---------------------------------------------


 Сагателян Михаил Рачьянович
 Кто же убил Джона Кеннеди

 Михаил Рачьянович Сагателян 
 КТО ЖЕ УБИЛ ДЖОНА КЕННЕДИ? 
 СОДЕРЖАНИЕ 
 Об авторе  От автора  1. "Все-таки они добрались до него  2. "Пусть они видят, что они сделали"  3. Джонсон и Кеннеди  4. Освальд, Руби и другие  5. Миссия Уоррена  6. Трудные дороги Джима Гаррисона  7. Неожиданный свидетель  8. "Кто?.." "Почему?.." 
 ОБ АВТОРЕ 
 Михаил Сагателян родился в Саратове, на Волге, в 1927 году В средней школе учился в Москве, куда переехала его семья. Начавшаяся в 1941 году война изменила судьбу юноши. 
 В 1943 году Михаил поступил в военно-морское училище. 
 К победному маю 1945 года военному моряку Михаилу Сагателяну было неполных восемнадцать лет. 
 После демобилизации он вернулся в Москву, поступил в Государственный институт международных отношении и пять лет спустя, окончив его, стал журналистом-международником. Работал сначала в газете "Известия", затем в еженедельнике "Новое время" 
 В 1959 году Михаила Сагателяна пригласили на работу в Телеграфное Агентство Советского Союза (ТАСС) и направили корреспондентом в Вашингтон, где он проработал пять лет В настоящий момент Михаил Сагателян заместитель редактора газеты "Известия" по иностранному отделу. 
 Предлагаемая читателю книга написана в 1963 - 1971 гг. на основе фактического материала, собранного автором как во время пребывания в Соединенных Штатах, так и после его возвращения на родину. 
 ОТ АВТОРА 
 По моему убеждению, труд журналиста нельзя приравнивать к работе следователя, а выводы - к приговору судьи. Помня об этом, я взялся за тему об убийстве президента США Джона Ф. Кеннеди по двум причинам. 
 Во-первых, журналистская судьба моя сложилась так, что в 1959 - 1964 годах я работал в Вашингтоне корреспондентом ТАСС при Белом доме и государственном департаменте. Поэтому мне удалось наблюдать с самой близкой из возможных для советского человека дистанций битву Джона Кеннеди за Белый дом, 1036 дней его президентства и первые месяцы правления его преемника. 
 Во-вторых, после того как за убийством Джона Кеннеди раздались выстрелы в Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, стало ясно: организованный в Соединенных Штатах Америки террор является орудием определенных сил, действующих уверенно, нагло и безнаказанно. В такой обстановке никто в сегодняшней Америке, а тем более за ее пределами, не возьмется (и не берется) всерьез утверждать, будто серия политических убийств, начатая в Далласе и продолженная в Мемфисе и Лос-Анджелесе, закончилась. 
 Три убийства, совершенные с удивительной последовательностью и целенаправленностью на общем фоне социальных проблем, раздирающих ныне цитадель мирового капитализма, резко и надолго обострили всеобщее внимание к тому, что происходит сегодня и может произойти завтра в политических джунглях Соединенных Штатов Америки. Почему? Да потому, что если силы, заявившие о себе в Далласе, Мемфисе и ЛосАнджелесе сумеют когда-нртбудь взять верх в борьбе за власть в Америке, то это может привести к самым серьезным последствиям для дела мира. Ведь история XX столетия уже располагает примером того, чем обернулся для человечества приход к власти в Германии в 30-х годах крайних сил империализма. 
 Знаю: немало честных людей во всем мире, и особенно в Америке, найдут такую аналогию чрезмерной. Первооснова подобных сомнений - в совершенно ином внешнем обличье крайних сил американской реакции: ведь они выступают под знаменем защиты конституции и заветов отцов - основателей заокеанской республики, то есть всего того, что делало когда-то в глазах людей Америку "землей обетованной". И маскарад этот, в сочетании с материальным и техническим прогрессом в США, многих по-прежнему сбивает с толку. 
 Впрочем, кое у кого подобная слепота начинает постепенно проходить: крупный американский политический обозреватель, человек архибуржуазный, как-то сказал мне при встрече: 
 - Знаете, чего мы в Штатах боимся больше всего? 
 Того, как бы тип вроде Джорджа Уоллеса [Губернатор штата Алабама, расист и реакционер] не завладел Белым домом. Нет, не теперь, в шестьдесят восьмом, а черев одни президентские выборы - в 1976 году. Это было бы не просто ужасно для всех нас. Это была бы настоящая катастрофа... 
 С тех пор прошло четыре года, и снова эхо крупного политического покушения прокатилось по миру яростным криком газетных заголовков. 15 мая 1972 года некто Артур Бремер в Лореле (штат Мериленд) стрелял в претендента на Белый дом Джорджа Уоллеса. 
 Мой товарищ по "Известиям" - Станислав Кондратов, "разменявший" недавно свой второй десяток лет работы в Соединенных Штатах, в корреспонденции из Вашингтона о покушении на Уоллеса написал такие строчки: 
 "Повторный фильм - с другим героем и параличом ног вместо похорон в эпилоге. И хотя герой, что называется, не моего романа, как не согласиться было в тот вечер с человеком, сказавшим, что "все они выглядят одинаково, когда лежат в рубашках, пропитанных кровью". Не меньше, чем ужасная видеолента, поразила меня всеобщая, так сказать, вторичность ощущений. 
 Привыкают, ко всему привыкают... Все проходит теперь через призму памяти и недавнего опыта и именно потому, как заигранные магнитофонные ленты, как извлеченный из запаса газетный набор, выглядят здешние разговоры и статьи о том, что нужно-де лечить "больное общество", что нужно, наконец, ввести жесткий контроль над продажей хотя бы "ручного оружия"... Поговорят и затихнут - до следующего взрыва". 
 И еще об одном. Любая нераскрытая до конца тайна, если к тому же ею окутано крупное политическое событие, порождает у людей долго не проходящий интерес к возможным разгадкам; на нью-йоркском Бродвее до сих пор ставят пьесу "Кто же убил Авраама Линкольна?". 
 С другой стороны, у пишущего на подобную тему неизбежно возникает соблазн быть чересчур категоричным в суждениях. Больше всего я старался избежать именно этого. Впрочем, чтобы узнать, удалось это мне или нет, читателю придется прочитать предлагаемую книгу. Тем, кто захочет это сделать, - последнее предупреждение! я не ставил себе целью рассказать обо всем, что связано с историей убииства в Далласе. Об этом уже написаны сотни журнальных статей и десятки книг, включая самую капитальную и самую нашумевшую - "Смерть президента" 
 Уильяма Манчестера. 
 Задачу свою понимаю много скромнее: поведать читателю об услышанном и увиденном, пережитом и передуманном в годы работы за океаном и, дополнив свой рассказ тем, что произошло позднее, ответить на вопрос, стоящий в заголовке этой книги. 
 1. 
 "ВСЕ-ТАКИ ОНИ ДОБРАЛИСЬ 
 ДО НЕГО..." 
 - Господи, эта мерзкая тварь, кажется, окончательно сведет меня с ума! сказал Фред и с ненавистью посмотрел на клетку у входа в главный обеденный зал. 
 "Эту тварь" - здоровенную черную птицу неизвестной мне породы - подарил хозяину ресторана "Дом говядины Блэки" то ли высокопоставленный латиноамериканский визитер, то ли крупный чин из государственного департамента. Радости посетителям странное существо с берегов Амазонки не приносило. Каждые две-три минуты птица разевала свой кривой желтый клюв, и ресторан оглашался неподражаемым звуковым аккордом. Это была настолько жуткая смесь змеиного шипения, человеческого вопля и могучего разбойного посвиста, что я, например, впервые услышав крик, поперхнулся. 
 "Дом говядины Блэки" или просто "Блэки" был довольно популярным рестораном. Здесь подавали отличные бифштексы и самый знаменитый в Вашингтоне "чиз-кэйк" [cheese-cake - творожный торт.]. 
 "Блэки" расположен недалеко от государственного департамента, и потому сюда частенько наведывались американские и иностранные дипломаты и журналисты. Ради этой-то публики сообразительный хозяин и установил в главном зале телетайп информационного агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл оригинально и удобно для постоянных клиентов. 
 За столиками "Блэки" порой вырабатывались самые первые журналистские оценки многих международных событий, проводились зондажи и контрзондажи, пускались пробные шары, рождались и умирали газетные утки. 
 Вся эта борьба умов не имела никаких особых внешних проявлений: хорошо одетые люди чинно потягивали коктейли, жевали наисвежайшую говядину и разговаривали между собой ровными тихими голосами. Время от времени посетители подходили к телетайпу, просматривали широкую бумажную ленту с сообщениями. 
 В тот день, 22 ноября 1963 года, мы с Фредом (он работал в государственном департаменте) говорили о предстоящем визите нового канцлера ФРГ Людвига Эрхарда (его ожидали в Вашингтоне 24 ноября). Обед шел неторопливо: день был тихий, без интересных событий. В столице практически не осталось никого из "большого начальства". 
 Президент и вице-президент уже второй день находились в Техасе по каким-то чисто партийным делам, которые не очень-то интересовали иностранных корреспондентов [Единственным иностранным журналистом, сопровождавшим Джона Кеннеди в поездке по Техасу, был корреспондент лондонской "Санди Таймс" Генри Брендон. Потом выяснилось: Брендон отправился с президентом лишь после двух телефонных звонков помощника Кеннеди Фреда Холборна, который советовал ему поехать, т. к., "возможно, будут неприятности". Без Брендона, как однажды с завистью сказал мне корреспондент агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл Мерриман Смит, в то время "в Белом доме не открывали ни одной банки консервов". Думаю, Генри был приглашен для того, чтобы в нужном Кеннеди духе описать инциденты, если они произойдут. И уж, конечно, под "неприятностями" никак не имелось в виду покушение на президента.]. 
 Шесть членов правительственного кабинета во главе с государственным секретарем Дином Раском накануне отравились в Японию на торгово-экономические переговоры. Вместе с ними улетели и оба вашингтонских "хозяина информации" - секретарь Белого дома по вопросам печати Пьер Сэлинджер и помощник государственного секретаря по связи с общественностью Роберт Мэннинг. 
 В вашингтонском отделении ТАСС тоже было спокойно. 
 Один из нас отправился с вновь прибывшим корреспондентом "Известий" 
 Андреем Ицковым на поиски подходящей квартиры. Второй, как обычно, находился в Конгрессе. Меня же, как говорится, "оставили в лавке". 
 Обработав утренние газеты и отослав их обзор в Москву, я засел за комментарий к визиту Эрхарда и провозился с ним до полудня, когда пора было отправляться в "Блэки". 
 Фред был умным и опытным дипломатом, с европейским образованием, что, как правило, выгодно отличало таких американских дипломатов от их доморощенных коллег. Каждый из нас делал свое дело. Фред разъяснял цели предстоящего визита Эрхарда, исходя из официальной американской версии. Я же, чтобы комментарий был интересней, старался проникнуть чуть дальше официального барьера. 
 А из клетки, стоявшей рядом с телетайпами, раздражая нас обоих, путая ход мыслей, то и дело раздавались вопли, которые, как потом уверял Фред, были в тот день "особенно зловещими". 
 Разговор подходил к концу, и мы уже начали обсуждать погоду. Тут выяснилось полнейшее единодушие: поздняя осень даже для мягкого вашингтонского климата была необычайно солнечной, теплой и сухой. 
 - Природа балует нас, - говорил Фред. - Вообще американцам здорово везет на нашем с вами земном шарике. Возьмите, например...  Телетайп резко и беспорядочно зазвонил в "колокола громкого боя" - так по старой памяти на флотский манер окрестил я звонок срочности, означающий, что сейчас будет передано настолько важное сообщение, ради которого стоит оторваться от текущих дел и подойти к аппарату. Обычно это были два, три, ну, максимум, пять звонков. Теперь телетайп звонил гораздо больше. Вместе со мной к нему подскочило несколько человек. Нетерпеливо подрагивая и захлебываясь от спешки, поправляя собственные опечатки, телетайп нервно выстукивал на бумаге букву за буквой: 
 "К-е-н-н-е-д-и с-е-р-ь-е-з-н-о р-а-н-е-н, в-о-з-м-о-ж-н-о с-е-р-ь-е-з-н-о, в-о-з-м-о-ж-н-о с-м-е-р-т-е-л-ь-н-о п-у-л-е-й у-б-и-й-ц-ы в Д-а-л-л-а-с-е". 
 Я посмотрел на часы: было 13 часов 39 минут [Самое пepвoe сообщение ЮПИ, переданное uз Далласа на 5 минут раньше, но не попавшее на вашингтонгскue телетайпы, выглядело так: "Три выстрела были сделаны по автомашине Кеннеди в центре Далласса".]. Кто-то рядом простонал: "О господи, все-таки они добрались до него!" "Кого он имеет в виду?" подумал я. Наши взгляды встретились, и говоривший поспешно опустил глаза на телетайпную ленту... 
 Увидев мое лицо, Фред выскочил из-за столика мне навстречу с немым вопросом. 
 - Кто-то стрелял в президента в Далласе, - сказал я. 
 Фред сразу обмяк, будто из него выпустили воздух. Он часто-часто заморгал ресницами и почему-то пробормотал: 
 - Значит, визит Эрхарда будет отложен... 
 Он явно собирался сказать что-то еще, но в этот .момент птица испустила очередной вопль. Лицо Фреда перекосилось, и он вдруг заорал на весь зал: 
 - Эй. вы, проклятые богом ублюдки, уберите же хоть теперь эту гнусную тварь! Вы что, не слышите? Убили президента! Кеннеди убили, понимаете вы, глупые макаки! 
 Ох, милосердный боже, как же я ненавижу ваши тупорылые хари! 
 Зал тревожно загудел. Я бросил на столик деньги за обед, выскочил на улицу, сел в подвернувшееся такси и помчался в Белый дом. 
 По дороге туда я попробовал сосредоточиться. Куда там! В голове царил полнейший хаос. 
 "Сколько в Далласе жителей?.. Останется Кеннеди жив?.. Кажется, этот город - столица Техаса... Кто стрелял - местные или приезжие?.. Месяц назад там избили и заплевали Эдлая Стивенсона... Нет, столица Техаса Остин... Жива ли Жаклин? ЮПИ о ней ничего не сообщило... Если Кеннеди убит, президентом станет Джонсон.,. 
 Сколько же все-таки в этом чертовом Далласе жителей? 
 Кажется, шестьсот с чем-то тысяч... Что же сейчас сообщать в Москву в первую очередь?.. Ага, вот и приехали... 
 Стивенсон тогда, в Далласе, вытирая с лица плевки, говорил: "Это люди или звери?"... А таксист явно еще ничего не знает...". 
 ... К северо-западным воротам Белого дома наперегонки бежали корреспонденты. Два кинооператора, припав на колено, снимали их. Агент охраны, проверявший наши пропуска, удивился такой спешке и решил пошутить: 
 - Вы что, парни, ограбили банк и теперь смываетесь? 
 Ему никто не ответил. Все хотели поскорей попасть в западное крыло Белого дома, где размещался пресс-отдел президентской канцелярии. Увы, спешить было незачем: 
 здесь сами только что узнали о выстрелах в Далласе. 
 Вот как это произошло. Дежурный редактор агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл, получив первую "молнию", сразу же позвонил в Белый дом и попросил, чтобы туда пропустили дополнительно двух репортеров ЮПИ. 
 - Чего это вам вздумалось? - удивилась Хэлен Гнесс одна из секретарш Сэлинджера. - У нас же ничего не происходит... 
 Оставшийся за старшего в пресс-отделе технический помощник Сэлинджера Ли Уайт совершенно растерялся и на рее вопросы отвечал: 
 - Ничего не могу сказать. Мы сами знаем только то, что сообщают агентства, радио и телевидение... 
 В центре круглого холла, где журналисты обычно дожидались начала ежедневных пресс-конференций Сэлинджера или выхода важных посетителей президента, стояли два телевизора. Нужно отдать должное американскому телевидению: оно с высоким профессионализмом и оперативностью освещало события, последовавшие за убийством в Далласе. Но в тот первый час после выстрелов телеэкраны хотя и не гасли, однако и не сообщали ничего существенно нового. Поэтому внимание собравшихся в холле то и дело переключалось на телетайпы информационных агентств. Секретарши с красными, опухшими от слез лицами вывешивали их телеграммы в узком коридорчике, ведущем мимо кабинета Сэлинджера к залу заседаний Национального Совета Безопасности и кабинету Кеннеди. 
 Впрочем, и телетайпы не могли похвастаться обилием информации из Далласа, хотя общую картину происшедшего, по их сообщениям, можно было себе составить. По Джону Кеннеди, ехавшему в открытой автомашине марки "Линкольн", стреляли в то время, когда весь президентский кортеж направлялся из далласского аэропорта к залу Аукционов, где местные бизнесмены давали обед в честь гостя и где Кеннеди должен был выступить с речью. Выстрелы неизвестного убийцы (или убийц) раздались через несколько секунд после того как президентский автомобиль, сильно замедлив ход, сделал поворот на 120 градусов с Хьюстон-стрит на Элм-стрит и не успел набрать прежнюю скорость в двадцать пять миль в час. 
 В президентском автомобиле в.уесте с Джоном и Жаклин Кеннеди находились также губернатор штата Техас Джон Коннели и его жена Нэнси Коннеди. 
 Президент был ранен в голову (агентства сообщили иб этом со ссылкой на фотографа Белого дома, который утверждал, что видел, как "кровь хлынула на президентской головы"), а губернатор - в спину. Их жены остались невредимыми. Сразу после выстрелов (агентства путались в их количестве и только через несколько часов стали дружно называть цифру "три") президентский "Линкольн и следовавшие за ним манаты очрапы, прессы, автомобиль с вице-президентом Джонсоном и его супругой на предельной скорости направились в пригородный далласский госпиталь, носящий название Парклендского. 
 После всех этих разрозненных сообщений никакой ясности о состоянии Джона Кеннеди долго не было. Наконец в 14 часов 2 минуты агентства передали заявление неназванного представителя техасской организации демократической партии, утверждавшего, что состояние президента "очень тяжелое". В 14 часов 11 минут из госпиталя сообщили: к изголовью президента вызваны два католических священника. В 14 часов 21 минуту атентства передали: по госпиталю распространился слух о смерти Кеннеди. В 14 часов 31 минуту какой-то священник (не из тех двух), выйдя из госпиталя, заявил корреспондентам: 
 "Я не верю, что президент Кеннеди умрет". 
 В 14 часов 32 минуты корреспондент Ассошиэйтед Пресс Джек Белл передал из Далласа: "Два священника, которые находились возле Кеннеди, говорят, что он умер от пулевых ранений". Четыре минуты спустя это было официально подтверждено и нам, находившимся в Белом доме. 
