, на них уставился полицейский. Глава десятая "Конец пути" Констебль был толстеньким и, на их счастье, очень болтливым человеком. Прежде чем они успели обернуться и взглянуть на него, он уже продолжал на своем характерном открытом северном говорке: - Да разрази меня Бог, если это не та самая девица! "Они, так и есть, - сказал я сам себе, еще не успев свернуть за угол, - те самые, которые удрали от родителей там, на Юге". А сейчас вот она, как вылитая!?. - Что это он говорит? - недоумевающе спросила Энн. - Позвольте, - запротестовал Дик с напускным спокойствием, - но вы явно ошибаетесь. -- Да нет, боюсь, что не ошибаюсь. Вон брови-то у нее какие, точь-в-точь как в особых приметах сказано. Но, положим, я ошибаюсь, все равно потрудитесь-ка. ответить на один-другой вопросик. Ну вот, например... К счастью, в этот самый миг в дверях магазинчика показался Лайэн. Ему было достаточно беглого взгляда, чтобы сразу оценить положение. - В чем дело, констебль? - легко и спокойно произнес он. - В чем дело? Констебль обернулся с торжествующей улыбкой, которая сразу застыла и стала более почтительной, когда он встретился глазами с немигающим, холодным взглядом Лайэн а. - Дело в том, сэр, что у меня есть основание подозревать, что этот парень и девица - не кто иные, как... - Тс-с! - поспешно прервал его Лайэн, драматическим жестом приложив палец к губам. Вздернув брови, художник деланно обвел тревожным взглядом пустынную деревенскую улицу и продолжал: - Лучше не произносить громко этого имени, господин офицер. Полицейский так и подскочил, и казалось, что, если бы не ремешок каски, от изумления у него отвалился бы его массивный двойной подбородок. - Как, сэр? Вы - с этими молодыми людьми? Художник таинственно усмехнулся: - Я гувернер Принца и Принцессы и совершаю с ними путешествие по Англии. - И, подмигнув Дику, он продолжал уже более почтительным тоном: - Ваше королевское высочество уже успели объяснить этому... - Н-нет, мы... мы еще не успели, - волнуясь, проговорил Дик. Мозг его лихорадочно работал, стараясь предугадать, какую штуку художник изобретет на этот раз. - Видите ли, констебль, их королевскому величеству очень понравилась ваша смекалка, позволившая вам их опознать, но поскольку они путешествуют инкогнито, то были бы вам признательны, если бы их имена пока не были преданы гласности. У полицейского глаза полезли на лоб. - Мое дело труба! - Нет уж, пожалуйста, без труб, сэр! - Лайэн увещевающе поднял руку. - Никаких флагов, знамен, оркестров! Да я и вообще сомневаюсь, чтобы здешние музыканты знали национальный гимн Сан-Марино. Никак нет, сэр, сами сомневаемся! - отрапортовал полицейский, отирая носовым платком взмокший затылок. - Тем лучше. Пусть местное население продолжает свои обычные повседневные дела, - великодушно скомандовал Лайэн, - так чтобы Принц и Принцесса могли наблюдать уклад жизни англичан в его естественном виде. - Слушаю, сэр! Продолжать повседневные дела! - Полицейский выпятил грудь колесом и окинул деревню орлиным взором. На ленивой, залитой солнцем деревенской улице не было ни души. Но, появись хоть кто-нибудь в этот миг и рискни он заняться каким-либо необычным делом, полицейский чин живо водворил бы его на место. - Будет исполнено, сэр! - отчеканил полицейский.- Я прослежу, чтобы любопытные зеваки не досаждали их величествам. - Исполняйте, констебль! - Рад стараться! Простите, сэр, - в его огромной красной лапе появилась записная книжка. - Видите ли, я собираю автографы. Разрешите попросить, сэр... Простите за дерзость... - Ну, какой разговор! Уверен, что их королевские величества охотно окажут вам эту честь. И Лайэн аккуратным почерком, оттопыривая языком щеку, вывел: " Его королевское величество Антонио Себастьян Лоренцо Габбо, Наследный принц Сан-Марино, Великий Герцог Сицилии, Граф Сардинии и пр. и пр., Имп. " и " Ее королевское величество Мирианда Скарлатина де-Горгонзола о'Буа ", после чего Дик и Энн поставили свои пышные, истинно царские росчерки: " Пр. Антонио " и " Пр. Мирианда ". - Премного благодарен, - запинаясь, пробормотал констебль, у которого от волнения и восторга дух перехватило,- и позвольте осмелиться поздравить их королевские величества с успехами в английском языке. Исключительное произношение! - Еще бы, - нашелся Лайэн. - Ведь языку учит их не кто иной, как я. А потом припомните-ка - ведь Их Величество бабушка Их Величества была троюродной сестрой Королевы Виктории! Ах ты Господи, совсем запамятовал! - залепетал полицейский, окончательно смешавшись. Он отступил на шаг, чуть было не перевернулся через собственный велосипед, потом кое-как овладел собой и залихватски откозырял. Грациозно раскланявшись, именитая троица проследовала вдоль по улице и покинула деревню... - Уж если врать, - сказал Лайэн через полчаса, когда они, совсем обессилев, все еще катались по траве от хохота, - надо так врать, чтобы ложь была изящной, цветистой, украшенной золотыми кружевами. Я мог бы выдать себя за какого-нибудь Ремзботана из Шеффилда, но это лишило бы полицейского - а заодно и нас с вами - огромного и вполне невинного удовольствия. - Здорово! Хотелось бы мне взглянуть на этого служивого сегодня в деревенской пивнушке, когда он будет похваляться нашими автографами! - И Дик снова покатился от хохота. - Все это очень мило, - серьезно произнесла Энн,- но люди продолжают узнавать нас, и трудно рассчитывать, что всякий раз удастся заговорить им зубы забавными историями. - Положись во всем на Лайэна, - проскандировал Дик. - Положись на Лайэна. - Э, нет, - возразил художник. - Я не очень-то надежный человек. Она права. Надо что-то придумать. - Это все ее смешные брови, которые сильно отличаются по цвету от волос, как... как у Джорджа Роби.- Не то чтобы Дику разрешалось посещать такие непристойные и полные соблазнов места, как мюзик-холл, но благодаря афишам и газетам ему была отлично знакома внешность знаменитого комика. - Достанем в какой-нибудь аптеке перекиси водорода,- предложил Лайэн, - и перекрасим ей брови так, чтобы они сделались светлее волос. - Ну хорошо, я могу выкрасить брови, а что же делать тебе, Дик? - сказала Энн, тряхнув головой. - Ведь тебя-то полисмен узнал первым - он сам так сказал. - Я раздобуду для себя пару темных очков-консервов. - Лучший способ замаскироваться для тебя - это следить за своей прической. Пари держу, что еще никто не мечтал увидать Ричарда Бардейла аккуратно причесанным и с пробором. - Неудивительно! - закричал возмущенный Дик. Больше они к этой проблеме не возвращались. Со времени их побега из дядюшкиного "Мон Плезира" опасность, что их схватят, с каждым днем уменьшалась. Люди, которые читали газеты или слышали объявление по радио, постепенно забудут о них и станут думать о крикете, кризисе и о десятках других, куда более интересных вещей. У одной полиции долгая память, и, как предупреждал Лайэн, полицейские будут постоянной угрозой месяцы и месяцы спустя после того, как они осядут в каком-либо месте. - И когда вы устроитесь где-нибудь, - продолжал он, - и найдете работу, то именно тогда-то вас и могут разоблачить. А пока вы бродите по стране подобно тысячам других туристов, вы можете чувствовать себя в относительной безопасности. Но стоит вам где-то остановиться, как пойдут расспросы, и вы наверняка попадете в переплет, если только не научитесь врать вроде меня. - Мы и то уже учимся, - засмеялась Энн. - Проходим вашу школу. Денег хватит не больше чем на пару дней. Все равно придется куда-то устраиваться. - Деньги! - усмехнулся Лайэн. - Что вы понимаете в деньгах? Даже тратить их толком вы и то не умеете. Будь вы в "Списках по проверке нуждаемости", - то бишь, безработными, - на деньги, которые у вас есть сейчас, вам пришлось бы дней десять кормить семью и вносись квартирную плату, и арендную плату, и еще Бог весть какую плату. Что ж, правительство подсчитало, что ребятишкам вроде вас, чтобы прокормиться, вполне достаточно трех шиллингов в неделю. Из этого расчета ваших тридцати пяти шиллингов должно хватить месяца этак на полтора. - Не хотел бы я сам испытать это на себе. - Вот и благодарите судьбу, что вы не в числе тех тысяч, кому так приходится. - Послушайте, хватит нас агитировать! - взмолилась Энн. - И пошли отсюда подальше - мне покоя не дает мысль об этом полицейском. И они двинулись дальше по долине. Местность была очень красивая. Внизу, петляя влево и вправо, бежала речушка. На солнце сверкали пенистые перекаты и темными пятнами проступали глубокие омуты. Берега так густо поросли лесом, что порой из-за него совсем не было видно реки. С востока на запад тянулись гряды холмов. Чем ближе к вершине, тем склоны их становились все круче и круче, иногда обрываясь отвесными скалами, напоминавшими каменную кладку. Местность называлась "Район Пиков", хотя вокруг не было видно ни одной остроконечной вершины. Горы тянулись длинными ровными грядами, над ними безмятежно плыли облака, и время от времени на фоне облаков вырисовывалась какая-нибудь каменная глыба, которой ветры и дожди придали очертания древнего замка, человеческого лица или причудливой солонки. А ниже, там, где кончались скалы и лес, склоны полого обвисали, словно стены слабо натянутой палатки. Заросли лилового вереска и ярко-зеленых папоротников ближе к подножию сменялись ровными лоскутками крошечных полей, серовато-зеленых в тени, золотистых на солнце, перегороженных вдоль и поперек высокими каменными оградами из плит мягкого известняка. Тут и там в низинах, вплотную прижавшись к лиловой кромке вереска, теснились постройки ферм. Глухие к внешнему миру, эти горные фермы были обращены лицом внутрь собственных дворов и стояли в тени амбаров и сараев. Лишь изредка какое-нибудь одинокое окошко глядело на долину, открытое всем стужам и ветрам. Многие из этих ферм опустели и стояли полуразрушенные. Та же участь постигла раскиданные по краям полей амбары, заброшенные, с провалившимися крышами и ржавыми дверными навесами. Путники шли по узкой тропинке от амбара к амбару, от фермы к ферме. Лайэн не любил исхоженных широких дорог, а сейчас дорога и вовсе шла где-то внизу, извиваясь вдоль излучин реки, - белая пыльная дорога, провонявшая бензиновой гарью, утопающая в реве автомобильных гудков. Тропка узкой ленточкой вилась по горным лугам и пастбищам среди высоких трав, протискиваясь сквозь щели в каменной ограде, такие узкие, что озадачили бы не только корову, но также и какого-нибудь располневшего представителя рода человеческого. Иногда через ограду вели ступеньки из серого камня, пристроенные прямо к стене. Шаг, другой, третий - и вы уже наверху, в шести-семи футах над окружающим миром. Вы поворачиваетесь, стараясь сохранить равновесие, и опять шаг, другой, третий - и вот вы снова на земле, по другую сторону ограды. Лишь на тех фермах, где при вашем приближении раздается заливистый собачий лай и навстречу выбегают лохматые сторожевые псы, похожие на подпрыгивающие пушистые коврики, сохранились обычные деревянные ворота. На одной из таких ферм, защищенных от горных ветров неровным рядком елей - этих последних часовых на границе долины и открытой всем ветрам пустоши,- путников соблазнила вывеска, сулившая горячий чай. - О чай! - продекламировал Лайэн. - Хвала ему, коль не пропах он дымом от костров! О бутерброд, положенный на блюдо, а не в эмалированную миску! О чашки хрупкие, пришедшие на смену невзрачным кружкам! О стул удобный, что пришел на смену камню! Жизнь в примитивных формах иссушает - да здравствует чаёк! И они вошли в гостиную, сплошь уставленную серебряными кубками, выигранными на состязаниях караульных собак, и увешанную фотографиями молодых людей в хаки. Молчаливая темноволосая девушка расстелила белоснежную скатерть и принесла расписные фарфоровые чашки. Маленький лохматый щенок, по определению Дика, "придворного, а не комнатного образца", вошел, виляя хвостом, пересек комнату и принялся жевать лямки рюкзаков. А следом появился чай, о котором они так мечтали, и целые груды домашнего хлеба с маслом, булочки с изюмом, крутые яйца, варенье из дикой сливы и огромный пирог, взмокший и потемневший от фруктовой