 Итак, в истории Америки появился еще один (четвертый!) убитый президент. Это случилось на сто восемьдесят восьмом году существования Соединенных Штатов. Сообщая столь скорбную статистику в своем первом экстренном выпуске, газета "Вашингтон пост" как бы невзначай заметила: 
 "Пуля убийцы катапультировала в Белый дом Линдона Бейнса Джонсона". 
 Растерянность и уныние парили в пресс-отделе Белого дома. Вce эти американцы, эти газетные волки, которых я знал не один год, в те часы впервые открылись мне с совершенно неожиданной стороны: им было стыдно. 
 Стыдно друг перед другом, перед иностранными коллегами, наконец, перед всем миром. 
 То же самое чувство можно было прочитать и на лицах сотен вашингтонцев, собравшихся за оградой Белого дома уже в первый час после убийства президента Люди стояли в подавленном молчании, нехотя отвечая на вопросы корреспондентов. Я тоже спрашивал. Ответы били разные - по словам. Но общие - по мысли. Какой-то пожилой мужчина вместо ответа молча указал на разъезжавший вдоль Пенспльванпя-авеню потрепанный черный автомобиль с плакатом на крыше: "Гнев божий карает нас. Мы должны отказаться от наших грешных путей". Газеты напечатали высказывание работника министерства почт: "Мне кажется, что каждый из нас виноват. Почему, откуда в Америке так много ненависти?" 
 Да, в Америке оказалось столько ненависти, что ее концентрация и накал удивили не только мир, но и самих американцев. Не нужно обольщаться далеко не все за океаном отнеслись к выстрелам в Далласе так, как об этом рассказано выше. Были и другие, очень много других. 
 Врач в Оклахома-сити, услышав по радио первую "молнию", сказал пациенту: "Хорошо! Надеюсь, они убрали и Джекки [Жаклин Кеннеди] тоже". В маленьком городке в штате Коннектикут другой врач позвонил своему коллеге - стороннику Кеннеди и сказал: "Вашей лавочке пришел конец. Уж этото дельце папе Джо [Отец президента - Джозеф Кеннеди] теперь не уладить". В техасском городе Амарильо в ресторан ворвалась группа старших школьников и объявила: "Кеннеди прищучили! Вот здорово!". За столиками раздались радостные возгласы. В самом Вашингтоне, в фешенебельном деловом и политическом клубе "Космос" во время убийства президента происходила встреча отставных военных. Экс-генерал морской пехоты при одобрении собравшихся сказал: "Десница божия нажала спусковой крючок винтовки, убившей Кеннеди". 
 Увы, я не могу назвать по фамилиям ни одного из "героев" всех этих эпизодов: хотя о них тогда сообщали американские газеты. Сообщали со всеми вышеприведенными подробностями, но не называли фамилий, видимо, опасаясь исков о клевете. 
 Что касается самого Далласа, то о том, с какой радостью многие там восприняли выстрелы по Кеннеди, уже писалось не раз. 
 Семнадцатилетняя дочь видного деятеля "новых рубежей" [Так называл свою политическую программу Джон Кеннеди] Артура Шлезингера, узнав о трагедии в Далласе, спросила отца: "Что происходит с нашей страной? Если в этом ее особенность, я не хочу здесь больше жить". 
 Подобные вопросы встали во весь свой исполинский рост перед очень и очень многими американцами именно в те первые часы после убийства. И как бы пытаясь словами отогнать неумолимо надвигавшуюся эпоху политических убийств в США, "Вашингтон пост" уже в первом экстренном выпуске заклинала читателей: "Никто не захочет поверить, что этот акт мог быть содеян кем-то, кто находился в здравом уме. Наша политическая жизнь, наши разногласия и наши группировки не таковы, чтобы из них могло вырасти столь гнусное деяние. Злодейство это должно объяснить безумием". Что ж, в те часы такому объяснению кто-то еще мог поверить и в Америке, и за границей... 
 Другие выходящие в разных районах страны газеты - и их было много - в таких же экстренных выпусках куда более реально оценивали смысл и значение выстрелов в Далласе. Я сохранил толстую пачку вырезок: первые редакционные статьи из провинциальной американской прессы. Вот те, что кажутся мне наиболее примечательными. 
 "Ричмонд Таймс-диспэтч" (штат Виргиния): "Убийство это, будучи самым последним в серии насильственных смертей глав нашего государства, - позор для Соединенных Штатов". 
 "Сент-Луис Пост-диспэтч" (Сент-Луис, штат Миссури): "Что творится с Соединенными Штатами, если у нас создалась обстановка, сделавшая возможным подобный акт? Если наши политические разногласия не могут больше урегулироваться демократическим путем, значит страна больна..." 
 "Филадельфия буллетин" (Филадельфия): "Мы гордимся и похваляемся тем, что мы - страна, принявшая законы демократии, тем, что мы разрешаем наши разногласия в открытой дискуссии и принимаем приговор, вынесенный избирательными урнами. Но в этой своей гордости и похвальбе мы забываем, что среди нас есть те, кто не приемлет таких законов. Это люди, которые видят главного судью в пистолете или винтовке. Мы только что получили горький урок". 
 "Сан-Франциско кроникл" (штат Калифорния): "Кем же все-таки мы, американцы, являемся на самом деле? 
 Почему, претендуя на руководство "свободным миром", мы в то же время позволили четырежды за одно столетие насильственно убирать наших национальных лидеров? 
 Вопрос этот уже сам по себе - обвинение. Остается лишь надеяться, что другие народы будут милостивы и не швырнут нам его в лицо!" 
 "Джексон Ситизен-Патриот" (штат Мичиган): "Взгляни на себя в зеркало, Америка! Разве это то, что тебе нужно - общество настолько больное, что в нем небезопасно жить даже президенту страны?" 
 "Сиэттл тайме" (штат Вашингтон): "Мы только что наблюдали еще один акт Великой Американской Агонии..." 
 ... Около ста пятидесяти журналистов собрались в западном крыле Белого дома после убийства Джона Кеннеди. 
 Перед ними сразу же встали три неизбежных и самых главных вопроса: 
 "Кто?", "Как?", "Почему?". Вся планета ждала первых ответов на эти вопросы прежде всего от наших американских коллег, сопровождавших президента в роковой для него поездке, и от нас, находившихся в Вашингтоне - центре политической власти Соединенных Штатов. Второй раз с октября 1962 года тяжесть профессиональной ответственности легла на плечи аккредитованных при Белом доме журналистов. Тогда встревоженный мир ждал от нас сообщений о развязке Карибского ракетного кризиса. Теперь разъяснений того, что же произошло в Техасе. 
 В те бурные дни вашингтонские корреспонденты много говорили еще на одну тему, уделяя ей, пожалуй, не меньше внимания, чем убийству в Далласе. 
 Темой этой был Линдон Бейнс Джонсон, тридцать шестой президент Соединенных Штатов Америки. Разговоры о Джонсоне были вполне естественны всех интересовало, каким курсом пойдет теперь главная капиталистическая держава мира, а это, при американской системе, во многом зависит от человека, занимающего президентское кресло. Правда, такие дискуссии в основном начались позднее - уже после похорон Кеннеди. А в первые дни речь чаще шла о сравнении личных данных убитого президента и его преемника, о дальнейшей судьбе советников и помощников Кеннеди, о том, как вел себя Джонсон после выстрелов в Далласе, и что теперь будет делать Роберт Кеннеди, поскольку Джонсон (и это тоже было достаточно широко известно в Вашингтоне) ненавидел брата убитого президента. 
 Итоги тогдашних сравнений, как правило, оказывались далеко не в пользу вчерашнего вице-президента. Конечно, тому были и объективные и субъективные причины. Вашингтонский корреспондентский корпус (я имею в виду американцев) в подавляющем своем большинстве любил и уважал Джона Кеннеди. Почему это было так, пожалуй, ярче других объяснил обозреватель газеты "Нью-Йорк тайме" Джеймс Рестон. 
 "Кеннеди, - писал он, - был президентом из детской хрестоматии, более молодым и красивым, чем прочие смертные политические деятели, далеким даже от своих друзей, изящный и элегантный, с поэзией на устах и лучезарной молодой женщиной подле него... Чем дольше он находился на посту президента, тем решительнее выступал против сковывающих экономических и финансовых традиций прошлого, тем настойчивее призывал страну видеть мир таким, каков он есть в действительности... 
 Он был критиком своего века. Он считал, что мы не можем успешно действовать в изменившемся мире, если не изменим самих себя - наш образ жизни и наши институты. 
 Это был молодой ум, ставящий большие проблемы... 
 Суть трагедии совершенно ясна. В Далласе был убит не только президент, по и обещания на будущее". 
 Оценки и чувства, высказанные Рестоном, характерны не только для непосредственного журналистского и политического окружения Кеннеди. Их (сознательно или подсознательно) разделяли и широкие круги американской интеллигенции и студенчество, американская молодежь вообще. Вашингтонская журналистка Мэри Макгрори, узнав о гибели президента, сказала Артуру Шлезингеру: 
 "Мы больше никогда не будем смеяться". Шлезингер ответил: "Бoг с вами, Мэри. Мы будем смеяться опять. Вот только нам никогда больше не стать молодыми". 
 Тут нужно рассказать еще об одной особенности тех первых часов после выстрелов в Далласе. Политическая журналистика в США неизмеримо больше чем где бы то ни было построена на принципе "промывания мозгов". 
 Вначале корреспондентам дают готовую официальную версию важнейших событий, они сообщают ее читателям и слушателям, так сказать, в первозданном виде и уже потом начинают комментировать. 
 22 ноября 1963 года это правило было стихийно нарушено. В течение одного часа шестнадцати минут, прошедших между убийством Кеннеди и задержанием Ли Харви Освальда, все американские средства информации были лишены какой бы то ни было офциальной версии. Никто не "промывал мозги" редакторам, обозревателям, корреспондентам. Они были предоставлены самим себе в первом анализе происшедшего, в первых лихорадочных поисках причин и виновников. Ждать же официальной версии было немыслимо: по законам космических скоростей распространения в стране важнейшей информации читатели немедленно должны были получить хоть какую-то версию мотивов убийства, намеки на возможную политическую окраску еще неизвестного преступника или преступников. Через 20 минут после выстрелов в Кеннеди более 75 миллионов взрослых американцев уже знали о них. 
 Авторы первых американских комментариев, посвященных убийству президента, в общем-то написали то, что думали сами, сообщили оценки людей, чье мнение считали авторитетным. В моем рабочем блокноте тех дней есть такая запись: "В Далласе, судя по всему, говорят то же самое, что и здесь, в Белом доме. Во всяком случае, "Вашингтон пост" сообщает оттуда: 
 "Очень быстро стало всеобщим самоочевидное предположение, что стрелял фанатик из числа правых". А обозреватель Чалмерс Роберте замесил еще круче: "Многие, - пишет он, - в Соединенных Штатах считали, что Кеннеди зашел слишком далеко в поисках взаимопонимания с Советским Союзом... Как известно каждому, кандидатский список Кеннеди - Джонсон на успешных президентских выборах 1960 года был рожден политической необходимостью (Роберте явно намекал на голоса белых южан, которых Кеннеди не получил бы без Джонсона. - М. С.). Входя в состав администрации Кеннеди, Линдон Джонсон был покорным эхом своего лидера. 
 Теперь он - единственный хозяин". 
 Зловещий для Америки смысл этой последней фразы тогда еще никто из нас не мог оценить сполна. 
 Да, в том, что убийство - дело рук ультраправых сил в стране, было уверено большинство вашингтонских журналистов. Впрочем, что там журналисты! К такому же заключению пришли и шесть членов правительственного кабинета Кеннеди: государственный секретарь Дин Раек, министр финансов Дуглас Диллон, министр внутренних дел Стюарт Юдолл, министр торговли Лютер Ходжес, министр сельского хозяйства Орвилл Фримен и министр труда Уиллард Виртц. Они в тот день летели в Токио на ежегодные американо-японские экономические переговоры. По свидетельству сопровождавшего их Пьера Сэлинджера, получив сообщение об убийстве президента, шесть министров пришли к выводу: "Убийцей должен быть какой-нибудь вызывающе воинственный правый из группировки этих далласских лунатиков". Сэлинджер впервые рассказал об этом на страницах своей книги "Вместе с Кеннеди", вышедшей в Америке в 1966 году. С тех пор ни один из названных им министров не опроверг этого свидетельства... 
 К тому же выводу относительно политического происхождения выстрелов в Далласе пришли и высшие военные руководители Соединенных Штатов, находившиеся в то время в Вашингтоне. Председатель Объединенного комитета начальников штабов США генерал Максуэлл Тэйлор после совещания с министром обороны Робертом Макнамарой счел, что убийства государственных деятелей обычно сопровождаются попытками свержения правительства. Поэтому Тэйлор первым делом отдал приказ о специальной готовности всем войскам, находящимся в районе Вашингтона. 
 Среди прочих причин для такого решения был и почти полный выход из строя вашингтонской городской телефонной сети, принадлежавшей частной компании. Вашингтонские телефоны умолкли именно в первые минуты после убийства Кеннеди. Позднее сама компания скороговоркой объяснила это явно чрезвычайное происшествие "простой перегрузкой линий". Больше к этому вопросу ни сама компания, ни власти почему-то не возвращались. Но совпадение по времени аварии с убийством президента тоже толкало ход мыслей в сугубо определенном направлении... 
 Так что возникшие сразу после выстрелов в Далласе опасения, не является ли убийство президента первым этапом заговора, направленного на свержение американского правительства, уже тогда имели совершенно точный адрес. 
 Речь шла о внутреннем заговоре правых... 
 И вдруг... В 14 часов 50 минут 22 ноября 1963 года далласская полиция объявила, что ею арестован по обвинению в убийстве Кеннеди двадцатичетырехлетний Ли Харви Освальд. В этом сообщении Освальд был назван "марксистом прокастровского толка". Позднее появились детали: 
 Освальд в конце мая 1962 года вместе с русской женой Мариной вернулся в Америку из Советского Союза, где прожил около трех лет. Просил приема в советское гражданство, но получил отказ. 
 Да, тут было чему удивляться. Стоявшие вместе со мной у телетайпа американские журналисты ошалело качали головами. Ральф Данген, один из помощников Кеннеди, остававшийся в Вашингтоне, прочитав сообщение об Освальде, воскликнул: "Черт возьми, ведь они теперь свалят все на этого двадцатичетырехлетнего мальчишку..." 
 Кто такие "они" - Данген не уточнил. 
 Итак, перерыв в "промывании мозгов" закончился. На свет появилась официальная версия, и машина пропаганды вернулась к привычным канонам. 
 Далласская полиция, будто специально заботясь больше об обильной пище для этой машины, чем о правосудии и законности, сразу после ареста Освальда делала одно "разоблачение" за другим. Ли Харви Освальд устами далласского прокурора Генри Уэйда и начальника полиции Джесса Керри обвинялся одновременно в принадлежности и к Компартии США, и к "Комитету за справедливое отношение к Кубе", и к некоему "...международному заговору с целью убийства президента Кеннеди". Да, да, было и такое обвинение, просуществовавшее, правда, всего несколько часов до заявления госдепартамента о том, что никаких доказательств на этот счет не имеется. 
 Большинство американских газет и журналов, отбросив почему-то всякую тень сомнения, хотя по сути дела полиция только еще начинала следствие, публиковали, например, снимки здания далласского склада школьных учебников со стрелкой, направленной на окно шестого этажа, категорически утверждая, что именно отсюда был убит Кеннеди. Никаких оговорок, столь строго соблюдавшихся газетами во всех других случаях судебного разбирательства, никаких "якобы", "как заявляют полицейские власти", и т. д. - ничего подобного на этот раз не было. И это тоже было странно. 
 В качестве "улики" 1азеты и телевидение беспрерывно повторяли и факт пребывания Освальда в СССР, его женитьбу на советской гражданке. 
 И все жо, несмотря на такую форсированную обработку умов, у меня почему-то уже тогда сложилось впечатление, что американцы в массе своей относились к подобной версии по меньшей мере с сомнением. Помню одну телепередачу - репортеры интервьюировали прохожих в центре Нью-Йорка - на Рокфеллер-плаза. Десятка два остановленных ими прохожих на вопросы о причинах убийства Кеннеди отвечали примерно одинаково: преступление совершено "ультраконсерваторами, которые распространяют ненависть на Юге". 
 - Марксист из Далласа? - сказал при мне один из офицеров охраны Белого дома. - Это все равно, что "марсианин с Венеры". Техасские недоноски даже не смогли придумать ничего более правдоподобного... 
 Что же касается ста пятидесяти журналистов в холле Белого дома, то очень многие так и не поверили в прозрачные намеки на существование "коммунистического заговора". Кое-кто сказал мне об этом прямо. Другие предпочли отмолчаться и подождать дальнейшего хода событий. 
 Однако никакой враждебности окружающих ни к себе, ни к моей стране после этих сообщений я не почувствовал ни в первый, ни в последующие дни национального траура. 
 Ненужной оказалась и специальная охрана, выставленная было по приказу нового президента возле здания советского посольства в Вашингтоне. 
 Всю жизнь буду помнить разговор с американским коллегой вскоре после того, как полиция арестовала Освальда. 
 Настоящего имени этого человека называть не стану: если сделать это, он потеряет все, чего добился своим талантом и упорным многолетним трудом. 
 Назову его здесь просто Генри и добавлю, что это очень информированный человек, в чем я не раз убеждался раньше. 
 Генри, сильно нервничая, предложил мне пройти к кабинету покойного президента. "Это очень, очень важно", - настаивал он. Я согласился, и он провел меня по коридору мимо кабинета Сэлинджера и зала заседаний Национального Совета Безопасности. Мы остановились у входа в кабинет Кеннеди. Через открытые двери было видно, как рабочие застилали пол новым ковром кроваво-красного цвета. 
 - Хорошенько запомните, что видели, Майк, - проговорил Генри, - и то, чго я скажу, когда мы вернемся в холл... 
 В холле Генри продолжал: 
 - Я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто кто-нибудь из нас здесь, кроме фанатиков и умственных недоносков, верит в техасскую сказку насчет "красного заговора". Все гораздо сложнее и отвратительнее... Джекки еще два дня назад распорядилась сменить ковер в президентском кабинете - и вот - случайно он стал теперь символом. Но знайте, если бы она могла распоряжаться и теперь, то стены в кабинете тоже были бы выкрашены в кровавый цвет... 
 - При чем здесь все это? О чем вы говорите? 