начинки. Они пили, и ели, и снова пили, и никак не могли насытиться после долгого, изнурительного лазанья по горам. Три раза Дик выходил на крытое каменное крыльцо и вежливо взывал к кому-то на кухне, и трижды появлялась безмолвная девушка с новыми порциями чая, молока и хлеба с маслом. - Трапеза, достойная Гаргантюа! - откинувшись наконец на спинку стула и раскуривая свою трубочку, провозгласил Лайэн. - А кто такой Гаргантюа? - Персонаж замечательной книги Рабле, которую вы обязательно прочтете, когда поближе познакомитесь с этим миром и его жестоким и смешным укладом. - Я хочу стать писательницей, когда вырасту, - сказала Энн. - Она и сейчас немного пописывает, - похвалил ее Дик. - Никому только не показывает и прячет под кроватью... - Замолчи! - У нее был рассказ о необитаемом острове. Он начинается так: "Трах! - Капитан треснулся головой о палубу..." - Очень удачное начало, - тактично заметил Лайэн. - С первых же слов вы окунаетесь прямо в действие. Сразу видно, что дело пойдет, сестричка Энн. А какое применение своим талантам собирается найти сэр Ричард Премудрый? - Я хочу летчиком стать! - Военным или гражданским? - Не знаю, не подумал еще об этом. Конечно, мало радости сбрасывать бомбы людям на головы. Мне просто... ну просто летать хочется. - У Дика от возбуждения разгорелись глаза. - Плохо, когда тебе так мало лет и еще года два-три ждать приходится. А пока надо где-то работать. Временно, конечно. Вступлю для начала в королевские военно-воздушные силы. Думаю, что в гражданской авиации не очень-то много вакансий. Они заплатили по счету. Четыре шиллинга и шесть пенсов образовали крупную прореху в их бюджете,- но завтрак того стоил - и вышли через двор прямо на открытую равнину. Теперь тропинка превратилась в тонюсенькую ниточку черного торфяника, извивающуюся червячком среди колышущегося зеленовато-лилового моря. Вскоре они перевалили через горную седловину и снова очутились в лощине. Эта была еще более тесная, с еще более крутыми склонами и гораздо живописней. Склоны поросли частым лесом, а в просветах виднелся сверкающий быстрый поток, бегущий по устланному галькой дну. Вдоль опушки шла дорога - красивая, неперегороженная, отделенная от воды лишь узенькой полоской мшистого болота. После слепящего солнца равнины лесная прохлада показалась особенно приятной. Путники подошли к реке в том месте, где она с шумом низвергалась с порожистого кряжа, образуя довольно широкий плес; и солнечные лучи пронзали воду пучком золотых стрел. Переоблачиться в купальники и погрузиться в воду было делом одной минуты. - Ой! - завопил Дик. - Ледяная. - Не вода, а диво! - отозвалась Энн. Поплескавшись, они улеглись на солнышке. - Глядите-ка! - произнес Лайэн, когда немного погодя они снова плескались в воде. - Интересно, что угодно этому клетчатому джентльмену? Похоже, он чем-то опечален. Вон, видите, идет? - Верно, здесь купаться нельзя. - Приготовься загнуть еще что-нибудь покрепче. Лги напропалую, наш добрый Лайэн. Коротышка в зеленом клетчатом костюме с короткими брючками-гольф торопливо семенил к реке. Его разгоряченное лицо раскраснелось, а глаза сверкали, как у разъяренного быка. - Эй, вы там! Мне нужно с вами поговорить! - Не потрудитесь ли подойти поближе? - попросил Лайэн, хотя человек и так остановился у самой воды. - Черт побери, вы что, объявлений не видите? - Последнее объявление, которое мы видели, была вывеска: "Горячий чай", и отличный, надо вам сказать. Человек задохнулся от гнева. - Здесь не купаются! - только и мог он прохрипеть. - Что вы, напротив! - возразил Лайэн сладким голосом. - Как хорошо-то еще! Взгляните на нас! - Запрещено! Я купил право на рыбную ловлю по всей долине. И мне это влетело в копеечку! А теперь каждую неделю шляется всякое хулиганье... - Это уж не мы ли хулиганы? - спросил Лайэн решительно и не спеша направился к берегу. - Да нет, не совсем так... Я не имел в виду лично вас. Но, черт побери, молодой человек, это же противоречит спортивному духу. Здесь водится форель. Один из лучших ручьев в стране, и вдруг... Энн не выдержала: - Но что же, в конце концов, дозволено-то в этой благословенной стране? Сперва нас прогнали с гор - там, видите ли, охотничьи угодья, а сейчас запрещают купаться, потому что здесь, видите ли, рыбу ловят... - А по дорогам нельзя ходить, потому что там принято на машинах ездить, - вставил Дик. - Ну ладно, ладно... Человек попятился шага на два, когда купальщики с вытянутыми вперед руками двинулись к берегу. - Ладно, сегодня мы об этом больше говорить не будем, - торопливо произнес он, стараясь сохранить достоинство. Ему явно не нравились то ли эти вытянутые руки, то ли зеленоватая рябь ручья, из которой они появились. - Но должен вам сказать, что купаться в чужом ручье, где водится форель, - это вам не игра в крикет. - Конечно. Совсем даже не крикет! - Но это может превратиться в водное поло, - ледяным тоном предупредил Лайэн. - Из вас вышел бы неплохой мяч, мистер Рыболов. Но возмущенный владелец ручья уже спешил поскорее прочь, бормоча себе под нос, что это стыд и позор, и вскоре скрылся за деревьями. - Всему свой черед, - заметил художник: - когда врать, а когда и драться. Если бы все дружно дали отпор таким типчикам, как этот, в Англии дышалось бы куда легче. - Получается слишком жирно, - согласился Дик,- когда один человек имеет право отхватить целую речку или пустошь для собственных развлечений. - Вот именно, черт побери! - согласилась Энн, подражая гортанной речи толстяка. Они оделись, навьючили на себя рюкзаки и двинулись вверх по течению. Приближался вечер. Солнце клонилось все ниже и ниже к горизонту, дно долины окутали зеленые тени, и лишь на верхних склонах еще играли солнечные блики. - Скоро придется искать место для ночлега, - сказал Лайэн. - Пройдем еще немного, - предложил Дик. - Такая славная речушка! Дорога медленно поползла в гору, долина сузилась, со всех сторон подступили крутые склоны. Не только слева и справа, но и впереди простирались горные вересковые луга; казалось, что они, подобно огромному лиловому занавесу, раздвигались при их приближении. Они миновали ферму и вереницу деревенских домиков, но нигде не было видно ни лавки, ни заезжего двора. - На работу в этих краях мало надежды, - сказала Энн. Немного погодя, за поворотом, они увидели, что дорога кончается большой треугольной поляной с примятой травой и следами от автомобильных шин. На ближнем к дороге краю поляны стоял невысокий продолговатый дом, а перед ним, у самой стены, тянулась узенькая золотистая полоска настурций. С одной стороны к дому примыкал фруктовый сад, ярко-зеленый склон полого сбегал к обрыву над рекой, и в сумерках было видно, как кто-то снует взад и вперед между деревьями, складывая столики и стулья и снимая весело раскрашенные тенты. Театральным жестом Лайэн указал на белую вывеску, на которой нетвердым почерком было выведено: КОНЕЦ ПУТИ ОТДЫХ И ЕДА - Отдых и еда! - воскликнул он. - И, кто знает, быть может, и работа? "Конец пути" - что-то он сулит? Глава одиннадцатая Вот это работа! - Нет, нет! - закричала женщина, суетившаяся в саду, едва они направились в ее сторону, пригибая головы под отяжелевшими от плодов ветвями яблонь. - У меня спят даже на диванах, полдюжине человек я уже отказала. Она говорила слегка нараспев, что выдавало в ней южанку, и, ни на секунду не прерывая работы, бегала от столика к столику, быстренько складывая и нагромождая аккуратными штабелями стулья. - Не тревожьтесь, - объяснял ей Лайэн, проворно танцуя вокруг порхающей взад и вперед женщины. - У нас есть палатка... - Ах, палатка есть? Тогда поставьте ее на лужайке за садом. Вода в реке приличная - мы все пьем. Утром можно завтракать, а сейчас, если ужин готовить, я закричу "караул". - И каким-то одним, почти зловещим движеньем она вмиг расправилась со складным столиком. В первый раз Лайэн потерпел поражение. Женщина, казалось, уже забыла о самом их существовании, да и момент мало подходил для того, чтобы вести разговоры о новой вывеске. - Пошли-ка лучше ставить палатку, - безнадежно вздохнув, промолвил художник. - И будем надеяться, что дождь не польет. Дика разбудил солнечный луч, упавший на глаза. Долина была узкой и глубокой, поэтому произошло это довольно поздно. Тем не менее он решил, что будить остальных еще рано, и осторожно выполз из палатки с намерением окунуться в реке - мысль, которую ему пришлось оставить, когда он ощутил под босыми ногами студеную от росы траву и почувствовал, как пронизывающий утренний холодок забирается под рубашку. "Вот это местечко!" - восхищенно подумал он, продевая в трусы негнущиеся от холода ноги. Долина, и в сумерках казавшаяся сказочно красивой, сейчас была еще прекраснее. Небо здесь проглядывало узкой полоской между круто взлетающими в вышину серыми и золотисто-розовыми склонами гор. Лиственницы и сосны ощетинились, словно кавалерийские пики. Кругом ни единого признака цивилизации, только серое пятно утопающего в яблоневом саду домика. Дик бродил вокруг, знакомясь с местностью. Черный щенок спаниель, неуклюже вихляя всем тельцем, проковылял по лужайке и стал кататься по траве, требуя, чтобы его почесали. - Эй, ты! - позвал его Дик. - Как тебя по кличке-то? О, да она, кажется, написана у тебя на ошейнике! Лежи смирно, дай прочитать: "Вихляй". Вихляйка. Что ж, кличка ничего, подходящая. Вихляешь ты, брат, по всем правилам. Из комнаты донеслось кукование кукушки: часы возвестили, что уже семь. Распахнулась дверь, и на крыльцо выбежала худенькая суетливая женщина, Не сухощавая, как большинство английских крестьянок, и не тощая и поджарая, как тетушка Миллисент, а тонкая, как стройное и совсем еще не старое деревце. Волосы у нее были слегка растрепаны, а нос и глаза очень напоминали птичьи. Одним словом, вид у нее был довольно странный и растерянный, и сразу чувствовалось, что она добра к людям, если только не забывает о их существовании. Словно мотылек по оконному стеклу, она порхала по саду, раскладывая столы и стулья, перетаскивая их с места на место, ставя туда, где они только что стояли, и все время поглядывая на небо - не заволакивает ли его тучами. - Доброе утро, - приветствовал ее Дик. - Может быть, вам помочь? - Голубчик ты мой! - Женщина едва удостоила его взгляда. - Помочь? Конечно, надо. И она снова скрылась в дверях, так и не сказав, что надо делать, поэтому Дик принялся за прерванное ею занятие - по четыре стула и цветастому зонту к каждому столику. Через несколько минут женщина снова выпорхнула в сад с большой стопой скатертей в руках. - Ящик с серебром на кухонном столе! - весело прокричала она через плечо. Дик покорно отправился за ножами и вилками, отыскал их и начал накрывать на стол. Они снова оказались рядом. - Голубчик! У меня к завтраку будет целая дюжина оголодавших туристов, а может быть, даже шестнадцать человек, не помню точно, а помощников раз, два - и обчелся. Едва успеваю поворачиваться. Да еще какие-то люди ночуют в палатке на лугу... или это вчера было? Интересно, они тоже попросят завтракать? - Не волнуйтесь, - улыбнувшись, успокоил ее Дик,- они народ самостоятельный, сами как-нибудь обойдутся. Кстати, я один из них. Женщина отошла. - А я все думала, кто бы вы такой могли быть? - задумчиво произнесла она, - Но это не так уж важно. Все прекрасно, все прекрасно. Вот только тут что-то... - Она озабоченно взглянула на стол. Дик уставился на столовые приборы: - А по-моему, все в порядке. Она проделала над столом какие-то непонятные манипуляции рукой. Дик не понял, что все это означает - колдует она, что ли, над ним или же эти пассы предвещают какой-то цирковой фокус. - А, вон оно что! - воскликнула женщина. - Ты неправильно положил ножи и вилки - как будто все гости левши. Пока они их перекладывали, из дому начали понемногу выползать туристы. И парни и девушки были в одинаковой одежде: коротких вельветовых шортах, штурмовках, беретах и огромных грубых башмаках на шипах, похожих не то на дверь замка, не то на щит афганского воина. Послышались звонкие веселые голоса. - Как насчет того, чтобы перекусить, а, миссис Банни? Сегодня потопаем в Змеиное