 - Майк, - продолжал он, - Белый дом забрызган кровью, которую новому хозяину ничем не смыть. У нас и раньше убивали президентов, но такого злодейства еще не было. Пожалуйста, не забудьте, что я сказал, и не спешите с выводами о причинах и виновниках, что бы вы ни услышали сегодня, завтра, послезавтра, через месяц или через полгода. Подождите несколько лет и вы не пожалеете: только тогда нам удастся приблизиться к истине. Теперь же наступают смутные времена... 
 От этого разговора у меня тогда сложилось впечатление, что он вызван сильным нервным потрясением - Генри был горячим поклонником "новых рубежей". 
 В первый раз я всерьез задумался над тем, что сказал мне Генри, когда заместитель Сэлинджера Малкольм Килдафф, сопровождавший Кеннеди в поездке по Техасу, рассказал в интервью газете "Нью-Йорк геральд трибюн" об одной своей беседе с Линдоном Джонсоном. Разговор этот состоялся сразу после того, как в 14 часов 22 ноября 1963 года врачи Парклендского госпиталя в Далласе констатировали смерть президента. 
 Килдафф разыскал Линдона Джонсона в маленькой комнатке возле операционной, где он находился под усиленной охраной, и сказал ему, что нужно объявить прессе о смерти Кеннеди. Джонсон возразил: "Нет, подождите. 
 Мы еще не знаем, не коммунистический ли это заговор. Лучше я сначала переберусь отсюда на самолет". 
 Для должной и всесторонней оценки этих слов прежде всего важно иметь в виду такое обстоятельство: ОНИ БЫЛИ СКАЗАНЫ ПОЧТИ ЗА ЧАС ДО ПОИМКИ "МАРКСИСТА" ОСВАЛЬДА ИЛИ ВООБЩЕ КОГО БЫ ТО НИ БЫЛО! 
 С другой стороны, нельзя не обратить внимания и на то, с какой осторожностью и ненавязчивостью Джонсон высказал свою "гениальную догадку". "МЫ ЕЩЕ НЕ ЗНАЕМ, НЕ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ЛИ ЭТО ЗАГОВОР", проговорил он, как бы ничего категорически не утверждая, а лишь с тонкой психологичностью прожженного политического дельца подталкивая ход мыслей своего собеседника в нужном направлении. 
 В то же время шесть министров кабинета Кеннеди, включая руководителя американской внешней политики, высшее руководство Пентагона, уверенно предположили нечто противоположное - заговор правых сил. 
 Но не будем спешить с выводами в столь серьезном деле. 
 В конце концов слова Линдона Джонсона, сказанные Мал - кольму Килдаффу, вполне могут быть истолкованы всего лишь как свидетельство глубокого влияния восемнадцати лет "холодной войны" и антикоммунистической истерии на вице-президента Соединенных Штатов... 
 Впрочем, эти мысли родились позднее, когда схлынула горячка первых дней после убийства Джона Кеннеди. 
 А в ту первую бессонную ночь, проведенную в Белом доме в ожидании новостей, у меня снова и снова в ушах звенела фраза, услышанная у телетайпа в "Блэки". "Все-таки они добрались до него..." 
 2. 
 "ПУСТЬ ОНИ ВИДЯТ, 
 ЧТО ОНИ СДЕЛАЛИ" 
 Личный самолет президента Соединенных Штатов "ВВС-1" с телом Кеннеди, с Жаклин Кеннеди, Линдоном Джонсоном и сопровождавшей их в поездке по Техасу командой советников, секретарей, агентов охраны и журналистов на борту приземлился на пригородной вашингтонской военной авиабазе Эндрюс в 18 часов 03 минуты по местному времени 22 ноября 1963 года. 
 Встретить его прибыли те высшие официальные лица, которые оставались тогда в Вашинпоне или успели вернуться в столицу к этому часу. Кроме Макнамары, Роберта и Эдварда Кеннеди, заместителя Раска - Дж. Болла, специального помощника президента Макджорджа Банди, явились лидеры Конгресса и, конечно, целый сонм журналистов. Всех нас пропустили прямо на летное поле. А за оградой собрались тысячи три вашингтонцев, пробившихся сюда через кордоны у въезда на территорию авиабазы. 
 Прожекторы телевидения и кинохроники, осветив с ревом подползающую громаду "Боинга-707", замерли на его хвостовой части, там где был "президентский выход". 
 Вместо обычного трапа к самолету подогнали ярко-желтый автопогрузчик с поднимающимся наподобие лифта кузовом. А трап подошел к передней дверце самолета. Еще на ходу по его ступенькам взлетел наверх и нетерпеливо переминался с ноги на ногу Роберт Кеннеди. Едва дверца успела открыться, как он рванулся внутрь. 
 Через несколько минут гроб опустили на землю, погрузили в машину скорой помощи. Туда же сели Жаклин, Роберт и Эдвард Кеннеди, военный адъютант убитого президента генерал Клифтон. Остальные из тех, кто сошел с прибывшего самолета через заднюю дверцу, расселись по другим лимузинам. 
 Взвыли моторы, и вся кавалькада, рванув с места, скрылась во тьме. 
 Журналисты вокруг занервничали: "Где Джонсон? Почему он не вышел вместе с Джекки и Бобби? Что случилось? 
 Почему Кеннеди уехали одни?.." Отвечать на эти вопросы было некому: находившиеся рядом сотрудники пресс-отдела Белого дома, пожалуй, сами удивлялись не меньше нашего... 
 Но вот мертвящие лучи прожекторов переползли на трап у носовой части "ВВС-1" и замерли там в тягучей паузе. Наконец, по нему тяжелой размеренной походкой, будто придавленный невидимым для окружающих грузом, спустился Линдон Бейнс Джонсон. Слева от него легкими шажками семенила его супруга леди Бэрд. Новый президент выглядел спокойным, несколько мрачным и какимто торжественным. Зато леди Бэрд была заметно возбуждена. Вот Джонсон остановился перед нацеленными на него объективами телекамер и дюжиной треног с микрофонами, собрался что-то сказать. Вдруг за его спиной на взлетной полосе раздался рев моторов - начали взлетать реактивные вертолеты - и слова нового президента потонули в шуме. В это время леди Бэрд, увидев кого-то среди встречавших, раздвинула в улыбке тонкие губы и потянула было вверх руку, чтобы приветственно помахать ею. Джонсон перехватил эту руку на полпути, с силой дернул ее вниз, и будто бы ничего этого не было, не замечая больше своей сразу присмиревшей супруги, продолжал говорить какие-то слова, которые из-за шума вертолетов никто из нас толком не расслышал. 
 Позднее, когда журналистам раздали текст, мы узнали, что президент сказал следующее: "Это печальное время для всего народа. Мы понесли безмерну.э утрату. Для меня это глубокая личная трагедия. Я знаю, что мир разделяет скорбь, которую испытывает госпожа Кеннеди и ее семья. Я сделаю все, что в моих силах. Это все, что я могу сделать. Я прошу вашей и божьей помощи". 
 Кончив говорить, Джонсон, держа за руку леди Бэрд, шагнул из полосы яркого света в пспумрак. Их обступили Макнамара, Болл, сенаторы и другие встречавшие. Несколько минут спустя новый президент направился к вертолету, который доставил его и его спутников в Белый дом. Журналистам тоже нужно было спешить туда - по слухам, ожидалось заседание правительственного кабинета. Мы наперегонки побежали к своим автомобилям и помчались назад, в Вашингтон. 
 ...Холл западного крыла Белого дома по-прежнему был набит корреспондентами. Было заметно, что многие американские коллеги уже начали постепенно отделываться от стыда и шока первых часов. На смену им пришоп тот особый профессиональный азарт, появляющийся обычно у журналртстов, когда они освещают события, которые потом называют "историческими". 
 В обязанности корреспондентов при Белом доме прежде всего входит информировать о президенте и его действиях. Поэтому над всеми прочими сторонами происшедшего теперь в основном работали другие журналисты: 
 над "делом Освальда" - в Далласе, над "темой Кеннеди" - в вашингтонском пригороде Бетесде, где в госпитале шло официальное судебно-медицинское вскрытие тела убитого президента и где по-прежнему рядом с ним находилась Жаклин. 
 Новый же президент пока что еще не подавал никаких заметных признаков своей отныне самостоятельной политической жизни. Так что у всех нас было достаточно времени для охоты за кем-нибудь из иногда появлявшихся в холле президентских помощников, для последующего обмена друг с другом мнениями и информацией о смысле и значении происшедшего и происходящего. 
 В те часы в полном смысле этого слова работали только телевизионщики. 
 Они установили свои камеры на лужайке прямо перед дверью, ведущей в пресс-отдел, и вашингтонские телекомментаторы каждые двадцать-тридцать минут выступали отсюда с очередными сообщениями, хотя здесь, в Белом доме, пока еще ровным счетом ничего не происходило. Ждали возможного первого выступления Линдона Джонсона, а главное - последнего "возвращения" убитого президента в свою резиденцию, которая теперь уже официально перешла к его преемнику. 
 О чем тогда говорили в пресс-холле Белого дома? Версия "марксистского происхождения убийцы", обрушенная на Америку с экранов телевизоров, а на остальной мир через микрофоны "Голоса Америки" и телетайпы американских телеграфных агентств, если обсуждалась, то сдержанно, с плохо скрываемым недоверием. Не хочу быть превратно истолкованным: Освальд, как вероятный убийца, конечно же, фигурировал тогда в наших дискуссиях, но он фигурировал совсем в ином политическом ракурсе. 
 Пожалуй, наиболее четко смысл наших тогдашних первых поисков ответа на вопрос "Кто?" изложил в своей статье известный обозреватель Дрю Пирсон, который, в отличие от подавляющего большинства своих собратьев (в том числе и тех, кто еще вчера гордо числился среди "близких к Кеннеди"), рискнул написать такое: 
 "Если вы изучите историю американских президентов, которые были убиты, то обнаружите, что большинство этих трагедий произошло не в результате фанатизма одного человека. Они случились потому, что могущественные обладатели влияния в нашей стране проповедовали неуважение и ненависть к авторитету и власти конкретного правительства и человека в Белом доме, который олицетворял собой это правительство". 
 Далее Пирсон приводил теперь уже широко известные факты о том, как враждебно ультраправые "отцы Далласа" встретили Кеннеди, и заключал: "Проповедники ненависти добрались до нужного им человека. Но не они стреляли в него: они вдохновили человека или людей, которые совершили ото дело. То было тщательно спланированное политическое убийство". 
 Для настроений, царивших тогда среди собравшихся в Белом доме журналистов, пожалуй, характерен и такой маленький эпизод. Брайсон Рэш, комментатор вашингтонского телевидения, вел передачи из Белого дома. Перед очередной "пятиминуткой" он подошел ко мне, предложил выступить с ним "в паре" и, не дожидаясь ответа, обнял за плечи и стал легонько, но настойчиво подталкивать меня в поле зрения телекамер, до которых оставалось какихнибудь полтора-два метра. 
 Советскому журналисту выступить по американскому телевидению в разгар провокационной антисоветской и антикоммунистической истерии значило бы так или иначе помочь антисоветчикам. Категорический словесный отказ не помог: 
 Рэш продолжал тянуть меня в ярко освещенный круг перед камерами. Пока я лихорадочно соображал, как бы поделикатнее вырваться из "дружеских" объятий Рэша, эту сцену увидел американский фотокорреспондент, с которым мы были едва знакомы. Он быстро подошел к нам, придержал Рэша за рукав пиджака и громко сказал: 
 - Смотрите-ка, что здесь происходит. Вот уж не знал, Брайсон, что вы в одной команде с этими великими патриотами из Техаса... 
 Мой непрошеный интервьюер стушевался и пошел к телекамерам один. 
 Когда же двадцать четвертого ноября 1963 года Джек Руби, содержатель бурлеска, свой человек в мире гангстеров и далласских полицейских, на глазах у всей Америки (это передавалось по телевидению) преспокойно застрелил Освальда, с версией о "международном аспекте" убийства Кеннеди практически было покончено. Зато вопрос: "Кто?" вставал теперь с еще большей остротой. 
 В вашингтонском пресс-клубе открыто говорили: "Это дело воняет..." Чем оно воняет - не договаривали... 
 Теперь, наверное, будет понятнее, что вопрос: "Почему Джонсон не вышел из "ВВС-1" вместе с Жаклин Кеннеди?" не был вызван просто привычным для американской прессы желанием покопаться в чужом белье, а заключал в себе сугубо политическую подоплеку. Бывалые бытописатели вашингтонских политических джунглей справедливо усмотрели в этом, казалось бы, малозначительном, факте важный индикатор многих дальнейших событий, связанных и с "преступлением века" и с новым президентом. 
 Что же произошло на борту президентского самолета во время его перелета из Далласа в Вашингтон? Первые сведения об этом достигли пресс-отдела Белого дома поздно ночью 22 ноября. Это были незначительные детали, сопровождавшиеся, однако, таким заключением: "Жаклин Кеннеди и Джонсон жестоко поссорились из-за того, что люди Кеннеди назвали занятие Джонсоном президентского кресла "молниеносной узурпацией власти", а его поведение по отношению к убитому президенту и его вдове "неприличным". Конкретный смысл этих фактов раскрывался в следующих четырех эпизодах. 
 Эпизод первый. Линдон Джонсон, сразу после того как выдвинул в разговоре с Малкольмом Килдаффом версию о "коммунистическом заговоре", перебрался из Парклендского госпиталя на борт "ВВС-1" (а не вице-президентского "ВВС-2", на котором он прилетел в Даллас). 
 Вдова президента Кеннеди, команда его советников и секретарей прибыли на борт "ВВС-1" гораздо позднее, даже не зная, что здесь уже расположился новый президент. 
 Задержка с их прибытием произошла потому, что местные власти добивались, чтобы официальное судебное вскрытие тела Кеннеди было проведено в Далласе, и без этого не хотели разрешить вынос тела из госпиталя. 
 Заняв в самолете президентский отсек, Линдон Джонсон первым делом стал выяснять, как бы ему побыстрее принять присягу, чтобы юридически войти в права президента Соединенных Штатов. Он чувствовал себя хозяином положения. Окружавшие его помощники, секретари и агенты охраны потом дружно отметили, что он вел себя уверенно и спокойно. Два конгрессмена от штата Техас, с которыми Джонсон советовался насчет присяги, - Альберт Томас и Джек Брукс - высказывались за то, чтобы он сделал это немедленно. 
 Двое других считали, что лучше подождать до Вашингтона. 
 Новый президент решил, что это нужно сделать немедленно, и заказал телефонный разговор с министром юстиции США Робертом Кеннеди [По установленному в США порядку министр юстиции должен одобрить проведение присяги, до того как она состоится.]. По словам самого Джонсона, Роберт Кеннеди в этом разговоре согласился с тем, что присягу нужно принять немедленно. То же самое Джонсон утверждал и в письменных показаниях, данных комиссии Уоррена по расследованию убийства Кеннеди. 
 Линдон Джонсон разговаривал с Робертом Кеннеди из спальни убитого президента на борту "ВВС-1". При этом присутствовал только агент охраны Янгблад, который позднее не опроверг, но и не подтвердил джонсоновской версии состоявшегося разговора с Робертом Кеннеди, сославшись на "плохую память" и на то, что он "слышал только одну сторону". 
 Роберт Кеннеди говорил с Джонсоном в присутствии одного из руководящих чиновников министерства юстиции Эдварда Гутмана, который позднее подтвердил версию, сообщенную Робертом Кеннеди. Разговор этот проходил так. 
 Выразив в нескольких словах приличествующие случаю соболезнования, Джонсон перешел к интересовавшим его вопросам. Убийство, сказал он, "могло бы быть частью всемирного заговора" [Нужно иметь в виду, что весь этот разговор опять-таки проходил до ареста Освальда]. Роберт Кеннеди ничего не ответил на это, поскольку, как пишет беседовавший с ним позже Уильям Манчестер, автор уже названной выше книги "Смерть президента", "он не был в числе тех, кто подозревал наличие такого заговора, и не понимал, о чем говорит Джонсон". Тем не менее Джонсон в своих последующих письменных показаниях комиссии Уоррена утверждал, что Роберт Кеннеди, в уже известном нам телефонном разговоре с ним, согласился с этой версией и что они с ним будто бы "обсуждали возникшие в этой связи практические проблемы проблемы особой важности и срочности, поскольку в то время мы не располагали какой-либо информацией относительно мотивов убийства или его возможных последствий". 
 Далее Джонсон сказал Роберту Кеннеди: "Многие люди здесь считают, что я должен немедленно принести президентскую присягу. Есть у вас какие-нибудь возражения против этого?" ("Многие" - на самом деле лишь двое из четырех конгрессменов, с кем беседовал на эту тему новый президент.) 
 Роберт Кеннеди молчал. 
 "Конгрессмен Альберт Томас, - настаивал Линдон Джонсон, - полагает, что я должен принести присягу здесь". 
 Роберт Кеннеди снова ничего не отвечал. 
 "Многие другие, - продолжал нажимать Джонсон, - думают то же самое". 
 Кеннеди по-прежнему никак не реагировал. 
 Тогда Джонсон еще раз заговорил о "всемирном заговоре", и снова ответом ему было молчание. После этого Джонсон запросил у министра юстиции информацию относительно порядка принятия присяги и того, кто ее должен у него принять. 
 На эту просьбу Роберт Кеннеди сразу же ответил, что он быстро все выяснит и позвонит Джонсону. Через несколько минут Роберт Кеннеди сам связался с "ВВС-1" и сообщил Джонсону запрошенную информацию о том, как и кто может, согласно конституции США, принять присягу у нового президента. Однако позже, в тех же письменных показаниях комиссии Уоррена Джонсон утверждал: 
 Роберт Кеннеди посоветовал, "что я должен быть приведен к присяге немедленно, до вылета в Вашингтон..." 
 К этому эпизоду остается добавить лишь такие факты: 
 Линдон Джонсон, отдавая необходимые для принятия им присяги распоряжения (доставить в самолет судью, пригласить журналистов, задержать из-за этого отлет самолета), неизменно ссылался при этом на то, что "министр юстиции посоветовал мне принять присягу здесь". Однако когда самолет "ВВС-1" приземлился на авиабазе Эндрюс и вошедшему в него Роберту Кеннеди упомянули об этом, то министр юстиции сильно удивился и сказал, что он ничего подобного Джонсону не говорил... 
 Эпизод второй. Когда вдова и советники погибшего президента привезли гроб с его телом из госпиталя и погрузили на борт "ВВС-1", Жаклин сразу же прошла в носовую часть самолета, без стука (ведь до сих пор это была и ее спальня) открыла дверь и... замерла: на одной из кроватей Линдон ^Джонсон, лежа прямо в одежде и ботинках, что-то диктовал сидевшей за президентским столом секретарше. Увидев Жаклин, он медленно поднялся и молча вышел. 
 Вышла и секретарша. 
 Как рассказывали очевидцы, Жаклин Кеннеди посмотрела им вслед, тоже вышла из спальни и направилась к гробу, находившемуся в самом хвосте самолета, там, где обычно располагались агенты президентской охраны. 
 Линдон Джонсон вернулся в спальню. После этого туда снова прошла Жаклин, а вслед за ней и леди Бэрд. Джонсон обнял Жаклин за плечи, сказав при этом лишь одно слово: 
 "Милая!" - и покачал головой. Зато слова (и какие!) нашлись у новой "первой леди Америки". Она всхлипнула и сказала: "Я не знаю, что говорить... Мне больней всего, что это должно было случиться именно в моем любимом Техасе". Затем, после паузы леди Бэрд перешла к делу: 
 "Можем мы прислать вам кого-нибудь помочь переодеться?" 
 Жаклин отказалась, сказав, что она, возможно, сделает это, но не сейчас. 
 Теперь заговорил Джонсон: "Ну так вот, насчет присяги..." В ответ на непонимающий взгляд Жаклин он объяснил, что ему предстоит тут, в самолете, принимать присягу, при этом будут журналисты, а ей нужно "полежать, освежить себя и все такое прочее". 
 Жаклин, по-прежнему находившаяся в состоянии шока, механически ответила: "хорошо". Джонсоны вышли, Жаклин, оглядев спальню, вдруг заметила, что кто-то вынул из платяного шкафа ее белое платье, того же цвета жакет и черные туфли и положил на кровать. Это было еще одно явное напоминание, что ей нужно переодеться к церемонии присяги, снять свой розовый шерстяной костюм, забрызганный кровью и мозгом мужа. 
 Жаклин долго не выходила из спальни. Уже все было готово к принятию присяги, и Джонсон, не соглашавшийся начать эту церемонию без того, чтобы вдова убитого президента была сфотографирована рядом с ним, уже стал нервничать и в конце концов собрался пойти и привести ее сам. Но тут в дверях появилась Жаклин. Ее сразу подвели к Джонсону, который пожал ей руку и почему-то счел нужным объяснить: "Это самый печальный момент в моей жизни". Церемония принятия присяги состоялась, и вскоре фотография Жаклин Кеннеди рядом с новым президентом США на борту "ВВС-1" разошлась по всему миру. Жаклин была одета все в тот же окровавленный розовый шерстяной костюм... 
 Позднее, когда перед прибытием в Вашингтон ей снова предложили переодеться, она объяснила, почему не переоделась после первых просьб и не будет переодеваться сейчас: 
 - Пусть они видят, - сказала вдова президента Кеннеди, - что они сделали (курсив мой. - М. С.). 
 Жаклин не уточнила - кто же эти неназванные "они". 
 Впрочем, никто тогда и не спрашивал об этом, как будто бы всем было и так все ясно... 
 Эпизод третий. Самолет "ВВС-1" с его четырьмя мощными реактивными моторами быстро глотал мили, приближаясь к американской столице. Линдону Джонсону, удачно организовавшему церемонию присяги, предстояло уладить еще одно дело: поговорить с Розой Кеннеди, матерыо убитого президента, и выразить ей свои соболезнования. Не сделать этого было нельзя: отказ от разговора выглядел бы более чем странно. Он не мог быть скольконибудь удовлетворительно объяснен растерянностью, нервной перегрузкой или чем-нибудь еще в этом роде, а главное, мог навести на "всякие мысли". К тому же пассажиры президентского "Боинга-707" уже видели, что Джонсон не проявляет заметных признаков растерянности или нервозности. 
 Итак, выхода не было: разговор с Розой Кеннеди должен был состояться. И вот новому президенту подали телефонную трубку: на другом конце линии ждала мать убитого Джона Кеннеди. Линдон Джонсон прикрыл микрофон своей большой мясистой ладонью. Теперь окружающие заметили нервозность и сильную растерянность на его лице. Не поднося трубки к уху, Джонсон тихо проговорил: "Что я могу ей сказать?" Затем он все-таки решился и с трудом выговорил такую фразу: "Ей-богу, я хотел бы иметь возможность что-то сделать..." 
 Ответ Розы Кеннеди был очень двусмысленным. "Мы знаем, - сказала она, насколько вы любили Джека и как он любил вас". 
 "Передаю трубку госпоже Джонсон", - быстро ответил на это новый президент и, по словам очевидцев, сунул ее жене настолько резко, словно трубка была из раскаленного металла и нестерпимо жгла ему руку. Леди Бэрд тоже сказала всего лишь одну, не менее двусмысленную фразу: 
 "Мы все должны сознавать, как повезло стране, что ваш сын служил ей столько, сколько это продолжалось)) (курсив мой. - М. С.). 
 Так, более чем своеобразно, Линдон Джонсон и Леди Бэрд выразили свои соболезнования матери убитого Джона Кеннеди. Весь разговор этот был для Джонсона почему-то невыносим. Когда же дело было сделано, новый президент вскоре снова обрел утраченное равновесие. 
 Эпизод четвертый. "ВВС-1" приближался к цели. Внизу, вперемежку с лесными массивами мелькали огни пригородных районов Вашингтона: Фронт Ройял, Манассас, Фоллз Черч... 
 Жаклин Кеннеди позвала одного из агентов охраны и попросила его объявить: за гробом могут выходить только те, кто был близок к Джону Кеннеди. В узком коридоре возле "президентского выхода" собралось большинство пассажиров "ВВС-1". Сзади них, через открытые двери президентского салона была видна фигура Линдона Джонсона. Специального приглашения провожать гроб он не получил. Близким другом Джона Кеннеди он отнюдь не был. Присоединяться к большинству, воспользовавшись общим приглашением, новый президент не стал: ведь вдова вполне могла ему отказать, на этот раз в прямой форме. Конечно же. Джонсон понимал, что его отсутствие у гроба убитого президента будет замечено дотошными вашингтонскими журналистами. Тем не менее, во избежание худшего, он вынужден был остаться в самолете. 
 Новый президент, судя по всему, наиболее остро переживал именно это обстоятельство. Во всяком случае, о других фактах он никому ничего не говорил. А об этом счел нужным на другой день рассказать одному из членов правительственного кабинета, в свободную минуту записавшему это. Вот отрывок из этой записи, опубликованной Уильямом Манчестером: "Он (Джонсон. 
 - М. С.) сказал, что когда самолет приземлился, никто из людей Джона Кеннеди не обратил на него никакого внимания. Они вынесли из самолета тело Кеннеди, погрузили его в автомобиль, взяли с собой г-жу Кеннеди и отбыли. 
 И только тогда он покинул самолет без какого бы то ни было внимания, без почестей к нему, теперь уже президенту Соединенных Штатов..." 
 Итак, четыре эпизода на борту "BBC-1". Каждый из них, на мой взгляд, многозначителен, ибо характеризует главных действующих лиц не чужими, а их собственными словами и поступками, которые в минуты и при обстоятельствах, подобных описанным, с наибольшей откровенностью обнажили их подлинное человеческое нутро. 
 Жаклин Кеннеди нашла в себе достаточно сил, чтобы, не изменяя такту и приличиям (хотя от убитой горем женщины в сложившейся обстановке вполне можно было ожидать и иного), поступить во время присяги Джонсона так как она, исходя из интересов государственных (принцип преемственности власти), и должна была поступить, т. е. участвовать в этой церемонии. В то же время вдова Джона Кеннеди отказалась от того, что могло хоть в чем-то помочь прикрыть отвратительный характер совершенного в Техасе злодеяния. 
 Показал себя на борту самолета и Линдон Джонсон. 
 Конечно, его поведение далеко не самая лучшая реклама его личных качеств. Однако из приведенных выше четырех эпизодов к вопросу, поставленному в заголовке этой книги, прямое илп косвенное отношение могут иметь при трезвом и объективном подходе далеко не все История того, как Джонсон поспешил перебраться из Парклендского госпиталя на борг президентского "Боинга-707", как он организовывал там свою присягу, исходя из известных сегодня фактов, никак не может быть поставлена в прямую связь с этим вопросом. Хотя, нужно признаться: тогда, в горячке первых дней после убийства Джона Кеннеди, и мне, и многим другим людям казалось иначе. 
 Зато из тех же эпизодов выяснилось: во-первых, Линдон Джонсон продолжал распространять выдвинутую им же самим до ареста Освальда версию о "коммунистическом заговоре", явно подсказывая ее Роберту Кеннеди, и даже пытался ввести в заблуждение комиссию Уоррена, уверяя ее, что Роберт Кеннеди присоединился к такой оценке. 
 Во-вторых, как оказалось, разговор четы Джонсонов с матерью убитого президента был полон очевидными двусмысленностями. В чем именно заключались эти двусмысленности, думаю, будет ясно после того, как мы познакомимся с действительным характером отношений, сложившихся к ноябрю 1963 года между Джонсоном и Кеннеди. 
 3. 
 ДЖОНСОН И КЕННЕДИ 
 День официального вступления очередного президента Соединенных Штатов в должность определен американскими законами абсолютно точно. Это всегда происходит 20 января года, следующего за годом президентских выборов. 
 В этот день вновь избранный президент и вице-президент дают торжественную присягу, затем принимают военный парад, а вечером присутствуют на традиционном пышном бале политической элиты своей партии. 
 Обычно, еще загодя, в Вашингтоне в продажу поступает красочная программа, рассказывающая обо всех этих церемониях, о биографиях президента и вице-президента, а также их жен, которые становятся на последующие четыре года соответственно "первой и второй леди Америки". 
 Традиции были соблюдены и 20 января 1961 года, когда Джон Кеннеди официально стал президентом, а Линдон Джонсон вице-президентом Соединенных Штатов. Что касается программы праздника победителей, то на этот раз ее издали вторично (уже после 20 января), дополнив фотографиями всех торжеств и текстом речи нового президента, произнесенной им после принятия присяги. 
 Отныне переплетенная в синий коленкор с золотым тиснением заголовка программа стоила уже не один доллар, а целых двенадцать. 
 При желании можно было получить и именной экземпляр. 
 В этом случае в правом нижнем углу обложки красовалась, тоже тисненая золотом, ваша фамилия. Подобное удовольствие дополнительно стоило еще пять долларов. Выручка от продажи таких "программ-люкс" шла на покрытие расходов на бал. 
 Каюсь: я тоже тогда заказал себе экземпляр "программылюкс". Впрочем, теперь, разумеется, об этом нисколько не жалею - у меня остался любопытный исторический документ, полностью (за исключением сугубо неофициальной ночной холостяцкой попойки, устроенной в честь нового президента в доме видного вашингтонского обозревателя Джозефа Олсопа) запечатлевший события того дня, с которого начался путь Кеннеди к Далласу. 
 Перелистывая плотные, с роскошным глянцем страницы программы, я прочитал в биографии Линдона Джонсона вот что: 
 "Итак, "Джек" и "Линдон" - так их долго звали в сенате, члены которого теперь начнут называть их "мистер президент" и "мистер вице-президент", достойно, откровенно и открыто добивались высшей чести - выдвижения кандидатом от своей партии на пост президента. Разумеется, кто-то из них должен был проиграть. Победитель оказался человеком достаточно великодушным и разумным, чтобы сразу же после своего выдвижения протянуть руку сопернику, дав ему возможность сохранить в руках свой меч и использовать его в борьбе за то, что стало их общей целью. Побежденный тоже оказался разумным и принял предложенную возможность. Вчерашний старший коллега Джона Кеннеди по сенату оказался теперь младшим партнером нового президента. И у обоих были причины радоваться". 
 Даже со скидкой на торжественно-умиленный тон, неизменно присущий официальным биографиям, публикующимся в подобных случаях, эта оценка взаимоотношений Кеннеди и Джонсона и причин, которые свели их вместе, была вопиюще фальшивой. Истине в процитированном пассаже соответствовал, пожалуй, только один факт: 
 Джонсон оказался теперь в подчинении у Кеннеди. Что касается того, какие чувства вызывал у нового вице-президента этот поворот в его карьере, то мы еще получим возможность в них разобраться. 
 Итак, Кеннеди и Джонсон, "Джек" и "Линдон"... 
 Впервые эти два человека встретились за восемь лет до того, как они оказались в одной упряжке на самых высоких государственных постах Америки. 
 Это произошло в 1952 году накануне избрания Линдона Джонсона лидером демократов в сенате, чего он добивался давно и упорно. За два дня до голосования, в котором должны были участвовать все сенаторы-демократы, в кабинет к Джонсону вошел только что избранный в сенат от штата Массачузетс Джон Кеннеди. Новичок был одет весьма необычно для чинного облика Капитолия: свободный, спадающий вокруг худощавой фигуры свитер и брюки из тех, что обычно носят дома во время уикэндов. В общем, Кеннеди как сенатор, что называется, "не смотрелся". Сообщив Джонсону о своем намерении голосовать за его кандидатуру, Кеннеди раскланялся и вышел. 
 - Симпатичный парнишка, - сказал тогда с высоты своего сенатского величия Линдон Джонсон. - Кто знает, может у него впереди неплохое будущее... 
 Таким было знакомство этих двух людей. Однако личные политические судьбы и биографии Кеннеди и Джонсона впервые пересеклись лишь в I960 году, после того как оба они решили добиваться права занять президентское кресло в Белом доме. Наиболее очевидным и острым местом такого пересечения стал национальный съезд демократической партии в Лос-Анджелесе, где в начале июля разворачивалась борьба за выдвижение кандидата в президенты. 
 Конечно, теперь находится немало охотников утверждать, будто схватка в Лос-Анджелесе уже тогда несла на себе "роковую печать" и была, как писали газеты, "первой иредгрозовой вспышкой молний, поразивших Джона Кеннеди в Далласе". Все это, может быть, звучит красиво и завлекательно. Однако все это - неправда. 
 Нет, летом шестидесятого года борьба между Кеннеди и Джонсоном воспринималась вполне буднично, и американские газеты писали о ней не более драматично, чем о схватках между Кеннеди и другими его соперниками Эдлаем Стивенсоном, Губертом Хэмфри и Стюартом Саймингтоном. Так что ничего "р-р-рокового" в Лос-Анджелесе не наблюдалось. Берусь утверждать это, поскольку был на этом съезде вместе с двумя другими корреспондентами ТАСС - покойным И. И. Бегловым и Гарри Фрименом. 
 Думаю, что и рассказывать о первой открытой схватке Кеннеди и Джонсона следует именно так, как она воспринималась в те дни, когда никто, конечно же, не мог предполагать, что их путь, начатый в Лос-Анджелесе, закончится Далласом. 
 Американские партийные съезды можно сравнить с шахматными турнирами, замаскированными под цирковые представления. Цирк этот сознательно выставляют напоказ, чтобы всем было видно "право делегатов на свободный выбор, а кандидатов - на честное соревнование". Вот как все это выглядело. 
 Съезд демократической партии США заседал с 11 по 15 июля 1960 года в здании закрытой спортивной арены. 
 Два широких бульвара, опоясывающих здание арены, уже за несколько кварталов пестрели многоцветными гирляндами из флагов и лозунгов, призывающих делегатов голосовать за того или иного кандидата в президенты США от демократов: "Поддержим Джека - его молодость и энергия нужны Америке", "Пойдем дальше с Эдлаем", "Америке нужен мир - Линдон сумеет его обеспечить!". 
 Какой-то местный ресторатор не растерялся и вывесил собственный лозунг. 
 Гигантские буквы на полотнище, пересекающем бульвар, кричали: "Мы обслуживаем демократов". А ниже помельче добавка: "И республиканцев тоже"... 
 Чем ближе к спортивной арене, тем больше шума, красок, всяких ларьков и лотков, торгующих всем, что обычно идет в ход, когда собирается вместе множество людей. Входы в помещение съезда пикетируют демонстранты, нанятые штаб-квартирами кандидатов. У каждой группы свой духовой оркестр, который старается играть громче других. Рев кругом неимоверный. Больше всего демонстрантов и плакатов требовали выдвижения Эдлая Стивенсона: этот политический деятель демократов был весьма популярен в Калифорнии. 
 Сторонников Джона Кеннеди, судя по плакатам, здесь было меньше, зато их оркестров было больше и играли они громче всех. Плакатов, агитирующих за Линдона Джонсона, совсем немного, оркестров - всего два и один из них целиком из негров. Это, видимо, должно было доказать, что Джонсон совсем не типичный белый южанин... 
 После открытия съезда оркестры и плакаты перекочевали внутрь с наказом производить как можно больше приветственного шума при всяком упоминании имени "их" кандидата. Взрывы оплаченного энтузиазма должны были показать делегатам ту "невероятную поддержку", которой пользуется данный претендент, и, помимо всего прочего, тоже агитировать съезд на поддержку именно его кандидатуры. Поскольку эта сторона дела по давней традиции считалась весьма важной, такие демонстрации тщательно подготавливались штаб-квартирами кандидатов. 
 Штаб-квартира Эдлая Стивенсона наводнила спортивную арену своими людьми и, если судить по реакции зала на его выдвижение и на выдвижение Кеннеди, то можно было прийти к выводу, будто съезд действительно проголосует за Стивенсона. Секрет такой иллюзии открывался очень просто: люди Стивенсона прошли в зал заседаний, захватив почти все билеты, предназначенные для людей Кеннеди. Они пришли первыми к кассам, где были отложены билеты, заказанные штаб-квартирой Кеннеди, и, приколов на лацканы пиджаков значки "Я - за Кеннеди", получили их. 
 Позже, когда съезд выдвинул Кеннеди, газета "ЛосАнджелес тайме" подвела итог борьбы меланхолической фразой: "Стивенсон был кумиром галерки, а Кеннеди получил голоса делегатов". 
 Зал заседаний съезда гудел и волновался. Мало кто из четырех с половиной тысяч делегатов слушал, что именно толкует с высоко поднятой над партером и оттого казавшейся недосягаемой трибуны очередной оратор. 
 Участники съезда свободно разгуливали по залу, курили, громко перекликались. У многих при себе были трости и трещотки, купленные рядом в фойе. Трещотки - для выражения необходимых по ходу дела чувств (по команде руководителей делегаций штатов). Трости - на предмет схватки с соперниками из других делегаций. Случалось на американских партийных съездах и такое. 
 При всей наглядности и впечатляемости заседаний в зале спортивной арены (они передавались по телевидению) важные решения там не принимались, а только объявлялись с пафосом, словно номера цирковой программы. 
 И поэтому зал съезда действительно напоминал шахматную доску. 
 Пешками-делегатами, расположенными в боевом порядке, командовали руководители делегаций штатов - боевые кони и кадровые офицеры демократической партии, находившиеся тут же в партере. В президиуме съезда распоряжались фигуры поважнее - лидеры национального комитета партии. Они и передвигались-то по шахматному полю, словно ладьи - вдоль длинных рядов президиума, не спускаясь в зал. 