ущелье, а то и в Кайндер, если только лесник не застукает. - Значит, спозаранку пойдете? Ну, вот и чудесно! И миссис Банни снова запорхала между столиками. Несмотря на кажущуюся сонливость, она была удивительно проворна, дело спорилось у нее в руках, и она умела заставить других не сидеть сложа руки. Дик так и не мог впоследствии сообразить, каким образом оказался втянутым в эту общую суетню и беготню, только очень скоро заметил, что тоже носится взад и вперед по саду с чайниками и тарелочками в руках, как заправский официант, всю свою жизнь только и занимавшийся этим делом. Что же касается миссис Банни, так она присутствовала сразу во всех местах: то орудовала у керосинок, то в чем-то увещевала девчонку с глупыми телячьими глазами, стоявшую возле умывальника, то убирала со столов и все это время попутно какими-то неуловимыми жестами объясняла такие хитроумные туристские маршруты, которые ни за что на свете не разобрал бы даже умудренный опытом знаток географических карт. - Ди-ик! Ди-ки! - О Ричард, где ты? Слабые голоса спутников едва доносились издалека. Нелегко было бы среди всей этой публики кричать: "Я тут!" И в то же время Дику меньше всего хотелось уйти, не простившись с миссис Банни. Поэтому он решил задержаться до конца завтрака. Через некоторое время последняя группа туристов шумно отодвинула стулья и протопала прочь. Появилась миссис Банни и напрямик направилась к нему: - Вас еще не обслужили? Вы заказали яичницу с ветчиной? - Нет. Я... Я тот, кто только что вам помогал. Помните?.. - Ой, какая же я глупая! Так вы, значит, и есть тот самый молодой человек, который свалился на меня, как снег на голову, и помог в трудную минуту. Вы непременно должны у меня позавтракать, прошу вас. В это время показались Лайэн и Энн: торопливым шагом они направились к ним. - Вы все должны у меня позавтракать, - продолжала хозяйка, гостеприимным жестом приглашая всех к столу. - Прямо вот здесь, под деревом. Вы любите яичницу-болтунью? Я больше глядеть на глазунью не могу - если увижу хоть одну глазунью с ветчиной и все эти сковородки, то закричу "караул". И, прошелестев ногами по траве, она промчалась мимо них, предоставив Дику самому объяснять причину своего поступка и уверять друзей, что хотя хозяйка немного и того, но вполне хороший человек. Очевидно, глазунья с ветчиной и сковородки пощадили взор миссис Банни, потому что крика "караул" так и не последовало, а через поразительно короткий промежуток времени появилась она сама и с ней девчонка с телячьими глазами. В руках у обеих были тяжелые подносы. И никогда еще - так, по крайней мере, - показалось Дику - не выглядела золотистая болтунья такой заманчивой и аппетитной, как сейчас, залитая солнцем, струившимся сквозь листву яблонь. Все уселись за стол, кроме черного щенка Вихляйки, который растянулся рядышком, положив морду Дику на ботинок и с надеждой глядя на стол своими широко открытыми глазами. - Ну и кутерьма! - вздохнула миссис Банни. - Кто-то сказал, что моя гостиница не "Конец пути", а скорее "Конец света". Другие говорят, что ей гораздо больше подходит название "Последнее слово". А мы ничего, управляемся кое-как, и для первого года вроде бы даже неплохо. Как вы находите? - Чего вам здесь не хватает, - начал Лайэн, не донеся до рта кусок хлеба с маслом, - так это хорошей вывески. Я сам с удовольствием написал бы ее для вас. - И он с жаром пустился расписывать, как эта вывеска будет выглядеть. - Как раз то, что нужно! - восхитилась хозяйка. - Вы просто ангел! Начинайте сразу же после завтрака. Вон валяется целая куча досок. Дело с вывеской было мигом улажено. В этот момент, призвав на помощь всю свою храбрость, Дик решился: - Миссис Банни, мне кажется, что вам бы не помешали один-два помощника. Мы с сестренкой ищем какой-нибудь работы... - И он неловко осекся. Своими рассеянными голубыми глазами миссис Банни метнула в его сторону необычайно проницательный взгляд. - Но ведь вы же, наверное, еще в школе учитесь? - Дики, давай скажем ей всю правду, - не выдержала Энн, инстинктивно почувствовав в миссис Банни друга, которому можно довериться. - Мы убежали из дому. Наша фамилия - Бардейл. Она вам, наверное, попадалась в газетах. У нас почти кончились деньги, и нам просто необходимо куда-нибудь устроиться, иначе придется возвратиться домой и сдаться. А этого мы ни за что не хотим. - А зачем это делать?.. Еще чайку, мистер Лайэн? Люди должны жить собственной жизнью... Вот сахар. Терпеть не могу, когда вмешиваются в мою жизнь! - заявила миссис Банни. - Оставайтесь, если хотите. До августа, во всяком случае. Только рада буду. Поможете в период наплыва посетителей. Будете подавать на стол, мыть посуду, рубить дрова, возить продукты из деревни - работы хватит. - А спать мы можем по-прежнему в палатке, если в доме не будет места, - предложила Энн. - Так что этот вопрос тоже можно считать решенным. Весь день Лайэн просидел в дальнем углу сада, трудясь над роскошной вывеской, затмевавшей яркостью красок сочную зелень холмов. Дик и Энн то и дело подбегали взглянуть на работу, но, по мере того как день клонился к вечеру, все реже и реже, потому что к концу дня дел становилось все больше и больше. Сперва было очень много автомобилистов и мотоциклистов. Машины с ревом проносились по долине и стремительно подлетали к домику миссис Банни. Водители забегали слегка перекусить. Энн надела бледно-сиреневый передник н прислуживала за столом. Дик больше был занят на кухне: откупоривал бутылки с минеральной водой, протирал стаканы, чистил картошку. - Ой, Дик! - шепнула Энн, входя с целым подносом грязной посуды. - Что случилось, малыш? - Мне дали на чай. Целых шесть пенсов. - Ура! Слушай-ка... - Что? - Не забудь, что официанты всегда делятся выручкой с остальным персоналом. - Не обязательно! - Смотри, - предупредил Дик, - как бы для разнообразия не очутиться на кухне, около картошечки! Часам к пяти вечера начали возвращаться туристы после целого дня лазания по кручам; многие шли, распевая песни. К семи часам в спальнях не осталось ни одного свободного места. Поздно вечером, когда, совсем усталые, путники укладывались в своей палатке спать, Энн сказала: - Дики, всего я получила шиллинг и восемь пенсов чаевых. Так и быть, поделим поровну. - Давай лучше сбережем на черный день. Рано или поздно уходить отсюда придется, деньги понадобятся. - Правильно. На следующий день дело пошло более вяло. Лайэн, вывеску которого все единодушно одобрили, сразу после завтрака тронулся в путь. - Здесь больше нечего делать, - сказал он почти с грустью. - А куда вы пойдете? - спросил Дик. - Да тут недалеко есть довольно соблазнительное местечко - верховья Дервентской долины. Туда имеют доступ одни лишь охотники на куропаток. На целые мили ни жилья, ни дорог, а лесники следят за тобой чуть ли не в телескопы. Я давно мечтаю прогуляться туда. - Очень бы хотелось пойти вместе с вами, - с завистью произнес Дик. - Держитесь-ка лучше за то, что приплыло в руки. Будьте умницами, - посоветовал художник. - А сейчас прощайте, и желаю вам всяческих успехов. - Прощайте! Дик и Энн видели, как художник свернул на тропинку, всползавшую по крутому, похожему на отвесную стену склону долины, и вскоре превратился в крошечное пятнышко. Оба в довольно грустном расположении духа вернулись к своим делам. Им не забыть Лайэна с его фантастическими россказнями и жизнерадостной самоуверенностью. И веселая вывеска еще долго будет напоминать о нем ребятам. А через неделю от него пришла большая плоская посылка с дюрхемским штемпелем, а в ней записка: "Привет всем!" - Мой портрет! - радостно вскрикнула Энн, распечатывая посылку. - Ух ты! Он превратил тебя чуть ли не в красавицу! - иронически заметил брат. Энн повернулась к миссис Банни. - Можно, я оставлю его у вас? Ну, хотя бы до тех пор, пока у меня будет свой дом, где его повесить. - Конечно, дорогая. Жизнь даже без Лайэна шла недурно. С ними была миссис Банни, таившая под личиной робкой рассеянности неистощимый запас здравого смысла и добродушия, и Вихляй - самый потешный пес на свете, и даже девушка с телячьими глазами, которая приходила из деревни помогать миссис Банни, при более близком знакомстве тоже оказалась довольно симпатичным существом. А постоянный наплыв посетителей не оставлял времени для скуки и уныния. Люди в "Конце пути" останавливались самые различные. Были среди них и такие, что приезжали на машинах, - одни очень милые, другие чопорные и надменные, то и дело трезвонившие за столом в колокольчик и ворчавшие на дурное обслуживание. Были велосипедисты с зелеными защитными козырьками от солнца, в черных, раздувающихся парусом за спиной пальто и с поблескивающими в петлицах значками различных клубов. Были пешие туристы, тащившиеся куда-то в замызганных серых фланелевых штанах и спортивных рубахах, и крепыши спортсмены, экипированные, как для восхождения на Альпы. На чай давали редко, и Энн очень скоро узнала, что не обязательно самые хорошо одетые люди оказываются самыми щедрыми. Некоторые туристы приходили регулярно каждую субботу. Это были молодые рабочие с фабрик, служащие, учителя из Шеффилда, Хаддерсфилда и других крупных промышленных городов, находящихся поблизости. Они подтрунивали над миссис Банни и называли ее "мамашей". Вообще субботние вечера были самые оживленные, царила невообразимая суматоха, каждый обслуживал сам себя, а миссис Банни вертелась во всем этом живом водовороте, еще более растерянная, чем обычно, но все же каким-то чудом ухитрялась проследить, чтобы никто не остался голодным и не торчал уныло где-нибудь в дальнем углу. - В следующую субботу у нас будет твориться что-то невероятное, - вздохнула она однажды утром в конце августа, опуская на стол рядом с чашечкой кофе открытое письмо. - Приедут большевики, и в долине разразится революция. - Что?! - вскричали Дик и Энн в один голос. - Да-да, большевики. Это туристский клуб из Аркли. Они там все юные социалисты, или коммунисты, или анархисты, или что-то в этом роде. В июне сюда приезжала их секретарь. Очень приятная девушка, Уин Моррис. Вот она пишет мне, что им понадобятся в субботу все места в спальнях, а часть людей расположится в палатках на лугу. Дик и Энн тревожно уставились на хозяйку. Миссис Банни, как всегда витающая в облаках, явно не представляла себе той гибельной опасности, которой она подвергала себя, свой дом и всю эту мирную долину. Красные придут! Значит, их кто-то пригласил! Хозяйка неожиданно улыбнулась: - Не волнуйтесь. Вам не придется подавать им на стол ни жареных младенцев, ни фаршированного архидьякона. Они такие же люди, как все. А газетам не стоит особенно верить. Но Дика это очень мало успокоило, и он тихонько сообщил Энн, что будет смотреть в оба, не затеяла бы эта публика чего-нибудь такого. К вечеру в субботу он довел себя до состояния болезненной подозрительности и только и делал, что выглядывал, не появится ли на спуске в долину отряд бородатых революционеров. Когда Энн заметила, что уж девушка-то секретарь наверняка окажется безбородой, он возразил: - А ты, дурочка, никогда не слыхала о фальшивых бородах? Время все шло и шло, и Дик все более и более тревожился. Они уже отказали в пристанище нескольким случайным заезжим, и сейчас становилось похоже на то, что эти красные вообще не собираются явиться в отведенные для них комнаты. Но вот вдалеке послышалась песня. Она звучала все громче и громче, по мере того как поющие спускались в долину... - Миссис Банни, туристы! Тьма-тьмущая! Давайте пригласим их, и черт с ними, с большевиками! - А может, это они и есть? - Паршивцы! Они распевают "Клементайн"! Через несколько минут авангард отряда был уже в саду: плотный рыжеволосый парень в зеленом берете и хрупкая особа в шортах и с короткой прической, придававшей ей сходство с мальчишкой. - Привет, миссис Банни! - закричала она. - Заждались? У нас в дороге произошла стычка с лесником. Ну ничего, лучше поздно, чем никогда, верно? Так в "Конце пути" появился рабочий клуб туристов из Аркли. - Вот это Билл, миссис Банни. А фамилия неважно, вы все равно забудете. А вот и все остальные ребята и девчата... - И