 Самих королей и ферзей здесь не было вовсе. Они работали в другом месте, руководя оттуда своими когортами. Появились они в зале только тогда, когда судьба турнира стала для них ясной, и всем им вместе осталось двумятремя уже предрешенными ходами завершить партию. 
 Кулачных поединков между делегатами в Лос-Анджелесе тогда не случилось: 
 этот цирковой номер явно выходил у публики из моды. Но схватки между претендентами не стали от этого менее жестокими и беспощадными. В конце концов, что значат вульгарные разбитыэ носы "пешек" по сравнению с загубленными карьерами или изуродованными репутациями "ферзей"! 
 Подлинные схватки проходили на другом конце города, в огромном старомодном отеле "Билтмор", где расположились главные штабы основных претендентов. И хотя внешне все тут выглядело куда более чинно и благопристойно, чем там, на шахматном поле, именно в номерах "Билтмора" 
 рождались и осуществлялись политические каверзы, пакости и многоступенчатые интриги с одной-единственной целью - стать королем-победителем среди демократов, чтобы потом, в финальном поединке, сразиться уже с другим королем, утвердившимся на другой - республиканской - шахматной доске. 
 Чтобы понять смысл и ход всей этой игры, важно было знать, что происходило до того, как в Лос-Анджелесе открылся партийный съезд. Только тогда можно было уверенно, не боясь ошибки, сводить почерпнутые в штабах и барах "Билтмора" новости к одному общему знаменателю - прогнозу, кто же из демократов имеет больше всего шансов попасть в короли и кого потом победитель изберет на роль напарника - демократического кандидата в вице-президенты. 
 Джона Кеннеди и главного организатора его предвыборной кампании брата Роберта не слишком волновало скандирование галерки спортивной арены: "Мы хотим Стивенсона! Мы хотим Стивенсона!" Они-то прекрасно знали, что не этот человек, проигравший две предыдущие битвы за Белый дом, является их главным соперником. 
 Более опасным был для них Линдон Джонсон, многолетний лидер демократов в сенате Соединенных Штатов. Это, между прочим, подтвердилось и результатами голосования: 
 Джонсон получил наибольшее после Кеннеди число голосов. 
 Братья Кеннеди уже перед началом съезда твердо знали, что они контролируют голоса 600 делегатов - на 161 меньше, чем нужно для избрания. 
 Голоса эти были сколочены кланом Кеннеди в предсъездовской кампании в основном двумя путями: сделками с партийными боссами крупных городов и активной пропагандистской кампанией с личным участием Джона Кеннеди во многих штатах страны. Однако значительную часть этих шестисот голосов он мог, согласно условиям заключенных сделок, контролировать только при первом или, самое большее, втором голосовании. Если бы Джон Кеннеди не набрал сразу нужного большинства, голоса делегатов многих штатов могли быть при дальнейшем торге отданы другим претендентам. Поэтому стратегия братьев Кеннеди на съезде заключалась в одном - во что бы то ни стало победить при первом же голосовании. Этой задаче и были подчинены все действия их штаб-квартиры на восьмом этаже отеля "Билтмор". 
 Братья четко разделяли свои обязанности, Джон добывал новые голоса. 
 Вот, к примеру, его расписание на 11 июля - день открытия съезда. С 8 часов 30 минут до 13 часов 30 минут он подряд выступал на совещаниях делегаций штатов Невада, Пенсильвания, Мичиган, Северная Каролина, Флорида, Аляска, Арканзас, НьюЙорк, Южная Каролина. Вторая половина дня была у него еще более загружена встречами с главами делегаций тех штатов, в чьих голосах Кеннеди еще не были уверены. 
 Роберт занимался другим. К делегациям штатов штаб-квартира Кеннеди прикрепила сорок наблюдателейопекунов из числа верных людей. Восемь из них носили на спине рации, которые давали возможность братьям в любой момент связаться с любой делегацией и даже любым делегатом. Опекуны располагали сведениями буквально о каждом делегате: для этого в штаб-квартире еще загодя соствили специальную картотеку. На карточке, ПОМИМО имени и рода занятий делегата, указывались имена его жены и детей, его религия, его хобби и привычки. Сорок "пастухов Кеннеди", как их окрестили на съезде, обязаны были каждый час докладывать по телефону или радио в штаб-квартиру о том, сколько голосов в опекаемой ими делегации будет подано за Кеннеди при первом голосовании. В штабе эти данные сводились, и братья все дни вплоть до голосования имели точное представление о том, как идут их дела. 
 Вот почему к среде 13 июля - дню выбора на съезде кандидата - Джон Кеннеди точно знал, что при первом голосовании за него будет подано минимум 740 голосов. 
 В этой обстановке главная задача Линдона Джонсона тоже сводилась к одному - не допустить победы Кеннеди при первом голосовании. Только тогда Джонсон еще мог надеяться, что при повторных баллотировках он наберет нужное большинство. Для этого Джонсон не менее активно, чем Кеннеди, выступал перед "спорными") делегациями, добиваясь их отказа от поддержки Кеннеди. Джонсон даже попробовал сразиться с соперником лицом к лицу, согласившись на дебаты с ним перед совместным совещанием делегаций штатов Нью-Йорк и Массачузетс. Однако Кеннеди - блестящий и эрудированный оратор - без особого труда победил Джонсона - большого мастера закулисных интриг, но не открытых словесных дуэлей. 
 Мастер закулисных интриг... Какие конкретные качества и повадки скрывались за этим ёмким определением? 
 Теперь, когда безжалостное время и история расправились с позолоченной мишурой официальной биографии, на свет появились подлинные и неприкрашенные факты. В том числе и о Линдоне Джонсоне. В том числе и такой. 
 Выборы 1952 года. Сенатор-демократ от штата Аризона Эрнест Макфарланд терпит поражение и уступает свое кресло республиканцу Барри Голдуотеру. И поскольку Макфарланд являлся не только сенатором, но и лидером демократов в сенате, то сразу же встает вопрос: кому быть новым лидером? Этого поста добивается Губерт Хэмфри, слывший среди южных демократов и консервативных коллег из других штатов либералом. Называется также еще один претендент сенатор Ричард Рассел. Добивается этого поста и Линд он Джонсон. Однако, в отличие от Хэмфри, он не спешит выказывать свое желание открыто. За него это, разумеется закулисно, делают два сугубо доверенных человека - его помощник Бобби Бейкер и родной брат Сэм Хьюстон Джонсон. 
 Бобби Бейкер звонит по телефону сенаторам-южанам и ведет следующий разговор: 
 - Сенатор, - говорит Бобби Бейкер. - Я насчет выборов лидера демократов в сенате, сэр. 
 - Ага, сынок, - отвечает сенатор. - Ты, конечно, думаешь о кандидатуре Линдона? 
 - Это не совсем так, сэр. Сенатор Джонсон считает, что новым лидером должен стать Дик Рассел. Но, как мы теперь знаем, сам Рассел этого не хочет и похоже, что место достанется Губерту Хэмфри или кому другому из северян. 
 - Бобби, этого мы допустить не можем. 
 - Вот-вот, сэр, мы тоже ведь так думаем. Если лидером не станет Рассел, нам нужен кто-нибудь вроде Линдона. Почему бы вам не заставить его согласиться на выдвижение. Кандидатура Хэмфри меня как-то пугает... 
 В ходе этой интриги был убит и еще один заяц. 
 В 1954 году Джонсону предстояли перевыборы в сенат. 
 Ему противостоял сильный противник - тогдашний губернатор Техаса Аллан Шивере. Джонсон сумел сделать так, что Шивере сам отказался от борьбы за сенатское кресло. Эта операция была поручена Сэму Хьюстону Джонсону. К тому времени, когда Бобби Бейкер закончил обрабатывать сенаторов, младший Джонсон доверительно побеседовал с вашингтонским корреспондентом самой крупной в Техасе газеты "Даллас ньюс". 
 - Вы, - сказал он корреспонденту, - должны понять только одно: борьба за пост лидера демократов в сенате свелась к двум фигурам. Это - Линдон и Губерт Хэмфри. 
 Ну а вы, конечно же, знаете, какую позицию Губерт занимает относительно налоговых скидок на нефть... 
 На следующий день "Даллас ньюс" выступила с корреспонденцией, переполошившей техасских (и не только техасских) нефтепромышленников, ибо в ней говорилось о том, что Хэмфри добивается поста сенатского лидера демократов для того, чтобы лишить нефтяную промышленность налоговых льгот. 
 Что касается Джонсона, писала газета, ссылаясь на "сведения из близких ему кругов", то он лишен возможности занять этот пост, ибо ему предстоит тяжелая борьба за сохранение своего кресла в сенате против такого сильного оппонента, как губернатор Шивере. 
 Теперь пришла очередь самого Линд она Джонсона. 
 Ему оставалось лишь пожинать плоды того, что посеяли его брат и Бобби Бейкер: в сложившейся ситуации нужно было только отказываться от поста лидера демократов в сенате. После выступления "Даллас ныос" в штаб-квартире Джонсона один за другим раздавались звонки из Техаса от крупнейших нефтепромышленников. Нет, они уже не предлагали, - они требовали, чтобы Линд он согласился стать лидером сенатских демократов и "не пустил проклятого прокоммуниста Хэмфри на это кресло". Что касается Аллана Шиверса и предстоящих выборов Джонсона в сенат, то, говорили нефтяные тузы, "пусть Линд он об этом не беспокоится. Аллан просто не будет выдвигать своей кандидатуры. Уж мы об этом позаботимся". 
 И действительно, на следующий день Джонсону позволил сам Шивере. 
 Позвонил, чтобы сообщить: он снимает свою кандидатуру в сенат и вполне доволен тем, что останется губернатором штата. 
 Только тогда Линд он Джонсон объявил, что согласен быть выдвинутым на пост лидера сенатских демократов. 
 Два дня спустя он стал им. 
 Но вернемся снова в Лос-Анджелес на съезд демократов. Здесь последней отчаянной попыткой штаб-квартиры Джонсона сорвать триумф соперника были утверждения о том, будто Кеннеди болен неизлечимой аддисоновой болезнью [Хроническое заболевание надпочечников], дни его сочтены, и его, следовательно, нельзя выбирать. С такими заявлениями в Лос-Анджелесе выступал Джон Коннэли, правая рука Линд она Джонсона и руководитель его предвыборной кампании. 
 Такой прием борьбы даже по сильно заниженным американским политическим стандартам считался "незаконным". Впрочем, Джон Кеннеди не растерялся. Его штабквартира опубликовала медицинское заключение, которое быстро нейтрализовало действие потенциально разрушительных слухов насчет "неизлечимой и смертельной болезни". Братья Кеннеди тоже не оставались в долгу. Их люди распространяли сведения о связях Джонсона с нефтяными королями, о его финансовых махинациях. Сам Джон Кеннеди ограничился тем, что презрительно нарек Джонсона "полковником Кукурузная Кочерыжка" (техасцы любят вареную кукурузу). 
 13 июля 1960 года съезд 806 голосами избрал кандидатом демократической партии в президенты Джона Кеннеди. 
 Линд он Джонсон получил 409 голосов. 
 Журналисты, американские и иностранные, были твердо уверены в таком исходе еще за сутки до голосования, соответственно предсказав в своих корреспонденциях победу Кеннеди. Нет сомнения, что Линдон Джонсон еще раньше знал о вероятности своего поражения. Во всяком случае еще до начала заседаний съезда он - вместе со своими сторонниками - действовал таким образом, чтобы обеспечить себе место напарника Кеннеди в дальнейшей предвыборной схватке с республиканцами. Впервые об этом разговаривал с самим Джоном Кеннеди накануне съезда близкий друг и доверенное лицо Джонсона, издатель газеты "Вашингтон пост" Фил Грехем. Позднее состоялась беседа Джона Кеннеди с "великим техасцем", спикером палаты представителей Конгресса США Сэмом Рейберном, во время которой, как казалось Джонсону, и был полностью улажен вопрос о кандидатуре вице-президента. При этом Рейберн, которого в Вашингтоне частенько называли еще "мистер нефть", поставил Кеннеди два условия: Джонсон должен часто ездить за границу и выступать с речами в самих США - столько, сколько он захочет; и в том и другом ему не должны мешать. Выдвинутые условия ясно показывали: будущий вице-президент намерен добиваться широкой национальной и международной известности с тем, чтобы потом было легче бороться за президентское кресло. За три года президентства Кеннеди Линдон Джонсон ездил за границу тридцать три раза и произнес более полутора сотен речей. 
 Так что когда на следующее после голосования утро Джон Кеннеди с глазу на глаз встретился с Линдоном Джонсоном в апартаментах последнего в отеле "Билтмор", то Джонсон уже прекрасно знал, о чем пойдет речь. Позднее он так пересказал содержание своего разговора с будущим президентом. 
 "Он сказал, что много раз в прошлом говорил, что считает меня, исходя из моего опыта, больше всех пригодным для поста президента, но что я, как южанин, не мог быть выдвинутым. Он сказал: по его мнению, именно я должен быть тем, кто заменит его, если с ним чтонибудь случится" 
 Такова версия Линдона Джонсона. Однако, судя по тому, что рассказывал потом сам Джон Кеннеди, разговор этот происходил иначе. "Я не предложил ему напрямик стать вице-президентом, - говорил Кеннеди. - Я всего лишь едва-едва намекнул на такую возможность. Но Линдон сразу же вцепился в нее". 
 Беседа закончилась тем, что Кеннеди чпко пообещал Джонсону только одно: связаться с ним "через два-три часа". 
 Вернувшись в свою штаб-квартиру, Кеннеди сообщил окружившим его помощникам: "Вы просто не поверите... 
 Он согласен! Он хочет этого!.." Смысл явного удивления Кеннеди раскрыл близкому к Джонсону журналисту Теодору Уайту один из помощников Кеннеди: 
 "Предполагалось, что мы предложим Линдону выдвижение кандидатом в вице-президенты, но мы никогда не исходили из того, что он примет зто предложение". 
 Что же делает Джон Кеннеди, выяснив реакцию Джонсона? Он посылает к нему своего брата Роберта, который начинает уговаривать Джонсона снять свою кандидатуру, утверждая, что большинство делегатов съезда не хотят его избрания, что в случае его выдвижения произойдет скандал и поэтому Джонсону лучше самому отказаться от сделанного ему предложения. Джонсон на это замечает: 
 "Я хочу быть вице-президентом и, если Кеннеди согласен на мою кандидатуру, я присоединяюсь к его дальнейшей борьбе за президентство". 
 Роберт Кеннеди отвечает гак: 
 "Он хочет, чтобы вы стали вице-президентом, если только вы этого захотите". Выслушав эти слова, Джонсон поручает находившемуся в соседней комнате Филу Грэхему связаться с Джоном Кеннеди по телефону и выяснить у того, "в чем загвоздка". Кеннеди в разговоре с Грэхемом объясняет, что "Бобби не в курсе дела", и подтверждает свое первоначальное приглашение Джонсону. 
 Таким образом, вопрос был практически решен. Покорный воле своих лидеров, съезд провозгласил Линд она Бейнса Джонсона официальным кандидатом в вице-президенты от демократической партии. Борьба в ЛосАнджелесе была закончена. В ней было два победителя - Джон Кеннеди и Линдон Джонсон, сумевший добиться своего. 
 Почему? В своей заключительной корреспонденции из Лос-Анджелеса Гаррп Фримеи и я тогда писали об этой победе: "Как указывают в близких к лидерам демократов кругах, сенатор Джон Кеннеди, после его избрания на съезде, под сильным нажимом политическихдеятелей южных штатов в конце концов согласился, чтобы кандидатом в вице-президенты стал Линдоп Джонсон. 
 Кеннеди нужно было успокоить партийных боссов американского Юга, сильно раздосадованных как поражением Джонсона в схватке за главное выдвижение, так и включением в принятую съездом предвыборную программу партии обещания предоставить гражданские права неграм. Конечно, Кеннеди и другие лидеры партии понимали, что избрание Джонсона на пост кандидата в вицепрезиденты натолкнется на шумную оппозицию либерального крыла демократов, поскольку он известен как ярый враг профсоюзов и пользуется репутацией сторонника сохранения расовой сегрегации. Однако в предстоящей тяжелой предвыборной борьбе с республиканским претендентом на Белый дом голоса южных штатов, судя по всему, должны сыграть немалую роль. Последнее соображение, очевидно, и явилось определяющим при окончательном выборе напарника для Кеннеди" [Как известно, Джон Кеннеди победил на выборах с перевесом всего в 118.550 гoлосов]. 
 Настойчивость Линдона Джонсона и выдвигавших его лидеров демократов Юга, Запада и некоторых других районов страны имела еще одну, важнейшую, подоплеку. 
 Но о ней я впервые услышал уже после окончания съезда в Лос-Анджелесе. 
 На обратном пути в Вашингтон знакомый американский журналист, много лет прикомандированный своей редакцией к Конгрессу, рассказывал: 
 - Кеннеди - опасные люди для нефтяной промышленности. Кого-кого, а уж нефтяные компании они постараются прижать. Почему? Да потому, что цены на нефть давно не устраивают папашу Джо. Ведь у него основные капиталы в доходных домах, которые, между прочим, нужно отапливать, И если они победят... Нет, техасские нефтехлёбы еще не лишились ума, чтобы не посадить на шею таким прытким ребятам, как Джек и Бобби, своего парня... 
 Вы что, не знали, что Джонсон - их человек? Сколько вы у нас тут живете? 
 Скоро год? Считайте, что прожили ото время наполовину впустую, если не разбираетесь в таких вещах... 
 Некоторым подтверждением справедливости этой высказанной довольно прямолинейно оценки может, на мой взгляд, служить такой эпизод, рассказанный одним из политических сподвижников Джона Кеннеди Пьером Сэлинджером уже после убийства президента в Далласе. 
 Вскоре после окончания лос-анджелесского съезда Кеннеди в узком кругу друзей ответил на прямой вопрос, почему выбор пал именно на Линдона Джонсона: "Все обстоятельства этого никогда не будут известны. И очень хорошо, что это так". 
 ... Мой ворчливый попутчик поведал и еще одну деталь. Оказывается, когда друзья говорили Джонсону, что у вице-президента меньше власти, чем у лидера демократического большинства в сенате, тот уверенно отвечал: 
 "Власть там, где она сосредоточивается...". 
 "Власть там, где она сосредоточивается". Разгадка этой фразы Линдона Джонсона пришла вскоре же после того, как Джон Кеннеди стал президентом Соединенных Штатов. 
 Структура политической власти в Америке сложилась так, что роль вице-президента в государственных делах по сути дела ничтожна. Его единственная четко сформулированная обязанность - председательствовать в сенате: по конституции США вице-президент называется еще и президентом сената. Джон Куинси Адаме, первый вице-президент США, рассуждал об этой американской особенности так: "Моя страна в своей мудрости придумала для меня самый незначительный пост из всех, когда-либо изобретавшихся человеком или его воображением. Итак, я - вице-президент. На этом посту я ничто. Но могу стать всем". 
 За годы существования Соединенных Штатов вице-президенты так или иначе мирились с подобными изъянами своего поста. Начало же президентства Кеннеди обогатило американскую историю прелюбопытным прецедентом. В феврале 1961 года по Белому дому распространилась такая новость: Джонсон подготовил и направил Кеннеди проект президентского распоряжения, по которому новому вицепрезиденту для самостоятельного руководства передавался бы ряд президентских функций. Вплоть до сего времени этот документ нигде не опубликован, хотя его существование никто не опроверг. 
 Поэтому приходится ограничиться лишь теми сведениями, которые дошли до корреспондентов при Белом доме: Джонсон попросил передать в его ведение вопросы освоения космоса, руководство министерством внутренних дел [Министерство внутренних дел в США, в частности, ведает вопросами вксплуатации природных ресурсов страны, наблюдением за законодательством, регулирующим взаимоотношения государства с нефтяной промышленностью] и министерством юстиции (а значит, и ФБР). 
 История с меморандумом Джонсона была воспринята тогда как еще одно свидетельство и без того известного в Вашингтоне непомерного честолюбия и жажды власти Линдона Джонсона. "Ему, - ехидно сказал мне Дрю Пирсон, - уже становится тесновато в рамках конституции". 
 Впрочем, говорили обо всем этом не слишком серьезно. 
 Просто на некоторое время меморандум Джонсона стал поводом для издевательских шуток в вашингтонских политических салонах: Джонсона с вежливым смешком сравнивали с Уильямом Сьюардом [Сьюард - государственный секретарь США при президенте Аврааме Линкольне, который вскоре после назначения на этот пост потребовал, чтобы Линкольн передал ему ряд важнейших президентских обязанностей.]. Узнав о таких эскападах в свой адрес, вице-президент пришел в ярость и отправился жаловаться президенту, утверждая, что его "неправильно поняли". После этого разговоры прекратились. 
 В прессу они, к счастью для Джонсона, тогда не попали. 
 Вскоре Кеннеди на очередной пресс-конференции объявил: он поручает вице-президенту самостоятельный участок работы - руководство всеми делами и планами Соединенных Штатов в области освоения космоса. О передаче Джонсону других функций, затребованных, как говорили, в его меморандуме, речи не было. Не упоминался, конечно, и сам меморандум, хотя объявленное решение президента явно было ответом на него. Непосредственной власти над министерствами, имеющими самое прямое отношение к гражданским правам негров и к контролю за эксплуатацией нефтяных ресурсов США, Линдон Джонсон не получил. 
 Джон Кеннеди, безусловно, понимал: Джонсону при его властолюбии, мании величия и чудовищной обидчивости нелегко было внутренне примириться с тем, что президентское кресло занимает молодой сенаторзаднескамеечник, еще совсем недавно во многом зависевший от всемогущего лидера демократов в сенате. "Цельте годы своей жизни, - заметил однажды Джон Кеннеди своему специальному помощнику Артуру Шлезингеру, - я не мог добиться рассмотрения какого-нибудь законопроекта до тех пор, пока не шел к Линдону Джонсону, чтобы умолить его дать ход моему законопроекту". Тот же Шлезингер в своей книге "Тысяча дней" пишет также: "Он (Кеннеди. - М. С.) прекрасно сознавал, что вице-президент - темпераментный, колючий и очень обидчивый человек. По словам Тома Уикера (вашингтонский корреспондент "Нью-Йорк тайме". - М. 
 С.), Кеннеди однажды сказал ему, что сочинить поздравление Джонсону с днем рождения "все равно, что составить государственный документ". Все же, я думаю, у Кеннеди не было сомнений в том, что Джонсон примет его руководство. Больше того, лично ему Джонсон нравился, он ценил его советы по вопросам, связанным с законодательством и работой по связям с общественностью. Кеннеди также был полон решимости, чтобы Джонсон, в качестве вице-президента, пользовался полным уважением, как того и требовал его высокий пост. Он всячески заботился о том, чтобы Джонсона полностью информировали о делах государства, чтобы тот присутствовал на важнейших заседаниях и церемониях. Кеннеди не терпел также, чтобы кто-нибудь из его помощников в Белом доме позволял себе выказывать хоть малейшее пренебрежение к вице-президенту". 
 Оставляя на совести автора "Тысячи дней" утверждения насчет симпатпй Кеннеди к своему вице-президенту (все известные факты скорей говорят об обратном) и насчет того, что он советовался с ним, можно согласиться: в 1961 и 1962 годах абсолютная корректность (во всяком случае, внешняя) 
 Кеннеди по отношению к Джонсону действительно имела место. Но значило ли это, что советам Джонсона, даже если у него их спрашивали, следовали? 
 Насчет этого к началу 1963 года у многих корреспондентов при Белом доме сложилось совершенно иное мнение. Для этого совсем необязательно было досконально знать "кухню" Белого дома. Достаточно было фиксировать факты о несогласии Джонсона с позицией Кеннеди по многим важным вопросам. Было известно, например, что Линдон Джонсон в частных беседах не одобрял ни той осторожности, с котор ой президент наращивал американскую агрессию во Вьетнаме, ни политику в Л атинской Америке (Джонсон считал ее "слишком мягкой"), ни схватку Кеннеди со стальными королями, поднявшими было, без согласования с правительством, цены на сталь (о сути и смысле всех этих расхождений речь еще впереди). 
 Все действия по проталкиванию законодательной программы Кеннеди в Конгрессе практически шли мимо вицепрезидента, через специального помощника президента по связям с Конгрессом Ларри О'Брайена. Кстати сказать, на этот пост Джонсон пытался было протащить своего человека, все того же Бобби Бейкера, но и это ему не удалось. 
 О сущности тогдашних советов Джонсона в области внешней политики можно судить, например, по его высказыванию на заседании Национального совета безопасности в зловещие дни карибского ракетного кризиса в октябре 1962 года. Джонсон, как известно, поддержал тогда призывы генералов Пентагона вторгнуться на Кубу, что, в сущности, означало бы прямое столкновение с Советским Союзом. Свою позицию вице-президент мотивировал одним: 
 "Тогда мы наверняка выиграем следующие выборы". 
 Короче говоря, в первые два с половиной года своего президентства Кеннеди, так же как это делали почти все его предшественники по отношению к вице-президентам, корректно старался обеспечить Джонсону положенный ему по конституции США почет без власти. Конечно, лично Джонсону нужно было большее, гораздо большее. Но он предпочитал переживать то, что считал обидами, молча. 
 Позднее биограф Джонсона Теодор Уайт напишет о настроении патрона в то время следующее: "Раздражаясь от бездействия, хотя вся его натура требовала именно действий, сознавая, что он подвергается оскорблениям, действительным и воображаемым, Джонсон прожил три года в состоянии тихой ярости". 
 К 1963 году Джонсон почти перестал появляться и на заседаниях правительственного кабинета, и на церемониях, приемах и балах в Белом доме. 
 Отсутствие Джонсона, конечно же, было замечено. Вездесущие журналисты принялись искать объяснений. В начале лета 1963 года на званом ужине в доме одного довольно крупного вашингтонского адвоката я впервые услышал о том, что Кеннеди будто бы намерен отказаться от Джонсона в качестве своего напарника на следующих президентских выборах осенью 1964 года. Мотивировка отказа, как ее тогда излагали, была примерно такой: все равно после позиции, занятой Кеннеди в вопросе о гражданских правах негров [Даже куцая законодательная программа Джона Кеннеди о гражданских правах негров была встречена Конгрессом в штыки и так и не получила одобрения при жизни Кеннеди.], на голоса южных расистов рассчитывать не приходится, поэтому Джонсон в следующей предвыборной кампании будет просто бесполезным грузом. 
 Слухи эти поначалу не получили даже косвенного подтверждения. Но вот в начале сентября 1963 года вашингтонские газеты раздули историю о махинациях ответственного служащего Конгресса Бобби Бейкера. Собственно говоря, махинации эти не были особенно уж скандальны или нетипичны. В Вашингтоне случались истории куда хлеще, причем с фигурами повиднее. Тем не менее газеты вцепились в Бобби Бейкера мертвой хваткой. 
 Чем дальше разворачивался этот скандал, тем яснее становились его истинные причины: в нем был замешан... сам вице-президент! Бобби Бейкер с 1955 года занимал пост секретаря демократического большинства в сенате, лидером которого уже тогда был Линдон Джонсон, кстати сказать, и назначивший Бейкера на эту должность. 
 Бейкер был в числе самых доверенных людей Джонсона. Еще в 1957 году он говорил о Бейкере: "Это человек, который понастоящему служит своей стране, и я считаю его одним из своих самых доверенных, самых преданных и самых компетентных друзей". Бобби Бейкер немало потрудился, чтобы добиться у ряда влиятельных сенаторов поддержки стремления своего шефа стать демократическим кандидатом в президенты в 1960 году. Во время съезда в Лос-Анджелесе Джонсон сказал о нем: "Это моя правая рука. Это - последний человек, с которым я советуюсь вечером, и первый, кого вижу утром". Теперь же, осенью 1963 года, вашингтонские, а вслед за ними и большинство остальных американских газет напирали именно на эту сторону дела близость Бобби Бейкера к Линдону Джонсону и его личным финансовым делам. 
 Дошлые репортеры вспомнили даже и то, как Бейкер назвал своего новорожденного сына "Линдон Бейнс Джонсон Бейкер". Самого Бейкера в Конгрессе давно окрестили - "маленький Линдон". 
 Бобби Бейкер поначалу обвинялся только в том, что использовал свою должность в Конгрессе для "бесстыдной торговли влиянием", зарабатывая на этом немалые деньги. 
 С 1955 по 1963 год при жалованье в 19 600 долларов в год он сумел "сделать" для себя 2 226 000 долларов, не уплатив с этой суммы почти никаких налогов. Основной метод заработков Бейкера в принципе был предельно прост: проталкивая через своих людей и в сенате и в правительстве крупные подряды военным компаниям, секретарь получал за это взятки наличными, а чаще "борзыми щенками", но на американский лад. Так, например, после устройства им одного солидного правительственного заказа для корпорации "Норе Америкэн Авиэйпш" Бейкер получил для своей торговой фирмы (оформленной на подставное лицо) исключительное право продавать через автоматы фасованные завтраки, кофе, сандвичи и прохладительные напитки на многочисленных заводах корпорации. 
 Именно из-за этой сделки и возник скандал, ибо Бейкер, как выяснилось, вначале собирался разделить полученное право с неким вашингтонским дельцом Хиллом, но потом передумал, забрав себе весь куш. Разъяренный Хилл подал на Бейкера в суд и начал рассказывать все, что знал о махинациях бывшего компаньона. А знал он немало, и вот уже к октябрю 1963 года газеты заговорили о том, что Бейкер был тем самым человеком, который, под руководством Линдона Джонсона, бесконтрольно распоряжался крупными суммами индивидуальных пожертвований, сделанных в период предвыборной кампании 1960 года. Эти пожертвования вносились наличными. Хилл, приведя имена свидетелей, утверждал: деньги эти в значительной мере шли отнюдь не на предвыборные цели. 
 "Делом Бейкера" сразу же заинтересовались соответствующие ведомства. В расследование активно включилось министерство юстиции США, причем, как об этом стало известно уже после убийства президента, министр юстиции Роберт Кеннеди отдал приказ использовать электронную технику подслушивания, с тем чтобы определить, какое отношение к финансовым махинациям Бобби Бейкера имеет Джонсон. 
 Сам Линдон Джонсон в дни, когда вашингтонские газеты "Ивнинг стар" и "Дейли ньюс" напечатали первые скандальные сообщения о Бобби Бейкере, находился в Западной Европе. Узнав об этом, вице-президент немедленно сократил (хотя поездка и без того уже подходила к концу) программу своего визита и вернулся в Вашингтон. Американские корреспонденты, сопровождавшие его в этой поездке, утверждали: спешка была вызвана именно разворачивавшимся скандалом. 
 В Вашингтоне один из братьев Кеннеди (кто именно - точно не установлено) коротко информировал Линдона Джонсона, что ФБР проведет полное расследование дела Бейкера. При этом у вице-президента даже не спросили о его отношении к такому расследованию. Сообщили и все. 
 Позднее президент Кеннеди на своей очередной прессконференции пообещал: нация узнает "всю правду о Бобби Бейкере". С каждым новым сообщением печати на эту тему Линдону Джонсону наносился катастрофически непоправимый политический ущерб. 8 ноября 1963 года журнал "Лайф" напечатал подробную статью о скандале. На одной половине журнального разворота были опубликованы фотографии двух замешанных в скандале любовниц Бейкера, на другой (во всю страницу) Линдон Джонсон в обнимку с Бобби Бейкером.
 Несмотря на все это, Джонсон не сделал ни одного публичного заявления по поводу скандала. Вице-президент предпочел отмалчиваться, справедливо побаиваясь, что любое его высказывание лишь подольет масла в огонь. 
 - Не могу понять этого молчания, - говорил мне в те дни американский коллега по Белому дому. - На что Джонсон надеется?.. 
 Разговоры о том, что Кеннеди намерены "выбросить Линдона на мусорную свалку", возобновились с новой силой. Теперь уже в их достоверности почти никто не сомневался. Одно лишь президентское обещание "всей правды" о Бобби Бейкере говорило о многом. Угроза непоправимой политической компрометации вплотную приблизилась к Линдону Джонсону. Однако вице-президент продолжал игнорировать скандал. И снова корреспонденты терзались в догадках: "В чем тут дело?". 
 31 октября 1963 года на очередной пресс-конференции президента ему был задан прямой вопрос: хочет ли он, чтобы Джонсон вновь выставил свою кандидатуру на пост вице-президента и будет ли его кандидатура в таком случае включена на предстоящем в следующем году съезде партии в список для голосования? 
 Кеннеди ответил на оба эти вопроса положительно. Но все же так, что не связал себе рук этими ответами. Президенту не поверили: ведь вскоре после пресс-конференции "дело Бобби Бейкера" начало обрастать новыми, уже открыто угрожающими репутации Джонсона деталями. В общем, создавалось впечатление, что братья Кеннеди вели дело к тому, чтобы Джонсон, под нажимом обстоятельств, сам отказался от выставления своей кандидатуры на следующий срок. Это впечатление подтвердилось, когда в феврале 1968 года в Америке вышла книга многолетнего личного секретаря Джона Кеннеди Эвелин Линкольн. В ней автор сообщала: за три дня до смерти президента, 19 ноября 1963 года, она сама спросила у него напрямик: "Кого вы намечаете своим напарником на выборах?" 
 Кеннеди, писала далее Линкольн, "посмотрел прямо перед собой и без колебаний ответил: "Сейчас я думаю о губернаторе штата Северная Каролина Терри Сэнфорде. 
 Во всяком случае, это будет не Линдон". 
 Правда, против такой версии возразил Роберт Кеннеди. 
 Сразу после выхода книги Эвелин Линкольн он опубликовал следующее заявление: "Я лишь несколько дней назад узнал, что госпожа Линкольн издает еще одну книгу о президенте Кеннеди. Я знаю о ее содержании лишь то, что опубликовано в отчетах сегодняшних газет. 
 В 1963 году я неоднократно обсуждал проблемы предстоящей избирательной кампании с президентом Кеннеди, и я хорошо знал его планы в связи с этим. 
 Мы ни разу не говорили ни о каких изменениях в списке кандидатов. 
 Было всегда ясно, что Линдон Джонсон будет кандидатом на пост вице-президента. Президент Кеннеди ценил его и приветствовал его поддержку и помощь и не собирался заменять его в списке кандидатов". 
 Однако этому опровержению тоже не очень-то поверили, как не поверили в октябре 1963 года и крайне осторожным словам президента о намерении выдвинуть Линдона Джонсона. Опровержение Роберта Кеннеди поняли как тактический маневр с целью избежать обвинений в том, что он, во-первых, вызывает раскол в демократической партии накануне очередных выборов, и, во-вторых, использует гибель брата в собственных целях. Ведь книга Эвелин Линкольн вышла в свет в феврале-марте 1968 года, когда Роберт Кеннеди и Линдон Джонсон вели сложный закулисный бой за пост кандидата демократов в президенты. Роберту Кеннеди Эвелин Линкольн отвечать не стала. 
 "Опровержение" Роберта Кеннеди поспешил подкрепить и бывший помощник убитого президента Теодор Соренсен. 
 Ему Эвелин Линкольн ответила: "Я уверена, что Тед Соренсен знает многое, чего я не знаю, и я уверена, что мне известно многое, что неизвестно ему". 
 В пользу правоты Эвелин Линкольн очень весомо свидетельствовал такой факт, почему-то "забытый" Робертом Кеннеди и Тедом Соренсеном. 
 12 ноября 1963 года, т. е. за неделю до приведенного Эвелин Линкольн в ее книге разговора насчет Джонсона, президент Кеннеди собрал первое совещание по вопросам, связанным с предвыборной кампанией 1964 года. Много внимания на совещании было уделено Югу, и в частности Техасу. Среди узкого круга особо доверенных лиц Кеннеди на совещании присутствовали и Роберт Кеннеди, и Тед Соренсен. Но на нем не было ни Линдона Джонсона, ии его людей. И этот факт, почти немедленно ставший известным корреспондентам при Белом доме, стал последним доводом, убедившим многих в том, что братья Кеннеди действительно хотят "выбросить Джонсона". 
 Сам Джонсон, безусловно, давно уже знал о подобных намерениях. Он просто не мог не видеть, что к концу третьего года правления Кеннеди дела складывались так, что вся дальнейшая политическая карьера вице-президента оказалась под угрозой, самой большой и самой серьезной из всех, с которыми когда-либо сталкивался в своей жизни он, "великий сын Техаса", унаследовавший право называться так после смерти "мистера Нефти" - Сэма Рейберна. 
 Кроме этой угрозы существовала еще одна. Речь шла о весьма возможном лишении Джонсона власти... в его родном Техасе... 