мисс Уин Моррис тут же деловито окунулась в житейские мелочи: постели, комнаты, площадки для палаток, ужин и прочее. На долю Энн выпало таскать по спальням кувшины с теплой водой. Она немного смущенно шмыгала туда и обратно, пробираясь меж рюкзаков, только что скинутых пыльных ботинок и другого барахла, мгновенно заполнившего все комнаты. - Вот это здорово! - приветствовала ее Уин Моррис. - У нас ужасно грязные ноги. Правда, Молл? Поставь тазик на пол. - Она с любопытством взглянула на Энн. - А ты дочка миссис Банни или... Энн зарделась: - Нет, я не родня. Я... я здесь работаю, вот и все. - Ну что ж, счастливица. Мы бы тоже не прочь тут поработать, правда, Молл? - Да, уж лучше, чем у Хопли-то, - улыбнулась ее подружка. - А где вы работаете? - спросила Энн. - На авиационном заводе Хопли в городе Аркли. Из нас очень многие там работают. Другой работы сейчас не сыщешь в Аркли. Энн помчалась поделиться новостью с Диком. - Они все связаны с авиационным заводом Хопли! Дик резко изменился в лице. Его и без того приятно поразил нормальный вид пришельцев, а тут уж он совсем готов был чуть ли не в объятия их заключить. - А не врут они? - Конечно, нет! Даже эта черноволосая с короткой прической, их секретарь, тоже работает на какой-то линии. Дело в том, что Энн понятия не имела ни о каких линиях, кроме тех, которые бывают в некоторых крупных магазинах, и сейчас в ее воображении возникла фантастическая картина этих линий, с подлинными рядами прилавков, за которыми стояла Уин Моррис с подружками и отпускала покупателям истребители и бомбардировщики, спрашивая, возьмут ли они их с собой или пожелают, чтоб им доставили на дом. - Эх, ты! Линии - это конвейеры. На них детали изготовляют. Авиационный завод - вот это да! Теперь Дик, как собачонка, ходил за туристами по пятам, изыскивая самые хитроумные предлоги, чтобы постучаться лишний раз в дверь или вступить в разговор. И оказалось - это совсем не трудно. Народ был самый общительный в мире, и, едва окончился ужин, все сразу же высыпали на лужайку, где лагерные постояльцы разложили огромный костер. Они настояли, чтобы миссис Банни и все остальные обитатели дома, в том числе и Вихляйка, приняли участие в общем веселье. Песни и шутки не смолкали часов до одиннадцати, когда очертания холмов давно уже растворились в кромешной тьме, а долина погрузилась в глубокий сон. На следующее утро все первым делом побежали на речку, и Дика с Энн не пришлось уговаривать присоединиться к остальным. Рабочие из Аркли, решили они про себя, самые веселые люди, которых им когда-либо доводилось встречать. Уин была особенно мила, рыжеволосый Билл, оказавшийся ее женихом, тоже. Сразу чувствовалось, что Дик и Энн пришлись им по душе. Заметив это, миссис Банни сказала: - А почему бы вам не взять выходной и не повеселиться с молодежью? Мы уж тут как-нибудь и без вас управимся. - А нас вы возьмете? - с надеждой спросил Дик. - Конечно, возьмем. Чем больше народу, тем веселей, - с радостью согласился Билл. Это был незабываемый поход. Они взобрались на одну из самых высоких гор во всей округе: обозначенная на карте высота гласила что-то около двух тысяч футов над уровнем моря. Вершина была довольно плоской - одинокая, безлюдная, не похожая на другие, покрытая влажной черной землей, изрезанная извилистыми, в десять, а то и больше футов глубиной трещинами, в которых ежеминутно скрывались туристы. И ни клочка тени. А вдали, в радужной дымке знойного марева, виднелись вершины других холмов. Дик шагал рядом с Биллом. - Расскажите мне что-нибудь о заводах Хопли, - с мольбой в голосе попросил он - Вы делаете бомбардировщики для королевских военно-воздушных сил? - Мы делаем их для всех, кто платит. Сейчас у нас правительственный заказ, да и за границу много идет. И Билл мрачно усмехнулся: - Будь уверен, если начнется война и на головы нам начнут кидать бомбы, так это с тех самых бомбовозов Хопли, которые я собирал собственными руками. О! Об этом Дик не подумал. - А все-таки это, наверное, очень интересно, - настаивал он, - работать на авиационном заводе. Мне бы очень хотелось. - Ты так думаешь? - Еще бы! Я вообще очень люблю летать на чем-нибудь. Билл рассмеялся: - Но у Хопли никаких полетов не производится. Там каждый делает свое дело. Я, например, изо дня в день занят только тем, что ставлю одни и те же болты на одном и том же месте. Уин занимается тем же самым, только в другом цехе. Но Дика не так-то легко было разубедить, что на свете нет ничего интереснее работы на авиационном заводе (кроме, разумеется, самих полетов). Кто знает, может быть, потом, когда они с Энн двинутся дальше, он сможет устроиться на заводе Хопли? - А платят вам хорошо? - осведомился он. Месяц скитаний научил его считаться с этим жизненно важным фактором существования. - Нет. Платят отвратительно, - с чувством произнес Билл. - А помыкают нами, как им только хочется. Думают, что прижали к стенке, потому что текстильные фабрики закрылись, а других предприятий в Аркли нет. Но мы им еще покажем, вот увидишь! - А как? - Да тем самым способом, которым всегда борются с боссами, если они нанимают новичков, чтобы выжить опытных кадровых рабочих. Для Дика все это было китайской грамотой, поэтому он предпочел воздержаться от вопроса. А тем временем Энн, приободренная дружелюбием Уин, рассказывала ей повесть об их злоключениях. Уин отнеслась к ее рассказу почти так же, как парень из Уэлса, которого они повстречали в начале пути. - Да, девочка, ты с характерцем. Но, по-моему, чуточку рехнулась. Разве не так? Если бы ты знала, как нам приходится бороться за жизнь, ты бы призадумалась, прежде чем бежать из богатого дома. И вдруг неожиданно Энн высказала то, о чем думала всю последнюю неделю: - Я не пойму никак, почему одни люди могут жить лучше, чем другие? Почему вот мы с Диком можем сидеть дома и не работать, а другие только потому, что у них нет своего дядюшки Монти... - И, не в состоянии довести свою мысль до конца, она умолкла. - Молодец! - одобрила Уин. - Приезжай к нам в Аркли, поглядишь, как мы живем. Мои медяки да пенсия отца - вот и все наши доходы. А нас пятеро. Мы с Биллом поженились бы еще в прошлом году, но ведь не бросишь отца с матерью без гроша. - Конечно, нет. Но вам-то с Биллом каково? - Да, не сладко. Они пошли молча. Энн сдвинула брови - и не только потому, что солнце било в глаза. Жизнь казалась ей теперь куда более сложной, чем месяц назад. Тогда все было так просто. Они убежали из дому, полные решимости и жажды приключений. Сначала они найдут работу - очень скромную, но чем скромнее, тем романтичней. А потом какой-нибудь непредвиденный случай или какое-нибудь совсем неожиданное качество собственного характера - и они знамениты на весь мир! Осечка вышла уже с работой - в Мэнсфилде трудно было найти даже самую что ни на есть скромную. А судя по словам окружающих, везде их ждало то же самое. И, если бы даже удалось найти работу, все свелось бы к вопросам заработка, квартплаты, налогов и цен на бекон. Трудно было надеяться, что в свободное время она сумеет создавать один за другим свои литературные шедевры, если бы пришлось, как Сэлли, стоять с утра до ночи в кондитерской лавочке в Ноттингеме... или если бы нужда заставила их жить в доме вроде того, что на Фрейм-стрит, с протекающей крышей, зловонием на лестнице, визжащими ребятишками у подъезда... Но ведь скоро придется что-то предпринимать. Приближается зима. Туристов у миссис Банни будет что кот наплакал. Правда, миссис Банни сказала, что они могут жить у нее сколько угодно, но им совсем нечего будет делать. Значит, она оставит их просто из жалости... и как бы хорош ни был "Конец пути", на такое они не согласны. Правда, Энн утешила себя мыслью, что, если сентябрь выдастся теплый, можно будет не беспокоиться еще целый месяц. Она и не представляла, насколько ближе час их разлуки с доброй хозяйкой. В то самое время, как туристы с песнями шагали вниз по склону, вдохновляемые видом показавшихся из-за деревьев дымовых труб, судьба Дика и Энн уже явилась в "Конец пути" в роскошном лимузине марки "Райли" с номерным знаком города Бата и теперь восседала в саду в ожидании чая с поджаренными хлебцами. Глава двенадцатая Очередное приключение Судьба явилась в образе симпатичного пожилого джентльмена, от клетчатого костюма которого исходил легкий аромат сигары. Едва Дик и Энн вошли в сад, они тотчас же узнали мистера Фостер-Смита, друга дядюшки Монти, правда самого терпимого из его друзей, но... все же, как-никак, друга дядюшки Монти. Он их тоже сразу узнал. Мистер Фостер-Смит, довольно улыбаясь, встал со стула: - Ну, вот и прекрасно. - Привет, мистер Фостер-Смит. - Они хмуро уставились на него. - Кто вам сказал, что мы здесь? - Никто. Чистейшая случайность. Ваши старики будут в восторге. Должен сказать, Ричард, вы их очень и очень огорчили. - Ха! Их преследователь пропустил дерзость мимо ушей. Он улыбнулся и безмятежно продолжал: - Но я уверен, что все обойдется. "Кто старое помянет, тому глаз вон..." Пари держу, не так уж вы жалеете, что я вас прихлопнул, - больше прикидываетесь... Надоело скитаться, а? - Мы теперь работаем, - с достоинством ответил Дик, который многому научился за последние несколько часов, - и, если вы думаете, что мы вернемся к этому старому паразиту, дядюшке Монти, то сильно ошибаетесь. - Да, - храбро поддержала Энн, - мы вовсе не собираемся жить на его грязные деньги. Мы знаем, как они ему достаются. Мистер Фостер-Смит выглядел несколько озадаченным и вдруг оглушительно расхохотался. - Вам бы лучше все это высказать самому дядюшке, - покатываясь от хохота, сказал он. - Так бы прямо и заявили ему в лицо, что он разжиревший капиталист. - Нет уж, спасибо! - Послушай, Дик, будь благоразумен. Я сейчас уезжаю в Шотландию, а не то утречком сам забросил бы вас домой на машине. Но если я посажу вас на поезд в Шеффилде, то... - Мы никуда не поедем, вот и все! - Ричард, ты просто глупый мальчишка! - А вы - старый дурак, который лезет не в свои дела! Тут мистер Фостер-Смит подозвал к своему столику миссис Банни: - У вас есть телефон, мадам? - Да нет, мне кажется... то есть я хочу сказать, что нет. - А где здесь ближайший автомат? Миссис Банни совсем растерялась: - Право, не знаю. Поезжайте вниз по дороге, думаю, что рано или поздно попадется. - Благодарю вас. Ричард, если ты не образумишься, я немедленно позвоню дядюшке по междугороднему, и он завтра с первым поездом будет здесь. - Пожалуйста, мне-то что! Тем не менее, как только мистер Фостер-Смит укатил в своем сверкающем лимузине и сдержанный гул мотора смолк где-то в конце долины, весь задор Дика мгновенно улетучился. - Миссис Банни, как жалко, что нам с Энн приходятся удирать от вас, пока не явился Монти. - Значит, вы и вправду навсегда ушли из дому? Но куда вы денетесь? - Да куда-нибудь денемся. Вокруг них во время сцены с мистером Фостером-Смитом, вызвавшей всеобщий интерес, собрались туристы. - А я знаю куда! - воскликнула Молли. - Пошли к нам в Аркли! Мы спрячем вас от этого мерзкого старика. - Охотно. Уин Моррис была, как всегда, практически-предусмотрительной, хотя глаза у нее так и сверкали от возбуждения. - Энн может жить у нас и, если не возражает, спать со мной на одной кровати. А ты, парень, будешь спать на диване. Вот все и улажено. - Не девушка, а просто ангел! - воскликнула миссис Банни. - А я буду такой рассеянной, что живо собью с толку этого вашего старикашку, если он сюда явится. В этот вечер последний перристоунский поезд увозил не только туристов рабочего клуба, но и Дика с Энн, увозил на Север, туда, где лежат серые долины фабричного Йоркшира. - Сделано что надо! - сказала миссис Моррис, мать Уин, когда на следующий день за вечерним чаем ей рассказали всю историю. Миссис Моррис, крупная худощавая женщина, на первый взгляд казалась несколько строгой и грубоватой особой, но в глазах ее сверкали живые искорки. В тот вечер вся семья до позднего часа не ложилась спать в ожидании Уин: мистер Моррис, старик с поблекшим серым лицом, молчаливый и неподвижный, как изваяние, Арт, девятнадцатилетний парень, у которого было что-то с ногой, и Томми, мальчик моложе Дика, который все еще ходил в городскую школу. - Можно, они останутся у нас, ма? - Это как отец. - А? - глухо произнесло изваяние. У нас есть немного денег, - с жаром начал Дик. - Позвольте... - Грех говорить о делах в субботний вечер, - мягко осадила его миссис Моррис. - Что-то скажет Комитет вспомоществования, если узнает, что мы держим постояльцев? Право, не знаю. Наверное, срежут отцу пособие. Впрочем, поживем-увидим. Так что милости просим, оставайтесь покуда у нас. Вскочить в половине шестого утра в "Конце пути" и выбежать в залитый солнцем благоухающий сад было одно удовольствие. Подниматься в то же самое время с волосяного диванчика в кухне у Моррисов после пяти с небольшим часов беспокойного сна было, по мнению Дика, делом куда менее привлекательным. - Лежи, лежи, не обращай на меня внимания, - приказала миссис Моррис, входя в тесную кухоньку в накинутой на плечи шали. - Я только приготовлю Уин позавтракать, ей к восьми надо быть на заводе. Дику стало неловко оттого, что он валяется лежебокой, в то время как другие трудятся. Он спрыгнул с кушетки и протер глаза. - Давайте я накрою на стол, миссис Моррис. У меня на этом деле рука набита. - Ну, вот и ладно, а то я сегодня проспала немного. Салфеточка в ящике, там, где ножи. Минут через десять тихонько сошла вниз Уин. - Здравствуй, Дики! Как спалось? Маме помогаешь? Молодчина. Никогда не думала, что на Юге ребята такие умницы! - При чем тут Юг, - засмеялся Дик, стараясь подражать, выговору Сэлли.- Мои родители из Ноттингема. - Там и водятся умницы. - Ну-ну, не успеешь оглянуться, как мы сделаем из •тебя заправского йоркширца. Уин позавтракала и ушла. Остальные обитатели дома все еще спали. - Им незачем вставать, - пояснила миссис Моррис. - Кроме Томми - ему надо в школу. Дик воспользовался случаем умыться в чуланчике за кухней. Вскоре туда пришел и Томми. - Ну-ка, быстренько умывайся, да не забудь шею и уши! - крикнула из кухни миссис Моррис. - А после сбегаешь на уголок за яйцами и ветчиной. - Яйца и ветчина? Здорово! - с самым искренним восторгом воскликнул Томми. - Поскорей, поскорей, будь молодцом, а то дождешься звонка и отправишься без завтрака. Вскоре домик наполнился аппетитным ароматом яичницы с ветчиной. Только тогда, разбуженные этим запахом, поднялись и остальные обитатели. - Ух ты, яичница с ветчиной! - воскликнул Арт, ковыляя на хромой ноге. - У нас ее не было уже с... - Попридержи язык, - оборвала его миссис Моррис,- и ешь, что дают. Даже замкнутый мистер Моррис, который притащился в одних носках и с болтавшимися сзади, наподобие хвоста, подтяжками, расчувствовался и, потирая руки, приговаривал: - Вот это да, матушка ты моя, вот это да!.. - Поправь-ка помочи и надень пиджак. Не забывай, что у нас гости. После этого замечания мистер Моррис всецело сосредоточился на своей тарелке. Томми выскочил из-за стола и побежал в школу, когда другие еще не кончили завтракать. Вскоре после него отбыл мистер Моррис. Публичная библиотека открывалась не раньше десяти, но утро было чудесное, и он решил немного прогуляться в парке. В течение вот уже трех лет мистер Моррис каждое утро ходил в библиотеку и медленно водил своим длинным пальцем по столбцам "Объявлений о найме рабочей силы". В душе у него все еще теплилась надежда. Даже если никому не нужны такие, как он, пятидесяти-пятилетние старики - а, проработав всю жизнь на заводах и пройдя через войну, он чувствовал себя именно стариком, - то, может быть, понадобится кому-нибудь молодой парень, его Арт, умница, умеющий хорошо считать, у которого только один недостаток - он хромой. Самому Арту ходить в библиотеку было слишком далеко, и, окончив школу пять лет назад, он нигде еще не работал. Тщательно просмотрев одно за другим все объявления, мистер Моррис смиренно вздыхал, пересаживался за столик с журналами и листал "Тэтлер", "Панч" и "Иллюстрейтед Лондон ньюз". Картинки в журналах служили отдыхом для его уставших от мелкого газетного шрифта глаз. На иллюстрациях были изображены женщины в костюмах для верховой езды, мужчины, прогуливающие под уздцы скакунов, победивших на бегах в Ньюмаркете, и парочки обрученных, с чистокровными псами у ног, снятые на фоне роскошных старинных особняков. - Да-а, - вздыхал мистер Моррис, - имей я хоть одну сотую долю их золотишка, я был бы счастливым человеком. Что-то неладное творится на земле, нет справедливости. Арт проковылял, хромая, на другую сторону улицы, где его поджидали друзья. Дик и миссис Моррис толковали о делах. - Нет, парень, если б я взяла с вас деньги, ох и задали бы мне в этом самом Комитете вспомоществования! Ты не представляешь, на какие вопросики приходится отвечать, прежде чем получишь у них хоть один медяк: "Сколько зарабатывает ваша дочка у Хопли? Не имеете ли картин или пианино, которые можно бы продать? Ну, конечно же, миссис Моррис, мы понимаем, вам приходится сдавать комнаты - сколько же вам платят?" А потом все это сдерут из пенсии. - А может быть, все-таки договоримся как-нибудь? - Да ну тебя! Живи просто как друг нашей семьи, а плати - ну разве что за стол, вот и все. - Миссис Моррис замялась на секунду, видимо борясь с соблазном, и добавила: - Ну, если хочешь, плати за яйца и ветчину, не откажусь, это для мужа и детей. Не время теперь быть гордой. - Ну, вот и прекрасно, миссис Моррис! Внезапно дверь распахнулась, и в кухню вошел Арт. Его обычно бледное лицо горело от волнения. - Слыхали? У Хопли приостановили работу! - Как?.. - Миссис Моррис схватилась за сердце, и глаза ее вспыхнули тревогой. - Неужели будет забастовка? - Уже! Они бастуют. Наша Уин у заводских ворот произносит речь, и ее слушают сотни рабочих! Глава тринадцатая Штрейкбрехеры - Добилась-таки своего! - простонала миссис Моррис. Заметив вопрошающий взгляд Дика, она пояснила: - Хлебнем горюшка с этой забастовкой, особенно если ее не признает тред-юнион [*] и не будет пособия бастующим. А у нашей Уин только и на уме быть зачинщицей! Хопли ни за что не примет ее обратно. - Обязательно примет, если победят забастовщики, - сказал Арт, ободрившись. - Ну-ка, Дик, айда поглядим, что там творится! Пошли? - Пошли! - закричала Энн, услышав их разговор. И они отправились втроем. Арт, если принять во внимание его больную ногу, шествовал довольно быстро. - Стачка назревала уже давно, - объяснял он по дороге. - Наверное, произошло что-то такое, что привело к взрыву. - Я в этом ничего не смыслю, - чистосердечно призналась Энн. - Тред-юнионы, например, - что это за штука? Человек, повстречавшийся нам около Ноттингема, сказал, что это что-то вроде работного дома. Они торопливо шли вниз по узенькой, идущей наклонено улочке, выложенной гранитной брусчаткой. Откуда-то издали доносились выкрики. - Нет, это совсем не то. Тред-юнион - это в двух словах вот что: боссы хотят заставить людей работать как можно больше за самую низкую плату, так чтоб только с голоду не померли, а тех, кто недоволен, выгоняют вон, рассчитывают. Но, если все парни и девушки вступят в тред-юнион и объявят забастовку, им, может быть, и удастся что-нибудь добиться. - Понимаю. Всех рассчитать не могут. - Забастовка - штука всем давно известная, - осторожно заметил Арт, - только не скажешь, что она всегда кончается победой. Арту пришлось прервать свои объяснения, потому что они уже подошли к закрытым воротам авиационного завода. Вся улица перед входом была запружена людьми. Большей частью это были мужчины и женщины в спецовках, а вокруг, все увеличиваясь, теснилась толпа безработных. Были тут и полицейские, одни с пустыми, равнодушными лицами, другие - добродушно подтрунивающие над соседями из толпы. Был и один полицейский инспектор с тщательно напомаженными усами, который свирепо поглядывал на всех вокруг себя. Когда они подошли, выступал Билл. Его рыжая Шевелюра возвышалась над морем темноволосых голов и простеньких кепок. Протиснувшись сквозь толпу, ребята увидели, что он стоит на табурете, очевидно притащенном из ближайшего дома. Слушая его речь, они позабыли о табурете. Можно было подумать, что он читает с соборной кафедры или с балкона королевского дворца и что на нем не промасленная спецовка, а роскошная мантия или увешанный знаками боевого отличия военный мундир. Ведь что-что, а говорить Билл умел. Голос его гудел, как набатный колокол. А когда он воодушевленно подымал руку и грозил пальцем или крепко сжимал кулак, чтобы выделить какое-нибудь слово в своей речи, было похоже, что он укоряет самих богов и дерзко грозит им. - Получается вот что, друзья: либо мы боремся, либо полностью капитулируем. Условия стали невыносимы. Хопли хотят заставить нас работать за гроши, кошке на молоко; они воображают, что могут добиться своего только тем, что у них одних во всем Аркли заводы работают на полную мощность. А на самом деле своего добились не они, а мы с вами. Поверх моря голов он окинул взглядом дальний конец улицы, где особняком теснились безработные, и в голосе его прозвучала угроза: - Найдется ли в Аркли хоть один мужчина или женщина, которые станут работать на них, если мы скажем "нет"? Ни одного человека! Завод должен стоять до тех пор, покуда они не согласятся дать нам зарплату, на которую можно жить. Под гром рукоплесканий он соскочил с импровизированной трибуны. На его место тотчас же поднялся человек постарше. - Итак, друзья, будем считать наш митинг закрытым. Сегодня в восемь часов вечера на Рыночной площади состоится массовый митинг. А сейчас вы слышали, что говорит наша молодежь. Стачечному комитету понадобится всяческая помощь. Это общее дело, и каждый должен внести свою лепту. На этом митинг закончился; толпа распалась на небольшие группы оживленно беседующих между собой людей. Дика и Энн совсем очаровало красноречие Билла. Они остро почувствовали общую напряженность атмосферы. Все раскалено до предела. Должно произойти что-то очень важное. Но что именно? И когда это произойдет? Пробиваясь через толпу, к ним подбежала Уин, приветствуя их радостной улыбкой. - Ты придешь домой обедать? - спросил Арт. - Не знаю. Столько дел... - А что же вы будете делать? - с любопытством спросила Энн. - Я думала, что бастующие вообще ничего не делают. - Ну конечно, сидеть и ждать, - продолжал Дик,- покуда фирма не пойдет на уступки, а потом вновь приступить к работе. Уин засмеялась: - Не много же ты знаешь о забастовках! Забастовка - это что-то вроде войны. Есть забастовочный штаб, где все время надо что-то организовывать, не одно, так другое, и следить за тем, чтобы рядовые рабочие не пали духом и чтобы лидеры не продались противнику. Надо выставлять пикеты и делать еще тысячу других дел. Иногда приходится иметь дело с провокаторами, людьми, которых подкупили боссы, и следить, чтобы бастующие по их наущению не начали делать глупости - нападать на полицейских, например, или бить витрины магазинов. Да, парень, для того чтобы успешно бастовать, надо иметь крепкую голову на плечах. Дик замялся. - Этот человек говорил о помощи... Я хочу спросить, не можем ли мы тоже чем-нибудь помочь? Уин взглянула на него: - А ты до конца понял наше дело? И ты действительно с нами, против... против людей, к числу которых вы принадлежите? В мозгу Дика пронеслись образы Ивена Джонса, Сэлли Смит, Лайэна, вспомнилась Фрейм-стрит. - Да, - ответил он решительно. А Энн вдруг припомнила стихи, которые когда-то учила и которые ей очень нравились: Не правитель мне люб, а бродяга, что вечно в пути, Раб с мешком, притороченным лыком к плечу, Кто труднейшим путем должен тяжкое бремя нести... - Да, - прошептала она. - Кажется, я начинаю понимать. Уин улыбнулась и схватила обоих за руки: - Молодцы! Пошли в комитет и подумаем, что вы сможете делать. Стачечный комитет находился в тесной, убогой лавчонке; судя по немытым окнам и слоям пыли, никто в ней не торговал по крайней мере с год. Единственной мебелью здесь были грубый стол на козлах и три стула. На одном из них сидел председатель, пожилой, с проседью механик. Несколько мужчин и женщин помоложе стояли, облокотившись на стол, и о чем-то говорили с председателем. - Вот, Джо, я привела двух добровольцев. Председатель