 Политическая машина демократов в Техасе давно уже раздиралась внутренними противоречиями, и в этом отношении положение там очень походило на то, что происходило в 1959 и 1960 годах с демократической партийной машиной в штате Нью-Йорк [Партийный аппарат штата Нью-Йорк, которым, как считалось, бесконтрольно заправляли боссы гангстерского пошиба Кармин де Сапио и Майкл Прендергаст, на самом деле был расколот междоусобицами по местным вопросам на несколько враждующих групп, и боссы к весне шестидесятого года фактически безраздельно контролировали только несколько районов самого Нью-Йорка. Это не ускользнуло от внимания, братьев Кеннеди. Их политические союзники под руководством самого главы клана - старого Джозефа Кеннеди начали потихоньку устанавливать связи с руководителями демократических партийных машин нью-йоркских графств и разными посулами, обещаниями, а где нужно подкупами и угрозами разоблачений и скандалов старались сводить воедино враждующие группки нью-йоркских демократов. В итоге де Сапио и Прендергаст незадолго до съезда в Лос-Анджелесе неожиданно для себя оказались перед выбором, выступить против Кеннеди и показать, что они фактически утратили контроль над партийной машиной, или же сохранить честь мундира и видимость власти, обещав поддержку Кеннеди. Боссы, хоть и были разъярены случившимся и при любых других обстоятельствах не собирались поддерживать Кеннеди, вынужденно капитулировали. "Эти братья-взломщики украли у нас штат", жаловался Прендергаст близким друзьям.]. Недовольство всевластием "людей большой нефти" - Джонсона и его правой руки Коннели, избранного в 1962 году губернатором штата Техас и покинувшего ради этой должности пост военноморского министра в правительстве Кеннеди, росло среди тех, кого американская пресса называла "либеральными" демократами. К ним причислялись руководители демократических партийных аппаратов в негритянских общинах Техаса, кстати сказать, наиболее политически активных из всех негритянских общин американского Юга. Сюда же входили и руководители техасских профсоюзов, мелкие бизнесмены. Становой хребет этой группировки составляли владельцы небольших и средних нефтедобывающих компаний, которые притеснялись нефтяными гигантами Техаса и других районов США. На выборах в Конгресс в 1956 году сенатором от штата Техас стал Ральф Ярборо, сумевший обеспечить себе поддержку всех этих недовольных и победить, вопреки желаниям всемогущих Джонсона и Коннели. 
 Для политической характеристики Ярборо достаточно указать, что он был тем единственным представителем Техаса на съезде в Лос-Анджелесе, который, вопреки всем остальным техасцам и, конечно, вопреки Джонсону, голосовал на съезде за выдвижение кандидатом в президенты Джона Кеннеди. Последующие три года показали, что сенатор Ярборо пользовался неизменной поддержкой и вниманием со стороны Кеннеди. 
 К осени 1963 года у сенатора Ярборо было немало оснований считать, что в результате предпринятой им активной кампании по сплочению низовых организаций демократов в Техасе он и его сторонники на предстоящем в 1964 году съезде техасских демократов возьмут в свои руки контроль над партийной машиной штата, вырвав ее из рук Джонсона и Коннели. В 1964 году Ярборо намеревался при скрытой поддержке Кеннеди выставить свою кандидатуру на выборах губернатора штата Техас против Коннели, которого он едва не победил уже в 1962 году. 22 ноября 1963 года техасская газета "Хьюстон кроникл", редактором и владельцем которой был сторонник Кеннеди, опубликовала результаты проведенного ее репортерами широкого опроса, который показал, что пятьдесят семь процентов техасских избирателей высказались за кандидатуру Ральфа Ярборо. 
 Линд он Джонсон, наверняка знавший об интригах Ярборо, конечно же, не мог не видеть, чем это грозило ему лично. Не мог он не помнить и того, что произошло в 1959 - 1960 годах среди демократов в штате Нью-Йорк. 
 Что касается братьев Кеннеди, то они в своих партийных интригах в Техасе жестоко просчитались: недоучли волю к сопротивлению тамошних "великих сыновей" и их крестных отцов - нефтяных королей. 
 Года два спустя после убийства Кеннеди за океаном начали открыто сравнивать Линдона Джонсона и его супругу леди Бэрд с шекспировским семейством Макбет. 
 Некий сенатор, представлявший в Конгрессе один из штатов восточного побережья страны, даже позволил себе сказать главному вашингтонскому корреспонденту американского журнала "Нэйшн" Роберту Шериллу: "Конечно, миссис Джонсон не слишком напоминает мне леди Макбет. 
 Но сравнение закономерно. Макбет до безумия обожал власть. Джонсон тоже обожает ее до безумия". Фамилию сенатора Шерилл не назвал. 
 Странная вещь! При всем обилии появившейся в Америке литературы об убийстве в Далласе совершенно нет сведений о том, как тогдашний вице-президент пытался бороться за сохранение своей политической власти и спасение от компрометации и что конкретно он для этого предпринимал. Ни сам Джонсон, ни кто-нибудь из его людей об этом еще не сказали ни слова... 
 Ну что ж, теперь остается лишь вспомнить, кто именно добился согласия Кеннеди на поездку в Техас, когда возник этот вопрос и как сам президент относился к такой поездке. 
 4 октября 1963 года (дело Бобби Бейкера уже месяц гремело в газетах) губернатор Техаса Джон Коннели поставил перед Белым домом вопрос о необходимости политической поездки Джона Кеннеди и Джонсона в Техас для того, чтобы "примирить перед надвигающимися выборами враждующие фракции местных демократов". Кеннеди вначале не дал согласия на поездку, объяснив, что будет гораздо лучше, если этим займется один Линдон Джонсон - глава демократической партийной машины в штате Техас. 
 Ссылался Кеннеди и на загруженность более важными государственными делами. 
 Тогда предложение Коннели поддержал Линдон Джонсон, который беседовал с Джоном Кеннеди наедине. Позднее Джонсон, тщательно взвешивая каждое свое слово, признал, что они с Кеннеди действительно "обсуждали политическую ситуацию в Техасе". После разговора с Джонсоном Кеннеди согласился на поездку. Но это решение не уменьшило его нежелания ехать, о чем он прямо говорил своему помощнику по вопросам печати Пьеру Сэлинджеру ("Хотел бы я не ехать в Техас") и министру финансов Дугласу Диллону, отправлявшемуся в это же время в Японию ("Хотел бы я поменяться с вами местами, Дуглас"). 
 Таковы факты. Не слишком трудно понять, что первоначальный отказ президента от поездки в Техас был продиктован уже определившимся его отношением и к Джонсону, и к Техасу. Поскольку Кеннеди решил, что Джонсон не будет его напарником на следующих выборах и полагал, что из-за своей позиции по негритянскому вопросу он все равно уже потерял голоса белых расистов Юга, то какой ему был смысл ехать в Техас? К тому же цель этой поездки, задуманной и организованной Джонсоном и Коннели, сводилась к одной задаче - укрепить их политический авторитет в штате за счет ущемления позиции соперника - сенатора Ярборо, которого Кеннеди, судя по всему, поддерживал. 
 Тем не менее после разговора с Джонсоном Кеннеди все же согласился на поездку. Может быть, потому, что отказать Джонсону означало откровенно отказаться от Джонсона? Но именно этого президент пока не хотел демонстрировать, так как из всех методов борьбы братья Кеннеди предпочитали "двойную игру". Из двух участников разговора одного нет в живых. Что касается второго, то, какова бы его версия ни была, скажем прямо: ни Америка, ни мир не поверят ему на слово, если даже Джонсон когда-нибудь и решится подробно заговорить о своей беседе с Джоном Кеннеди по поводу поездки в Техас. 
 Этот вывод содержится в журнальной публикации моей работы ("Аврора", 1969, NoNo 1 - 5). В начале ноября 1971 года Линдон Джонсон опубликовал свои мемуары - шестьсот страниц убористого текста под заголовком "С командных высот" (явный намек на то, что ему, как президенту, виднее, чем прочим смертным, где правда). Прочитав эти мемуары, я убедился: Джонсон так и не решился заговорить подробно. Вот как, например, объяснил экспрезидент причины поездки Джона Кеннеди в Техас: 
 "Очень много написано и пишется о цели той роковой поездки в Техас. 
 Очень многое из написанного неверно. 
 Президент Кеннеди отправился в Техас для сбора денег в предвыборный фонд демократической партии и для того, чтобы проложить путь к победе демократов в Техасе на выборах 1964 года. Поездка эта была президентской политикой в самом чистом виде, ибо являлась первым усилием в кампании президентских выборов 1964 года. И она проходила прекрасно". 
 Вот и все, что счел возможным рассказать Джонсон на эту тему. 
 "Неоткровенные мемуары Линдона" - под таким заголовком опубликовал рецензию на воспоминания экс-президента "Тайм", один из двух ведущих американских еженедельников. Что ж, такая оценка, на мой взгляд, вполне заслужена: Джонсон сообщил одни банальности. 
 Ведь никто и не сомневался, что поездка Кеннеди в Техас была вызвана предвыборными соображениями. Однако, какими именно? Линдон Джонсон ни словом не обмолвился о роли, отведенной братьями Кеннеди в Техасе сенатору Ярборо. Не рискнул экс-президент и опубликовать любую, но собственную версию своего разговора с Джоном Кеннеди, после которого президент согласился отправиться в Техас. Единственно, на что он отважился, - это в общих словах и без всяких доказательств заявить: многое из написанного о целях роковой поездки - неправда. 
 Такая смесь косноязычия с самоуверенностью обитателя "командных высот", которому, мол, все обязаны верить на слово, и была одной из причин того, что тот же "Тайм" призвал Джонсона написать еще одни - настоящие воспоминания. "Такая книга, - добавлял журнал, - пока что закупорена внутри экс-президента и задача в том, как ее оттуда вытянуть". 
 Да, в конечном счете тайна Далласа была бы разгадана больше чем наполовину, если бы мир узнал, с какими действительными целями тогдашний вице-президент США Джонсон добивался поездки президента Кеннеди в Техас и, в частности, в Даллас... 
 После того, .как мы познакомились с теми серьезными политическими осложнениями, которые навалились к октябрю 1963 года на Линдона Джонсона, разве не ясно, что от них вице-президент мог освободиться только при помощи чуда или несчастья? Но чудес, как известно, на свете не бывает. 
 Несчастья же случаются. Как гласит техасская поговорка: "Что одному бифштекс, другому - яд...". 
 В конце 1969 года молчание на эту щекотливую тему было нарушено. 
 Правда, не самим Джонсоном, а его младшим братом, уже упоминавшимся нами Сэмом Хьюстоном Джонсоном. "Мой брат Линдон" - так называется опубликованная им книга воспоминаний. В ней рассказан такой эпизод, важность которого для нашего повествования заставляет меня прямо процитировать это место из книги Сэма Хьюстона Джонсона. 
 На третий или четвертый день после убийства в Далласе (Джонсон-младший почему-то не уточняет даты), когда Сэм Хьюстон находился (чтобы избавиться от своры докучливых репортеров) в техасском городе Сан-Антонио, точнее в тамошнем мотеле "Эль-Тропикана", его вызвал по телефону Линдон, уже ставший президентом США. 
 Однако первый разговор не состоялся - президент должен был срочно с кем-то совещаться и Сэма Хьюстона попросили никуда не отлучаться и ждать нового телефонного вызова. Такой вызов последовал только через два часа. 
 "Извини, что заставил ждать, - сказал президент. - Тут у меня было срочное совещание с Раском и Макнамарой, так что я уж решил позвонить тебе, KOI да освобожусь и вернусь домой. 
 - Я думаю, ты сейчас очень занят, - сказал я. 
 - Никогда еще не был так занят, - ответил он. - Но я ждал этого разговора, чтобы сказать тебе, как глубоко я ценю все, что ты сделал для меня в жизни, Сэм Хьюстон. 
 Ведь, если бы не ты и твоя помощь, я не был бы тем, кем стал. 
 - Но, Линдон, я же не имел никакого отношения к Освальду... 
 Линдон ахнул, начал быстро бормотать что-то совсем неразборчивое и, наконец, взорвался. Боже ты мой, как он взорвался! Никогда еще я не видел его таким разъяренным. 
 - Будь ты проклят, Сэм! - орал он в трубку. - Что это за чертовщину ты бормочешь? Я специально вернулся домой, чтобы отсюда серьезно поговорить с тобой, а ты мне подбрасываешь сволочные, ужасные и глупые шуточки вроде этой. Ты всегда отпускаешь свои вшивые гадкие шутки по всякому поводу... 
 Он продолжал орать еще минут двадцать, распаляясь все больше и больше. 
 Я так и ждал, что он в конце концов швырнет трубку. Но он не сделал этого. 
 Под конец разговора он сказал усталым и каким-то отчаявшимся голосом: 
 "Я позвоню тебе как-нибудь в другой раз". 
 Линдон Джонсон больше никогда не касался в беседах с братом этого их разговора... 
 4. 
 ОСВАЛЬД, РУБИ И ДРУГИЕ 
 Это событие произошло на третий день нового 1967 года. 
 Самая первая телеграмма ТАСС о нем, как и положено в солидном телеграфном агентстве, была предельно краткой. 
 Вот она: "Нью-Йорк, 3 января (ТАСС). Джек Руби, застреливший Ли Харви Освальда, обвиненного в убийстве президента Кеннеди, скончался сегодня (в 16.30 по Гринвичу) от рака в Далласе. Об этом сообщила администрация Парклендского госпиталя, где Руби находился на лечении". 
 Сообщение американского агентства Ассошиэйтед Пресс отличалось легковесностью и, пожалуй, не очень-то уместным оптимизмом. Вот оно: 
 "Нью-Йорк. Корреспондентка АП Пегги Симпсон передает из Далласа: 
 Утром 3 января Джек Руби проснулся веселым и голодным. Через несколько часов из-за большого тромба у него нарушилось дыхание и он скончался. 
 Официальной причиной смерти, последовавшей в 10 час. 30 мин. 
 утра (но местному времени), явилось "расстройство дыхания". Один из присутствовавших при вскрытии сказал, что образовавшийся в ноге Руби тромб закупорил артерию, а затем оторвался и попал в легкое. 
 Вечером 2 января Руби стало трудно дышать и его поместили в кислородную палатку. Ему стало лучше и он спокойно заснул. Утром 3 января Руби "был веселым", принял душ и заказал на завтрак яйца, сказал д-р Юджин Френкел. 
 Через час последовал, как заявил Френкел, острый приступ, и Руби уже не реагировал ни на кислород, ни на массаж сердца". 
 Если бы только все обстояло так просто и с .этой смертью, как старалась уверить мир Пегги Симпсон!.. 
 Оба сообщения - наше и американское - лежали передо мной (я уже работал в Москве), только что сорванные с редакционных телетайпов, я читал их снова и снова и память вернула меня назад в Вашингтон, в тот самый день, когда имя безвестного далласского кабатчика Джека Руби, прогремев на весь мир, оказалось в зловещей и таинственной связи с именами Джона Фитцджеральда Кеннеди и Ли Харви Освальда. 
 ...Воскресным утром 24 ноября 1063 года в пресс-отделе Белого дома находилось гораздо меньше журналистов, чем в минувшие двое суток: похороны Джона Кеннеди были назначены на следующий день, а сегодня в полдень тело убитого президента должны были перевезти в здание Конгресса для торжественной церемонии прощания с ним. 
 Весь день в Вашингтон прибывали для участия в похоронах высокопоставленные представители иностранных государств со всего света, и многие из нас отправились их встречать. 
 Я появился в пресс-отделе около одиннадцати часов утра, чтобы попасть на утреннюю встречу пресс-секретаря президента Пьера Сэлинджера с корреспондентами. Здесь могли быть важные новости: ведь Белый дом до сих пор не сделал ни одного заявления об убийстве Джона Кеннеди, а сообщения из Далласа продолжали распространять "улики" против Освальда. Увы, ничего нового и эта встреча с пресс-секретарем нам не дала: теперешний хозяин Белого дома предпочитал публично отмалчиваться, предоставляя властям и полиции Далласа возможность действовать так, как они действовали до сих пор. 
 После встречи с пресс-секретарем я еще остался в Белом доме, обсуждая с коллегами, какой же будет при новом президенте политика Соединенных Штатов во Вьетнаме, в вопросе о гражданских правах американских негров и т. д. Об убийстве Джона Кеннеди или об Освальде разговора почти не было. Один из корреспондентов агентства Франс Пресс начал было уверять, что, как он слышал, ФБР "вот-вот все-таки добьется полного контроля над далласским следствием, а Освальда, может быть, даже переведут в Вашингтон". Никто из нас ничего подобного не слышал, но подвергать сомнению эту новость не стал: она казалась вполне логичной. 
 И вдруг в пресс-холл из приемной Пьера Сэлинджера с возгласом "Включите телевизор... там... опять..." вбежала одна из секретарш пресс-отдела. 
 Телевизор был мгновенно включен и мы увидели то же, что уже видела почти вся Америка и вскоре увидел весь мир: как застрелили Освальда. Вслед за этим из Далласа пришла "молния": убийца - некий Джек Руби, владелец ночных клубов "Карусель" и "Вегас". 
 Когда минут через двадцать телевидение повторно показало сцену убийства Освальда, прессхолл уже снова был набит журналистами и служащими Белого дома. Стоявший рядом со мной агент президентской охраны, как бы размышляя вслух, сказал при мне: 
 "Почему, когда они вели его к машине, никто не прикрывал его спереди?" 
 "А-а, заткнись, умник! Вы, что ли, делали там все как положено?" огрызнулся тот, к кому обращался охранник. 
 Очередные "молнии" телеграфных агентств из Далласа сообщали: Руби после ареста заявил полицейским: "Я сделал это, движимый чувством глубокой ответственности перед миссис Жаклин Кеннеди... Я сделал это, чтобы избавить ее от мучительно долгого и публичного судебного процесса". 
 - Ах, сукин сын, он еще, оказывается, и наш благодетель, - проговорил Мерриман Смит, читавший вместе со мной эти "молнии" в пресс-отделе Белого дома. 
 - Какое презрение к умственным способностям человечества! - откликнулся корреспондент агентства Рейтер. 
 - Что они, с ума сошли, прерывать передачу о подготовке к похоронам президента паршивым гангстерским боевиком! - воскликнул, увидев на экране телевизора убийство Освальда, один из помощников нового президента Джордж Риди. Он не сразу сообразил, что Голливуд тут ни при чем, свои гангстерские нравы и законы на этот раз демонстрировал Даллас. 
 Как стало потом известно, в это время Председатель Верховного суда Соединенных Штатов Эрл Уоррен у себя дома заканчивал писать речь, которую ему предстояло сказать в Капитолии над гробом Джона Кеннеди. Уоррен не видел прямой передачи из Далласа, и когда его дочь Дороти вбежала в кабинет со словами: "Они только что застрелили Освальда", будущий глава комиссии по расследованию убийства Джона Кеннеди, которой история присвоила его имя, недовольный тем, что его оторвали от важного дела, ответил: "Дорогая, пожалуйста, не обращай внимания на всякие дикие слухи!". 