пристально оглядел их: - Нет, голубушка, я не собираюсь открывать здесь колледж для детей из благородных семейств. Они же не рабочие и даже не из нашего города. Что от них проку? - Не глупите, Джо Гримсдейл! Не вы ли толкуете всегда о едином фронте? (Присутствующие рассмеялись.) Разве люди могут приносить пользу только там, где они родились? Интересно, много ли среди нас уроженцев Аркли? Эти ребята горят желанием нам помочь. Надо им дать задание. - Ладно, - нехотя пробурчал Джо. - Только чтобы такое им поручить? Уин на мгновение задумалась. В помещение ввалились еще несколько человек и водрузили на стол пишущую машинку и тяжелый ящик. - Придумала, - сказала она:- пусть помогают выпускать наш бюллетень. - Если этот ящик - копировальный аппарат, - заговорил Дик, - то я умею с ним обращаться. Мне как-то пришлось помогать учителю печатать экзаменационные билеты. Джо протянул руку и первый раз за все время улыбнулся Дику: - Берись за дело, парень. Я помню этот аппарат еще с прошлой стачки. Это такая... нет, в присутствии девушки я не решаюсь как следует объяснить тебе, что это за штука. Сам узнаешь, когда попробуешь. Если сумеешь заставить работать как следует эту адскую машину, то имя твое следует занести, в списки героев борьбы за рабочее дело. - Понятно, - сказал Дик. И работа закипела. Прежде всего надо было срочно составить текст стачечного бюллетеня, разъясняющий причины забастовки и требования рабочих. - Нужно растолковать всему городу, что к чему, - сказала Уин, - а то безработные повалят на завод, и их наймут на наши места. Через час-другой выйдет местная газетенка "Аркли ивнинг пост", и в ней не будет недостатка во вранье вроде того, что забастовка вызвана происками Москвы, и тому подобной чепухи. Газеты всегда становятся на сторону хозяев. Текст бюллетеня обсуждали долго. - Как пишется слово "переговоры"? - спросил Джо, почесывая свою седеющую голову огрызком карандаша. - "Пе-ре" или "пе-ри"? Чертовски трудное слово! - сказал кто-то из присутствующих. - Нет ли у кого-нибудь словаря? - Может, в библиотеку сбегать? - Кажется, я знаю, как оно пишется, - с радостью вызвалась Энн. - Ага, - отозвался Джо, который, свесив голову набок, писал под ее диктовку. - Похоже, что правильно. Не хочется, чтобы нас считали безграмотными. Энн стала чем-то вроде внештатного спецредактора стачечного бюллетеня. Ей достаточно было уловить мысль, как в хорошо натренированном мозгу тотчас же созревали нужная формулировка. Когда весь текст был составлен и тщательно отредактирован, Уин принялась печатать восковку на древней пишущей машинке. С непривычки дело у нее шло слишком медленно, и наконец Энн не выдержала: - Дай-ка я попробую, а ты можешь заняться чем-нибудь более полезным. - Садись. И кто только выдумал такую мерзость? Не могли поставить буквы нормально, по алфавиту: А, В, С, и так далее. Обязательно им надо было все перевернуть шиворот-навыворот. Не знаешь даже, с какой стороны искать нужную букву. Дик между тем возился со стареньким стеклографом. Джо стоял рядом, угрюмо наблюдая за его работой. - Да, брат, я все размышлял над страданиями великомучеников и только сейчас понял, что беднягам, видно, приходилось работать на такой вот старой калоше. С этими словами он поднял воротник, так как на улице начинался дождь, и вышел. - Восковка готова, - сказала Энн, вытаскивая листок из машинки, которая, словно кровожадный хищник, никак не желала выпустить из своей пасти добычу. - Ну-ка, давай попробуем, - едва переводя дух, сказал Дик. - Держи! - Вот здесь немножко расплылось. А в общем-то вроде бы ничего получилось, а? - Неподражаемо! - подбодрила Уин. - Печатайте побольше да побыстрей. - Будет сделано! Время летело незаметно. Дик и Энн очень удивились, когда Уин вернулась и сказала: - Передохните немножко. Уже пять часов вечера, а вы с самого утра ничего не ели. Нате-ка вот, заморите червячка. И она дала им по чашке крепкого сладкого чая и кусок покупного пирога. Дик и Энн охотно перекусили. Вошел Билл, у которого от дождя волосы встали торчком, и презрительно швырнул на стол свежую газету. - Видела? - спросил он Уин. Вытянув шею, все принялись читать. ЗАБАСТОВКА НА АВИАЦИОННОМ ЗАВОДЕ Владельцы завода предъявляют ультиматум: Возобновить работу - или увольнение. На заводе Хопли снова развернули деятельность агитаторы и подстрекатели. Несмотря на то что большинство рабочих и служащих завода вполне удовлетворены условиями труда, подстрекателям удалось... - Какая пакость! - с отвращением произнесла Уин, - Читать тошно! И как только люди могут состряпать такое варево, - ведь сами они живут в Аркли и знают всю правду!.. Билл только плечами пожал: - У этих несчастных писак тоже нет выбора. Все равно, что у нас, - делаем бомбардировщики, отлично зная, что в один прекрасный день они будут бомбить наши мирные города. По принципу: "Делай что велят или пошел вон". А ведь жить всем надо. - Нет, это величайшая подлость - всаживать нож в спину соседа и этим самым помогать боссам. - Не волнуйся, ничего у них не выйдет. По всему городу уже расклеен бюллетень, и люди начинают понимать, чего мы хотим. Несмотря на моросящий дождь, который мягко сыпался весь вечер, на Рыночной площади под открытым небом собрался большой митинг. Сотни людей терпеливо выстояли на ногах целых два часа, мужчины - с поднятыми до ушей воротниками, женщины - под зонтиками. Поблескивая черными касками, стояли и полицейские. Крытый грузовик с плоской крышей был превращен в трибуну. Билл, Уин и еще несколько рабочих сидели на нем, свесив ноги. На этот раз они не выступали с речами. Председательствовал опять Джо. В перерывах между речами по рядам присутствующих ходили девушки с кружками для пожертвования в "стачечный фонд". Это были опечатанные жестянки из-под какао с узкой прорезью в крышке. Со всех сторон туда со звоном падали монеты - фонд забастовки рос. - Да,- сказала миссис Моррис, которая стояла с Диком и Энн, - народ в Аркли бедный, но не подлый. С этими словами она порылась в кошельке и тоже что-то опустила в жестянку. По краю толпы тихо двигались какие-то люди. Они продавали газеты - газеты, о существовании которых Дик и Энн до сих пор не слыхали: "Дейли Уоркер", "Челендж" [*] ... и еще тоненькие брошюрки о войне, о фашизме, о Советской России. - Борьба будет острой и непродолжительной, - говорил один из ораторов.-Хозяева не допустят, чтобы завод простоял больше недели. У них полно заказов, и они должны их выполнить к сроку. Если им не удастся нас сломить, они вынуждены будут пойти на уступки. Но им нас не сломить, друзья! Нас много, и мы сильны своим единством. Забастовал весь завод - стопроцентная стачка - и ни один человек не вернется к станку, пока не вернутся все и на предъявленных нами условиях. Рабочие люди в Аркли сильны своим единством. В городе нет штрейкбрехеров, этих паразитов на теле рабочего класса. - Кого это он называет паразитами? - прошептала Энн, которая знала по учебнику, что "паразиты - это насекомые, обитающие на теле других живых существ". - Легавых, - коротко ответила миссис Моррис. - А кто такие легавые? - снова спросила Энн, догадываясь, что миссис Моррис отнюдь не имеет в виду породу охотничьих собак, - Я знаю, - сказал Дик: - это когда одни бастуют, а другие приходят и нанимаются на их место. - Предатели, - сурово добавила миссис Моррис, - которые идут против своих и тащат последний кусок изо рта у соседа. Водились и у нас такие в старину, когда бастовали текстильщики. А сейчас их уже нету - все перевелись. Часы на городской ратуше пробили десять. Митинг закончился песней. Слов Дик и Энн не знали, хотя вспоминали, что слышали эту песню у лагерного костра в тот памятный субботний вечер. Мощно вырываясь в ночную мглу из тысячи сильных глоток, она звучала призывным боевым маршем. У ребят чаще забились сердца, Дик почувствовал, как по спине у него побежали мурашки. Следующий день выдался опять погожим. Представители стачечного комитета отправились на переговоры к руководству заводом, но им велели убираться ко всем чертям. На заводских воротах появились объявления, предупреждающие бастующих, что в случае неявки на работу всем грозит немедленное увольнение. Пикет забастовщиков с нарукавными повязками целый день дежурил у ворот, и, если какой-нибудь истерически настроенный рабочий пытался прошмыгнуть на территорию завода, пикетчики отводили его в сторону и предупреждали от неверного шага. Тут же была полиция, готовая в любой момент пресечь беспорядки. Дик и Энн снова были заняты по горло. Готовился второй номер стачечного бюллетеня, на этот раз гораздо лучше изданный, с подробным отчетом о вчерашнем митинге, с карикатурами и другими материалами. Нужно было передавать донесения пикетчиков и сообщать им распоряжения комитета, подсчитывать собранные деньги, составлять программу любительского концерта и делать тысячу других дел, в которых оба они могли чем-то помочь. В полдень на местном стадионе состоялся футбольный матч. Дик, которого послали передать донесение Биллу, игравшему в одной из команд, так увлекся игрой, что проторчал на стадионе до самого обеда, и Энн встретила его презрительно-негодующим взглядом как дезертира. В среду об Аркли уже говорила вся Англия. Корреспонденты газет атаковали штаб-квартиру забастовщиков, с надеждой вопрошая членов комитета, есть ли арестованные, были ли случаи с перевернутыми трамваями и тому подобные вещи, вызывающие подлинный интерес у читающей публики. - Да нет, - ухмыльнулся Джо, - куда там! Староват стал для таких штучек. Мне уж даже и трамвая не перевернуть одной рукой. А ежели великобританскому массовому читателю и вправду наплевать на судьбу шести сотен семей рабочих, борющихся за кусок хлеба насущного, валяйте-ка лучше в Блэкпул и напишите что-нибудь этакое о купальщицах и лейбористских боссах [*] . Четверг. Единство забастовщиков не сломлено. Чувствуют себя бодро и уверены, что конец недели принесет победу. Завод безмолвствует. Единственные живые существа на нем - руководство и охрана. И в то же время... ни малейшего признака, что владельцы фирмы пойдут на уступки. Ни единого предложения стачечному комитету о начале мирных переговоров. - Не нравится мне все это, - сказала Уин, когда утром в пятницу семейство собралось к завтраку. - Похоже, что Хопли держат за пазухой какой-то сюрприз. - Что ты мелешь? - возмутился брат. - Они не могут не возобновить работу, иначе их ждет полный крах. А как они могут пустить завод без рабочих? - Не знаю, не знаю, но только все это мне не нравится. Послышался торопливый стук в дверь. В кухню влетел Билл; глаза у него горели. - Вы ничего не слыхали? Завод работает - пущен на полный ход! Надо что-то делать, или мы погибли! Уин выскочила из-за стола. - Что ты несешь, Билл? Не может быть! Ведь переговоры даже не начинались... - А их, верней всего, и не будет. Завод полон легавых. Они отняли у нас нашу работу, девочка. Глава четырнадцатая Дубинки В тесной кухоньке будто бомба взорвалась. Все сидели как громом пораженные. - Билл, ты рехнулся, - произнесла наконец Уин. - Где они могли взять столько квалифицированных рабочих? Со всей страны свезли - из Лондона, Лидса, Манчестера, Их привезли на завод в закрытых фургонах сегодня в пять утра. Уин рассмеялась: - Скоро это кончится. Как только мы сумеем пробиться к ним и все объяснить. - А если не удастся? Завод превращен в крепость. Даже продуктами запаслись на случай осады. И раскладушками - будут спать прямо на территории. Им шагу не дадут ступить с завода, пока не кончится забастовка. - Не волнуйся, как-нибудь проберемся. - Ворота на замке, не войдешь. - Взломаем! Ладно, пошли в комитет. Надо поговорить с Джо. После небольшой летучки в штабе во все концы города помчались велосипедисты с призывом: "К одиннадцати утра собраться на Рыночной площади". - Мы двинемся маршем к заводу, - сообщила Уин, - с духовым оркестром, и все как полагается. Мы попросим работающих выйти за ворота и попытаемся их убедить не предавать интересы рабочих. Они примкнут к нам, когда поймут, в чем дело. Это будет крупнейшая из демонстраций в Аркли со времен всеобщей стачки [*] . Часы на ратуше пробили одиннадцать. - Пора, - сказал Джо, расталкивая собравшихся. Все вышли, хлопая дверьми, и направились вниз по улице. Все двигались в одном направлении - к площади. Среди людского потока, беспрестанно подавая гудки, пробирались автомобили, словно корабли по Ла-Маншу в густой туман. Трезвонили трамваи, и полицейские орали: - Не скопляйсь! Разойдись! Полицейских было немного, и они явно нервничали: было похоже, что демонстрация застала их врасплох. Человек с красной повязкой на рукаве подал сигнал свистком. Демонстранты быстро построились в неровную колонну по четыре. Взвились самодельные флаги. Красным и черным на кусках полотна было выведено: "ПРЕКРАТИТЕ ШТРЕЙКБРЕХЕРСТВО!", "ЭТО НАША ОБЩАЯ БОРЬБА!", "НИ ПЕНСОМ МЕНЬШЕ - НИ МИНУТОЙ БОЛЬШЕ!" А впереди реяло красное знамя. - А вы тоже пойдете? - неожиданно спросила Уин. - Конечно! - Нам страшно интересно! - Боюсь, что будет больше чем интересно. Слушай, Дик, - Уин помрачнела, - если будет жарко, позаботься об Энн, понял? - А что? - Да ничего. Просто делай, как я прошу. Загремел оркестр, раздалась барабанная дробь, и колонна, извиваясь змеей, потянулась с Рыночной площади. Головная часть демонстрации уже вступила на близлежащую улицу, а они еще не двинулись с места. Золото труб полыхало на солнце, тяжелыми складками ниспадал пурпур знамени, а под ним маячили огненная шевелюра Билла и серая кепка Джо. И по обе стороны, как на волнах, подскакивали черные каски полицейских. Чем ближе к заводу, тем полицейских становилось больше. Они спокойненько пристраивались с обеих сторон к колонне и шагали в ногу с демонстрантами. Энн испытывала неприятное ощущение человека, стиснутого со всех сторон. Кругом столько полицейских, с такими презирающими лицами! Она вспомнила продолжение того же стихотворения: "Угнетенных, отверженных строй, окаймленный блеском штыков..." Вскоре демонстрация вступила на улицу, которая оканчивалась заводскими воротами; это был тупик, не имеющий других выходов. Неожиданно музыка смолкла. Колонна замерла. Сначала остановились передние и, подняв руки, дали знак остальным. Спереди доносились чьи-то встревоженные голоса. - Что случилось? - взволнованно спросила Энн. - Отсюда ничего не видно. Дик вытянул шею, но за колышущимися флагами трудно было что-либо рассмотреть. Это Джо,- сказал он.- Сцепился с полицейским инспектором... ну, с этим... знаешь, у которого напомаженные усы. Полицейских полно, всю улицу запрудили. - Они нас не пустят к воротам, - громким шепотом произнесла Уин, - и нам не удастся поговорить со штрейкбрехерами! - Куда ты, Уин? - Остановитесь оба, где стоите, а еще лучше отойдите к сторонке, не лезьте на рожон. - Расталкивая людей, Уин двинулась вперед и вскоре скрылась из глаз. Дик попробовал было пробиться вслед за ней, но вокруг раздались негодующие выкрики: - Не нарушай ряды! Жди свистка! И он действительно раздался - но только свисток полицейского инспектора. Дик увидел, как светло-синяя стена полицейских мундиров внезапно двинулась на них и стала теснить голову колонны. Сверкая на солнце, взлетали и опускались лакированные полицейские дубинки. По толпе прошел гневный ропот, по всей колонне пробежала волна, словно она действительно была живым колеблющимся телом змеи. Люди, теснимые спереди, отступили на один-два шага, но тут же, ломая ряды, бросились вперед. Словно паруса в шторм, развевались знамена. Над головой просвистели булыжники. Где-то с резким звоном вылетело стекло. - Вперед, ребята! - На завод! - Долой штрейкбрехеров! В толкучке Дика и Энн швыряло из стороны в сторону. Трудно было понять, куда тебя несет, вперед или назад. Одно было совершенно ясно: полицейские дубинки, которые, словно цепы, молотили направо и налево, мелькали все ближе и ближе. Энн начало мутить от страха. Она столько читала о битвах... и все-таки сейчас ей больно было видеть - впервые в жизни, - как люди, охваченные жестоким гневом и обуреваемые ненавистью, сражаются друг с другом не на жизнь, а на смерть. Это было страшное зрелище. Несколько демонстрантов уже лежали на мостовой. Видна была кровь. А полицейские все продолжали нажимать, их дубинки гуляли по головам, плечам рукам... Рабочие - мужчины и женщины - сражались отчаянно, но, безоружные, не могли противостоять напору полицейских, которые теснили их шаг за шагом. Полицейские вырывали из рук людей флаги, ломали древки, с треском раздирали на куски материю. Затем последовала борьба вокруг знамени, но его удалось спасти, передав над головами в хвост колонны. В дверях магазина сгрудилась кучка зевак. Сержант и констебль с руганью выставили их оттуда на мостовую. - Вон отсюда! Вы... этакие! На самой середине улицы пристроился какой-то человек с фотоаппаратом; он хладнокровно фотографировал двух полицейских, избивающих поверженного наземь стачечника. Сержант вырвал у фотографа из рук фотоаппарат и наступил на него сапогом. - Послушайте, вы не имеете права... В свободной Англии... Я буду жаловаться! - Сколько угодно, - невозмутимо ответил сержант, заламывая ему руки за спину. - Вы арестованы. - Вы не имеете права... - Не имею права? Неужели? Вы мешали мне при исполнении служебных обязанностей. Эй, Хэррис, пихни в карету эту грязную свинью! Дик и Энн отступили вместе с последними демонстрантами под безжалостным натиском полицейских дубинок. Дик чуть не рыдал от ощущения собственного бессилия. Они вернулись в помещение комитета. Вскоре пришел Джо и с ним еще два-три стачечника. Он долго сидел, не произнося ни слова. Видно было, что у него дрожат руки. Потом пришла Уин. Глаза у нее горели, а на лбу была шишка величиной с куриное яйцо. - Билла арестовали. И Фрэнка, и Джима. Надо подумать о деньгах, чтобы внести за них залог. Заглянул мальчишка-газетчик и швырнул на стол экстренный выпуск "Аркли ивнинг пост". Огромными жирными буквами поперек всей полосы стояло: ВОЛНЕНИЯ НА АВИАЦИОННОМ ЗАВОДЕ В АРКЛИ "Возмутительные выпады разнуздавшейся черни". - "Полиция, чтобы очистить улицу, была вынуждена пустить в ход дубинки", - с отвращением прочла вслух Уин. - Сволочи! - выругался Дик. - Все равно мы победим! - сказала Уин, и в голосе ее прозвучала вера в правоту своего дела. Глава пятнадцатая Невинные овечки - Выйдем на улицу, - предложила Энн. - Может быть, на свежем воздухе что-нибудь в голову придет. - Ну что ж, пошли, - нехотя согласился Дик, поднимаясь вслед за сестрой. - Что-нибудь придумала? - Пока нет. Они понуро брели по Рыночной площади. - Ну чем мы-то с тобой можем помочь? - сказал Дик. - Мы ровным счетом ничего не знаем, и мы не рабочие, даже не жители Аркли... - Ты повторяешь сказанное Джо в самом начале, когда мы присоединились к бастующим. Но ведь вышло так, что мы смогли принести пользу. - Вот если бы Лайэн был сейчас здесь! Он бы не растерялся. Выдал бы себя за главного констебля полиции или придумал что-нибудь еще. - Но его нет, - прервала Энн, - и мы сами должны что-то придумать. Давай-ка лучше подумаем, что бы сделал Лайэн, будь он здесь. Несколько минут оба шагали в полном молчании и успели обойти всю Рыночную площадь. Они были настолько поглощены обуревавшими их мыслями, что чуть не попали под колеса грузовика. - Придумала! - неожиданно воскликнула Энн. - А ну-ка, выкладывай! Предусмотрительно оглядевшись по сторонам, не подслушивает ли кто, Энн принялась излагать свой план. Время от времени Дик прерывал ее, чтобы уточнить и вставить что-то от себя. - Значит, - заключил он, - все будет зависеть от того, согласятся ли штрейкбрехеры бросить работу, узнав всю правду. - Уин также рассчитывает именно на это. Она говорит, что хозяева завода внушили им что-то такое насчет секретного правительственного заказа. Им и в голову не приходит, что они просто крадут работу у других рабочих, и, если им открыть глаза, они тоже примкнут к забастовке. - Ну что ж, давай попробуем. Хуже не будет. - Но тут есть одна загвоздка, Дик. Разве ты не видишь? - Какая? - Для нас это означало бы лезть прямо черту в лапы. Ведь если мы все это устроим, нам не миновать полиции, начнутся расспросы, и, значит... - ... водворят в проклятый "Мон Плезир", к дядюшке Монти, - мрачно закончил Дик. - Ты права, девочка, но другого выхода нет. Никто, кроме нас, не может это сделать. Значит, мы должны. - Хорошо. Если ты согласен, я готова. Дик посмотрел на часы на башне городской ратуши. - Сегодня уже поздно. Надо еще объяснить Уин, а потом отработать сверхурочные на этом старом стеклографе. Раньше чем завтра к утру не управимся. - Но и не поздней, - мрачно заметила Энн. - Помнишь, Джо сказал: если забастовка не будет выиграна до конца недели, она проиграна. Многие не выдержат, потянутся к станкам, и все рухнет, как айсберг в лучах солнца. - Выходит, что решительно все зависит только от нас. Уин горячо поддержала их план. Джо - как они, впрочем, и рассчитывали - заколебался. Но в конце концов и он решился, сказав, что все-таки надо принимать какие-нибудь меры. Необходимо было получить одобрение комитета - без этого нельзя было составить и утвердить новую листовку с обращением к штрейкбрехерам. Всех, кого посвятили в это дело, заставили дать клятвенное обещание не разглашать сведения, которые станут им известны. Если хоть одно словечко достигнет ушей противника, все погибло. Поздно вечером входную дверь заперли на засов, и стеклограф трещал и скрипел почти до полуночи, а на столе все росла и росла гора листовок с новым воззванием... На другое утро Дик и Энн оделись с особой тщательностью и намывались в чуланчике за кухней, пока кожа у них не начала лосниться. С тех самых пор, как они сбежали от дядюшки, Дик не утруждал себя заботами о прическе; теперь он сбегал в парикмахерскую и вернулся преобразившимся - подстриженным, надушенным, напомаженным. Мать Уин, посвященная в тайну, выгладила тем временем его спортивный костюм и платье Энн. Когда, уходя, дети приостановились с улыбкой в дверях, похожие на манекены в витрине, миссис Моррис восторженно всплеснула руками и воскликнула: - Ну прямо как на картинке! - Вылитые школяры на каникулах,- сказала Уин.- Убеждена, что нашему мистеру Джервису не придется краснеть за своего "племянника и племянницу". - Ну, пошли, что ли? - Ничего не забыли? - заботливо спросила миссис Моррис. - Как будто нет. По три сотни листовок в каждом рюкзаке. - А план завода, который начертила Уин, взяли? - В кармане. Но, кажется, я и так уже помню. - Главное, не забудьте, что направо - контора, а налево - цеха. И вам во что бы то ни стало надо в них попасть, - сказала миссис Моррис. - Только бы удалось! - Не беспокойтесь, все будет в порядке. С этими словами они вышли, стараясь придать себе как можно более независимый вид. И, хотя ни один из них не признался бы в этом даже самому себе, задуманный план нравился им все меньше и меньше, по мере того как они приближались к заводу. А когда свернули в тупик, где накануне состоялось избиение демонстрантов, они почувствовали явную слабость в ногах. Улица была почти пуста. Перед запертыми воротами прогуливалось двое полицейских. Чуть подальше от завода стоял с повязками на руках пикет забастовщиков. И те и другие выполняли тяжелую, неприятную обязанность: задерживать всех, кто даже и не пытался проникнуть за ворота. У Дика участилось дыхание. - По-моему, никто из них с нами не заговорит,- прошептал он. - Вон стоит Молли, а рядом с ней Генри. - Уин сказала, что комитет их предупредил. - Если они хоть как-то покажут, что знакомы с нами, наша песенка спета. Но пикетчики и ухом не повели. Они оглядывали обоих новоиспеченных туристов с таким видом, словно это были какие-то загадочные существа с другой планеты. Кто-то захихикал. Послышался возглас: - Куклы ряженые! Подошел один из полицейских. - Кончайте волынку, - убийственным тоном осадил он стачечников. И тут же совсем другим тоном обратился к Дику: - Боюсь, что придется свернуть в сторонку, сэр. Здесь хода нет, только на завод. - Но это-то как раз нам и нужно, господин офицер, - ответил Дик, призвав на помощь весь свой аристократизм. - Мы хотим повидать своего дядюшку, управляющего заводом. Один из заводской охраны выглянул из ворот, положив руки на засов. - Какого еще управляющего? Сказано, не велено впускать никого, кроме как по делу. Устало махнув рукой, Дик снизошел до объяснений: - Видите ли, мы с сестренкой совершаем туристический поход и хотели сделать дяде сюрприз, зашли неожиданно в "Дейли Лодж", но оказалось, что дядюшка уже ушел на работу. - Как ваша фамилия, сэр? - Джервис. Такая же, как и у дядюшки Джона. Охранник кивнул полицейским. - Ладно. По телефону позвонить, что ли? - Ой, пожалуйста, не надо! - взмолилась Энн. - Нам так хочется сделать дядюшке сюрприз! - Сделайте одолжение, - попросил Дик. - И то верно, - согласился констебль. - Не надо лишать мистера Джервиса маленького удовольствия. После всего, что он пережил на этой неделе, немножко развлечься не повредит. Охранник осторожно отомкнул ворота и пропустил ребят. Послышались ядовитые выпады пикетчиков. Молл отпустила какую-то насмешку по адресу "еще двух легавых, которых пустили для полноты коллекции". Ворота зловеще лязгнули за спиной. - Завернете за угол, а потом наискосок через весь двор. Справа будет большое здание, это контора. Там и спросите. - Спасибо, почтеннейший, - сказал Дик. Свернув за угол, они чуть не бросились в объятия друг другу. - Вот мы и на заводе! - торжественно прошептала Энн. - Погоди радоваться, сперва выберись отсюда. Впрочем, об этом еще. рано. Во дворе, к счастью, не оказалось ни души. Справа находилось несколько кирпичных административных зданий с застекленными матовым стеклом окнами, чтобы служащие не глазели во двор, не отвлекались от дела. Слева один за другим тянулись корпуса цехов. А прямо перед ними возвышалось здание столовой. - Загляни туда, Энн, а я забегу в туалетные комнаты. Встретимся у того входа, в тамбуре. В столовой никого не было. Энн раскидала листовки по столам, по стульям, прилепила на стенках поверх листков меню и, выскочив из столовой, поспешила к месту встречи. К счастью, Дик уже дожидался ее там. - Я встретил одного парня, - произнес он запыхавшись,- сунул ему листовку, а сам улизнул. Теперь бегом по цехам. По-моему, надо вот в эту дверь. Они на цыпочках проскочили в дверь. Однако заботиться о тишине было излишне. Грохот и лязг машин становился все громче, совсем заглушая звук шагов. Дик распахнул высокую двустворчатую дверь и заглянул в длинный цеховой пролет. По всей его длине выстроились рабочие столы, над которыми с обеих сторон склонялись рабочие в комбинезонах. Посредине бежала лента конвейера. Каждые несколько секунд она подавалась на метр-два вперед, унося на себе блестящую металлическую деталь. Не дав ленте остановиться, рабочий поспешно нагибался над деталью, делал с ней что-то и снова выпрямлялся в ожидании следующей. Дика осенила блестящая мысль. Он извлек из рюкзака толстую пачку листовок и швырнул их на конвейер. Сделав это, он отбежал обратно к сестре. С минуту они подождали у входа, наблюдая за лентой. Вот она дернулась, и листовки достигли первого рабочего. Он вытаращил глаза, схватил одну из них и едва успел сделать свою рабочую операцию, как лента уже подалась вперед. Словно зачарованные, следили они, как, постепенно тая, пачка листовок медленно ползет по цеху. Один или двое рабочих не заметили ее, а может быть, заметили, но не пожелали взять. Зато все остальные набрасывались с жадным любопытством. - Нельзя задерживаться, - шепнул Дик. - Пошли дальше. Они заспешили по длинному коридору и чуть не влетели в объятия какого-то толстого мастера. - Эй, что вам тут надо? - спросил он на своем характерном лондонском жаргоне "кокни", расставив руки, чтобы преградить дорогу. Дик попытался шмыгнуть мимо, но крепкая рука схватила его, как в тиски. - Продолжай, Энн, - с отчаянием пробормотал он, - не обращай внимания! Дик рванулся что было сил, пытаясь высвободиться из рук мастера: дело явно безнадежное, но давшее Энн возможность проскочить. Она ринулась вперед во весь дух, в самое сердце завода. Сзади послышались крики. Впереди была металлическая винтовая лестница. С бешено колотящимся сердцем Энн взлетела вверх на узкую, обнесенную поручнями галерею, которая на большой высоте шла по всей длине следующего цеха, еще большего, чем первый. Над головой у нее ползли краны, а внизу, словно манекены в витрине магазина, стояли рабочие и работницы. Энн вытащила пачку листовок и, перегнувшись через перила, швырнула вниз. Листовки рассыпались на лету. От неожиданности многие рабочие присели, когда листовки посыпались им на головы и на плечи, а потом бросились их подбирать. До слуха донесся смутный гул - сбившись в кучки, рабочие обсуждали листовку. Но вот послышались и другие, более громкие голоса, все ближе и ближе. По металлической лестнице прогромыхали кованые сапоги. Погоня наседала. Энн повернула и кинулась вперед по галерее, через каждые несколько шагов бросая всё новые и новые листовки. Галерея кончилась глухой стеной: ни двери, ни лестницы, ничего. Она была в западне. Снова свесившись через перила, она с замиранием сердца глянула вниз. Прыгать вниз значило разбиться. В руках болтался опустевший рюкзак. С презрительной улыбкой она ждала, пока подойдут люди, заломят ей руки и уведут. В кабинете управляющего уже сидел Дик. А через стол красного дерева на него уставился человек с коротко подстриженными седыми усиками и злым лицом. Вокруг в почтительных позах застыли несколько мастеров и служащих. Дик вопрошающе взглянул на нее. - Все в порядке, - успокоительно кивнула Энн. Пока неизвестно, что их ждет, лучше не говорить лишних слов. Кто-то вошел в кабинет за ее спиной. С внутренней дрожью она узнала полицейского инспектора с напомаженными усиками. Он удостоил ее ледяного взгляда и опустился в кресло. - Я услыхал об этом безобразии, как только вышел от вас, мистер Джервис. Поэтому и решил вернуться, чтобы осведомиться, не пожелаете ли вы возбудить судебное дело. Похоже, что они никак не ваши племяннички, за каковых выдали себя у входа. - Первый раз в жизни их вижу. - Управляющий снова оглядел Дика с головы до ног. - Какого черта тебе здесь надо, ты, юный болван? Шляется по заводу, сам не зная, чего ему надо! Он схватил со стола листовку, смятую, со следами каучукового каблука на одном из углов. От негодования у него дрожали руки. - И эта девушка... Похоже, что они из благородной семьи. Как же вы оказались втянутыми в такую мерзость? Дик и Энн переглянулись. Оба молчали. - Простите, могу я задать им несколько вопросов? - ехидно спросил инспектор полиции, отрываясь от бумаг, которые только что внимательно перелистывал. - Вы не из Аркли, не так ли? - Нет. Сознаться в этом еще не было беды, да и скажи они иначе, недолго было проверить их показания и изобличить во лжи. Инспектор усмехнулся в усы и, прежде чем снова заговорить, долго и спокойно рассматривал беглецов. - Хоть вы им и не дядюшка, мистер Джервис, но, по-моему, их настоящий дядюшка нам тоже известен. - И он с важным видом положил на колени газету с объявлением о розыске. - Молодого человека зовут Ричард Бардейл. Девушка - его сестра, по имени Энн Бардейл. Дик и Энн не произнесли ни слова, но лица их говорили достаточно красноречиво. - Как, как? - пролаял управляющий. - Так что же они, беглые преступники или что-то в этом роде? - с любопытством спросил он. - Да нет. Просто месяц назад убежали из дому. Последнее сообщение о них поступило из ближайшего района, и мы получили указание быть начеку и выследить их. - М-да! - Управляющий призадумался. - Значит, они из хорошего дома и прочее? - О да. Полагаю, вы не захотите преследовать их в судебном порядке? - Нет, инспектор. Дайте-ка им хорошую взбучку и отправьте домой. Идиоты! - Он презрительно перевел взгляд с одного на другого.- Надеюсь, хоть теперь-то вы поняли, каких дураков из себя разыграли? А сейчас вас живехонько препроводят восвояси. - Он разорвал в клочки листовку и швырнул ее в мусорную корзину.- Краевая брехня! Рабочие смеются над этой галиматьей, не так ли, Хобсон? - Просто животы надорвали со смеху, - услужливо отозвался один из мастеров. Дик и Энн с горечью посмотрели друг на друга. Это после всего-то... К воротам вслед за инспектором они шли с тяжелым сердцем. В тот момент, когда подобострастно улыбающийся охранник отпирал ворота, сзади раздался хор громких голосов. Ребята обратились в слух. Шум нарастал. Это была песня. Из-за угла, с заводского двора, выплеснула коричневая волна людей в спецовках. Охранник поспешил было снова запереть ворота, но было уже поздно - его оттолкнули. - Эй, эй! Куда же это!.. - Прочь с дороги, старый плут! Что мы тебе, штрейкбрехеры, что ли? Ворота распахнулись настежь. С песнями, с шутками рабочие толпой устремились на улицу, увлекая за собой в безудержном потоке и полицейского инспектора и беглецов. Глава шестнадцатая Эпилог - Чистая работа! - И миссис Моррис похлопала Дика и Энн по плечу своей красной, мясистой, как йоркширский окорок, рукой. - К понедельнику стачка будет выиграна, вот увидите, - сказал Арт. - Мы ничего не увидим, - скорбно напомнил ему Дик. - К тому времени мы будем уже в Бате. Завтра за нами приедет дядюшка. Этот разговор происходил в субботний вечер в кухне Моррисов, благоухающей ароматом копченой селедки. За столом собралась вся семья. Пришел Билл с забинтованной головой и Молл. Джо и тот заглянул. Не снимая с головы кепки, он стоял, прислонившись плечом к вешалке, то и дело повторяя, что забежал всего на минутку, и твердил это битый час. Настроение у всех было праздничное. Завод Хопли снова опустел, в цехах царило безмолвие. Рабочие-сезонники, набранные на место забастовавших, потребовали деньги на обратный проезд и разбрелись по всем дорогам Англии. Ни один из них, узнав правду, не пожелал сделаться штрейкбрехером. Дик и Энн оказались единственными среди отъезжающих, кто не был до конца счастлив. Им пришлось дать полиции подписку о невыезде, а утром идти в полицейский участок и отдаться в лапы дядюшки Монти, который к этому времени должен был уже приехать. Уин угадала их чувства. Она подсела к ним: - А может, оно и к лучшему, а? - сказала она. - Возможно. - Зимой бы туго пришлось. Летом еще туда-сюда. Но и сейчас по дорогам в поисках работы бродит столько парней и девчат! - Мне противно возвращаться домой. Так не хочется снова играть роль "благовоспитанного юноши"! Уин улыбнулась: - Послушайте. Теперь вы знаете, как живут рабочие. И, наверное, вам хотелось бы всегда им помогать, как уже сделали это однажды. - Разумеется, - сказала Энн. - Тогда слушайте. Вы имеете полную возможность стать образованными людьми. А за образование многие из нас в Аркли дали бы ой-ой как много! И кто знает, может быть, вам предстоит еще другие страны повидать... съездить за границу. - Да знаю я! - нетерпеливо перебил ее Дик. - Но меня тошнит даже подумать об этих вещах, когда другие люди не могут иметь того же самого. - Погодите, я еще не кончила. Так умножайте же свои знания - книги, путешествия, иностранные языки - и употребите их на пользу международного пролетариата. Они посмотрели на нее с сомнением. - Это единственный правильный путь, - убежденно продолжала Уин.- А от того, что вы напялите на себя спецовку и станете подравниваться под язык рабочих, проку будет не ахти как много. Если вы заглянете в историю борьбы рабочего класса, вы увидите, что многие из самых преданных делу борцов были выходцами из семей, подобных вашей. И, по-моему, вернуться домой - ваш долг. Только, чур, не забывать нас - тех, кто остался в Аркли. - Мы-то не забудем, - пообещали они. На другой день в поезде, где-то между Челтенхемом и Глочестером, Дик вдруг нарушил неприятное молчание: - А как насчет духового ружья?.. Дядюшка Монти вздрогнул, пробудившись от дремоты: - Ружья? Но, кажется, я уже достаточно убедительно объяснил тебе, Ричард. Люди не имеют права владеть собственностью, если сам факт этого владения превращается в угрозу для других людей. - Это все, что я хотел услышать, - пробормотал Дик, поворачиваясь лицом к окну. Губы его скривились в горькой усмешке, когда, прижавшись щекой к холодному стеклу, он вглядывался в проносившуюся за окном тьму, как бы различая в ней картины грядущих битв.