 Председатель Объединенного комитета начальников штабов США генерал Максуэлл Тэйлор, находившийся в это время в Белом доме, позднее, вспоминая о своей первой реакции на выстрел Джека Руби, рассказывал: "Я был уверен: сразу же возникнет подозрение, что убийство Освальда предприняли для того, чтобы что-то скрыть". 
 Форрест Соррелс, главный агент ФБР в Далласе, участвовавший в следствии по делу Освальда, в разговоре по телефону с агентом президентской охраны Джерри Бенном на реплику Бенна: "Это - заговор", не задумываясь, ответил: 
 "Конечно". У Соррелса, пожалуй, с самых первых минут после выстрела Руби было больше оснований быть уверенным в этом, чем у кого бы то ни было. 
 Ведь он своими глазами видел сцену, очень похожую на стремление добить Освальда уже после выстрела Руби, добить на тот случай, если пули, выпущенной в упор в верхнюю часть живота Освальда, оказалось бы недостаточно. 
 Дело было так: после выстрела одни полицейские схватили Руби. Другие, подняв Освальда с бетонного пола гаража в подвале здания городской полиции Далласа, где все это происходило, внесли его в одну из комнат нижнего этажа и положили там в ожидании прибытия "скорой помощи". О новом убийстве сообщили Соррелсу, находившемуся наверху в кабинете начальника полиции Джесса Керри. Оба они помчались вниз. Войдя в помещение, где без сознания лежал Освальд, Соррелс увидел, что какой-то человек, наклонившись над Освальдом, мял его живот. 
 То же самое видел другой агент секретной службы Томас Келли, только ему показалось, что человек этот держит в руках стетоскоп. Джесс Керри тоже видел все это, попозднее, на вопрос Соррелса, кто манипулировал над Освальдом, коротко ответил: "один наш сыщик", и ничего больше не сказал. 
 Да и Соррелс, судя по всему, больше ничего не спрашивал. Мять живот, пусть под предлогом искусственного дыхания, значило катастрофически расширять внутреннее кровоизлияние у Освальда, уже вызванное пулей Руби. Можно, конечно, сослаться на то, что анонимный сыщик не знал, что делал. Однако поверить этому трудно, ибо американские полицейские (как и пожарные) в массе своей проходят не только курс медицинской первой помощи с упором на первую помощь при огнестрельных ранах, но даже обучаются... принимать роды! 
 Да, у Ли Харви Освальда не было шансов выжить!.. 
 Все эти факты мы, конечно же, узнали через несколько недель, как и разговор между далласским полицейским Джеймсом Ливеллом и Освальдом, когда последний был выведен из камеры для перевозки в тюрьму. К левой руке Ливелла была прикована с помощью наручников правая рука Освальда. Перед тем как оба они сели в лифт, спустивший их в подвал, где их ждали корреспонденты, автомашина и Джек Руби, Ливелл сказал своему "подопечному": 
 "Если в тебя кто-то станет стрелять, у меня одна надежда, что они будут такими же хорошими стрелками, каким оказался ты". По словам Ливелла, Освальд на это возразил: 
 "Никто в меня не станет стрелять". 
 Примерно так же думал и сотрудник приемного покоя Парклендского госпиталя Джилл Помрой, за двадцать минут до выстрелов Руби предупредивший медицинскую сестру госпиталя Берту Лозано, что нужно быть готовым к новым чрезвычайным происшествиям в районе полицейского управления города. И действительно, когда Освальда привезли в этот госпиталь, его уже ждала дежурная хирургическая бригада. 
 Операция, как известно, ничего не дала: пациент скончался, так и не приходя в сознание. Если пуля "благотворителя" Джека Руби и "недоделала" свое дело, ей помог в этом тот, кого Джесс Керри назвал "одним нашим сыщиком". 
 И хотя все это стало известным позднее, тогда, сразу после полудня 24 ноября 1963 года, и мне и многим другим моим иностранным и американским коллегам уже было ясно: с версией о "коммунистическом заговоре" или просто о "марксисте Освальде" было покончено и покончил с ней не кто иной, как Джек Руби. Такой вывод делался в разговорах. В статьях же многие утверждали другое. Вот типичный пример. В газете "Вашингтон пост" появилась статья Чалмерса Робертса, в которой он, хоть и называл новое убийство в Далласе "пятном для всего американского правосудия", писал: 
 "Конечно, болезнь Далласа - его ультраправый фанатизм, однако президент, как кажется, был убит ультралевым фанатиком". 
 А пятно на американском правосудии тем временем становилось все жирнее и жирнее. 27 ноября корреспондент Юнайтед Пресс Интернэшнл, ссылаясь на рассказ тюремщика Джека Руби, некоего Е. Л. Холмана, сообщал: 
 "Руби позволили позвонить из тюрьмы по телефону бармену клуба "Карусель" Эндрю Амстронгу и своему приятелю Сесилю Хемлину. Амстронг в ответ на вопрос Руби: "как дела в "Карусели"?" ответил,что "бизнес идет туговато" и что никто из посетителей "не говорит ничего ни о нем самом, ни об убитом им Освальде". Сесиль Хемлин на вопрос Руби, как отнеслись друзья к тому, что он сделал, заверил Руби: "Друзья на вас совсем не сердятся". 
 В заключение корреспондент ЮПИ сообщил, что уже на второй день после ареста Руби, плотно позавтракав, засел за ответы на 100 писем, которые пришли в тюрьму на его имя. 
 Насколько мне известно, это было, пожалуй, одно из последних сообщений, в котором цитировались слова самого Джека Руби. В дальнейшем, вплоть до самого суда над ним, газеты писали все больше о разных юридических казуистических перипетиях подготовки судебного процесса. 
 В общем (случайно или нет, судить не берусь), но о деле Руби писалось так и такое, что чем больше вы читали все это, тем неинтересней вам становилось. 
 И вот 17 февраля 1964 года в Далласе открылся процесс над Руби. 
 Председательствовал на нем судья Джо Браун, который, как выяснилось, в 1959 году давал Руби рекомендацию, необходимую для принятия его в члены торговой палаты Далласа. Свыше двух недель у суда ушло на формирование состава присяжных. Собственно же судебный процесс продолжался семь дней. 
 Самому Руби на нем позволили сказать всего четыре слова в ответ на вопрос судьи, признает ли он себя виновным. "Не признаю, ваша честь", ответил подсудимый. 
 Все остальные миллионы слов говорились прокурором и адвокатами Руби. 
 Спор шел по сути дела лишь об одном: вменяем ли был подсудимый, когда убивал Освальда, или нет. Найдя, что подсудимый был вменяем, суд приговорил его к смертной казни. Руби и на это ничего не сказал. 
 Вопрос же о возможных связях Руби с Освальдом, о возможности существования заговора на суде фактически не только не расследовался, но даже не затрагивался вообще! 
 О Фемида, столь многократно воспетая американская Фемида! На судебном процессе в Далласе местные жрецы твои не только удалили с твоих глаз повязку. Они вырвали у тебя из рук и другой полагающийся тебе по древней легенде символ беспристрастности - весы. И обезоружив тебя таким образом, далласские жрецы твои, как могли, глумились и над тобой и над истиной. 
 Они просто не желали заниматься ничем, что не относилось к психике Джека Руби. А фактов (и каких!), показывающих, что Руби имел самое прямое отношение к убийству не только Освальда, но и самого Джона Кеннеди, обнаруживалось все больше и больше. Корреспондент нью-йоркской "Дейли ньюс" при Белом доме Сет Кантор вместе с другими журналистами освещал поездку Джона Кеннеди в Техас. Когда он добрался до Парклендского госпиталя, где врачи тщетно пытались спасти застреленного президента, то встретил там... Джека Руби. И не просто встретил: Джек Руби дернул Кантора за пиджак и спросил: "Должен ли я закрыть мои заведения на следующие гри дня, как вы думаете?" Кантор не понял вопроса и потому, ошарашенно посмотрев на Руби, прошел мимо - ведь он торопился узнать, что с президентом. Сет Кантор не мог обознаться: он знал Руби до этой поездки в Даллас! 
 Кантор, после убийства Освальда, принялся рассказывать о своей встрече с Руби всем, кто хотел его слушать, написал об этом статью. Но жрецам американской Фемиды это было неинтересно. Во время суда над Руби эти показания вообще не фигурировали, как не фигурировали показания и другой свидетельницы - жительницы Далласа Вилмы Трайс, которая также утверждала, что она видела Джека Руби в Парклендском госпитале, после того как туда доставили застреленного президента. 
 Да что там далласские жрецы! Забегая вперед, скажу, что то же самое равнодушие и Кантор и Вилма Трайс обнаружили и у жрецов правосудия вашингтонских. Следователи комиссии Уоррена внимательно выслушали их обоих и... "Опровержению" (без единого четко доказанного факта!) того, что видел в Парклендском госпитале Сет Кантор, в основном докладе комиссии Уоррена посвящено несколько абзацев. Какое это "опровержение", судите сами: в докладе категорически утверждается лишь одно: "По всей вероятности, Кантор не видел Руби в больнице Паркленд..." 
 Показания же Вилмы Трайс упоминаются там мимоходом, даже без ссылки на нее, а анонимно - "одна женщина". 
 И все. Помните, как Джесс Керри сказал о человеке, мявшем живот раненого Освальда, - "один сыщик". 
 Теперь комиссия Уоррена назвала важного свидетеля "одной женщиной". 
 О жалкая, беспомощная, проституированная американская Фемида!.. 
 Довольно, может сказать читатель. Разве не очевиден весь этот балаган?! 
 И все-таки автор просит набраться еще чуть-чуть терпения. 
 Другой американский журналист - Виктор Ф. Робертсон - г .жазал комиссии: Джек Руби находился в полицейском управлении Далласа после того, как туда привезли арестованного Освальда и... пытался проникнуть в помещение, где допрашивали Освальда, но был остановлен полицейским, стоявшим в дверях. Подтвердил это и полицейский детектив Ричард М. Симе. 
 Подтвердил и сообщил еще одну деталь: Руби пытался сделать это под предлогом, что он несет туда бутерброды! 
 Уже после полуночи Джек Руби превратился из "буфетчика" в "журналиста". 
 Когда окружной прокурор Далласа Генри Уэйд вывел Освальда к журналистам, Руби присутствовал и там. На лацкане его пиджака красовался значок со словом "пресса". Больше того, когда Генри Уэйд, отвечая корреспондентам, назвал "Комитет на освобождение Кубы", организацию, к которой якобы принадлежал Освальд, Джек Руби вмешался и громко поправил прокурора: не "Комитет за освобождение Кубы", а "Комитет за справедливую политику по отношению к Кубе". 
 Почему вмешался Руби? Да потому, что "Комитет за освобождение Кубы" был организацией кубинских контрреволюционеров, пользовавшейся поддержкой Центрального разведывательного управления США и существовавший на деньги американского правительства. Связать Освальда с этой "конторой", значило тут же похоронить миф о "марксистском убийце-прокастровце". Вот ведь от какой жуткой ошибки спас далласского окружного прокурора "скромный, не вмешивающийся в политику, психически неуравновешенный" кабатчик Джек Руби! 
 Но и это еще не вся (далеко не вся!) правда о подлинной роли Руби в далласской истории. 
 ...22 ноября 1963 года, за час с небольшим до выстрелов в Джона Кеннеди, жительница Далласа Джулия Энн Мерсер ехала на своем автомобиле по той самой Элм-стрит, где и произошло убийство президента. Джулия Энн остановилась в конце Элм-стрит перед тем местом, где улица ныряла под железнодорожный виадук - впереди была самая обычная автомобильная пробка. 
 Справа от Джулии Энн находилась та самая покрытая травой и обсаженная редкими деревьями насыпь, с которой, по последующим утверждениям множества свидетелей, раздались выстрелы по президентской автомашине. По соседству с ее машиной Джулия Энн увидела зеленый грузовичок типа "пикап", остановившийся у насыпи. Из грузовичка вышел молодой человек, державший в руках длинный сверток из коричневой бумаги. Джулия Энн четко увидела, по очертаниям свертка, что в нем находится винтовка. Молодой человек с винтовкой поднялся вверх по насыпи к железнодорожному виадуку. Джулия Энн, как и все далласцы, знавшая, что через час здесь поедет президент, внимательно посмотрела на водителя зеленого "пикапа". Посмотрел на нее, в свою очередь, и водитель. Тут пробка рассосалась, Джулия Энн включила скорость и поехала по своим делам. 
 Узнав о том, что произошло на Элм-стрит час с небольшим спустя, Джулия Энн Мерсер заявила властям обо всем, что видела. В субботу 23 ноября 1963 года (напомню: 
 Джек Руби стрелял в Освальда в воскресенье 24 ноября) 
 Джулию Энн допрашивали агенты Федерального бюро расследований. Они показали ей целую дюжину фотографий разных мужчин и спросили, нет ли среди них водителя того зеленого "пикапа". Джулия Энн выбрала одну фотографию и сказала: "Вот он!" Тогда кто-то из агентов взял эту фотографию, чтобы посмотреть на нее, и Джулия Энн увидела обратную сторону снимка. На ней было написано всего два слова: "Джек Руби". Но Джулии Энн Мерсер это имя тогда еще ничего не говорило. 
 Спросив ее, не похож ли тот молодой человек с винтовкой на Ли Харви Освальда, и услышав в ответ твердое "нет", агенты ФБР отпустили Джулию Энн с миром. 
 На следующий день Джулия Энн увидела по телевидению, как знакомый ей водитель зеленого "пикапа" застрелил Ли Харви Освальда! Увидела и сразу крикнула находившимся рядом членам ее семьи, что это тот самый человек, о ком она говорила агентам ФБР накануне. 
 Если бы миссис Мерсер знала (как теперь знаем и мы), что Джек Руби все эти дни открыто и нахально вертелся на глазах у далласской полиции и агентов ФБР, она, по меньшей мере, удивилась бы тому, что происходит. Но Джулия Энн Мерсер не знала тогда ни этого, ни того, что стало с ее показаниями агентам Федерального бюро расследований. И если бы она узнала об этом до того, как два года спустя ее разыскал новоорлеанский прокурор Джим Гаррисон, то, пожалуй, могла бы не рассказать ему всего, что рассказала. 
 Однако не будем забегать вперед, нарушая порядок нашего повествования. 
 Мы доскажем эту поразительную историю в другой главе. 
 А пока что вернемся к Джеку Руби в его одиночной камере под номером "6-М" в далласской окружной тюрьме. 
 Он не покидал ее, по сути дела, с того дня, когда убил Освальда, не считая, разумеется, времени присутствия на судебном процессе. Смертный приговор не обескуражил защитников Руби - они тут же апеллировали в высшие судебные инстанции Техаса, обещая своему подзащитному близкую свободу. 
 Между тем на апелляцию ушло два с половиной года. 
 И только в один из первых дней октября 1966 года в камеру "6-М", в которой по-прежнему содержался Джек Руби, ворвался его адвокат и крикнул: 
 "Джек, ты победил! 
 Приговор отменен!" Действительно, Высший апелляционный суд штата Техас признал проведенный судебный процесс недействительным, в частности, на том основании, что он состоялся в Далласе, где обвиняемый не мог рассчитывать на "необходимую абсолютную беспристрастность". Дело Руби было назначено к новому разбирательству, к тому же за пределами штата Техас. Вот как комментировал значение и смысл такого решения один из ведущих американских еженедельников "Ньюсуик" в своем номере за 17 октября 1966 года: "Самое большее, на что теперь может надеяться прокурор, - это приговор за непредумышленное убийство - гораздо меньшее обвинение, влекущее за собой тюремное заключение сроком от двух до пяти лет. А поскольку Джек Руби уже провел в камере под номером "6-М" почти три года, вполне вероятно, что на новом суде его могут признать виновным, после чего он выйдет из зала суда несколько ошарашенным, но свободным человеком". 
 Что ж, пожалуй, так бы оно и случилось, если бы не одно обстоятельство... Во всей вакханалии с расследованием убийства Ли Харви Освальда и последующим судебным процессом над Джеком Руби от самого обвиняемого требовалось одно из двух: либо вообще не открывать рта, либо, если уж открывать, то продолжать отстаивать версию "убийства в состоянии временной невменяемости", "убийства из сострадания к миссис Жаклин Кеннеди". 
 До поры до времени Джек Руби поступал именно таким образом: на следствии он придерживался этой версии, а на суде вообще помалкивал. Не берусь судить, что стряслось с Руби после суда, какие внутренние перемены приключились с ним - это, думается, никому не известно. Но известен такой непреложный факт: весной 1964 года Джек Руби начал просить перевести его из Далласа в другое место, обещая, что в этом случае он "расскажет всю правду". Именно эти слова услышали от него следователи комиссии Уоррена, когда они прибыли в далласскую окружную тюрьму, чтобы получить его показания. Надо полагать, что просьба Руби к следователям комиссии Уоррена осталась без ответа, ибо он в конце мая вторично обратился к комиссии Уоррена с призывом выслушать его, и слухи об этом попали в прессу. Это значило, что теперь уже игнорировать просьбу Руби никак нельзя было, а самую встречу надлежало провести на уровне более высоком, чем следователи. 
 И вот 7 июня 1964 года в камеру "6-М" в сопровождении полицейских чинов Далласа вошли два члена комиссии - конгрессмен Джеральд Форд, известный среди коллегзаконодателей как "самый лучший друг ЦРУ" в Капитолии и председатель комиссии - верховный судья Эрл Уоррен собственной персоной. 
 В состоявшемся разговоре Джек Руби, несмотря на присутствие далласских полицейских чинов, решил играть "ва-банк", ибо у него, и в самом деле, не было другого выхода, раз уж он настаивал на встрече и не хотел больше молчать. Убийца Освальда буквально слезно молил председателя комиссии по расследованию убийства президента Соединенных Штатов перевезти его из Далласа в Вашингтон. "Я скажу там всю правду... Здесь моя жизнь в опасности..." - говорил Руби и снова, обещая сказать, почему он это совершил, добавлял: "здесь об этом нельзя говорить...". 
 Что же ответил Эрл Уоррен Джеку Руби? А вот что: 
 "Если бы я был в вашем положении, то, разумеется, испытывал бы нежелание говорить. Я бы наверняка тщательно взвесил, поставит это меня под угрозу или нет". 
 Дав такой "совет" узнику камеры "6-М", верховный судья Америки (!) отверг просьбу Руби перевезти его в Вашингтон. Он не станет делать этого, сказал Эрл Уоррен. 
 Почему? Оказывается потому, что такая операция вызвала бп "всеобщее внимание и необходимость в дополнительной охране в самолете". 
 Джек Руби все понял и на прощание крикнул Эрлу Уоррену и Джеральду Форду: "Теперь вы меня больше никогда не увидите. Я уверен". 
 Фраза эта прозвучала до смешного наивно: разве не ясно было, что комиссия Уоррена не имела ни малейшего желания видеть вновь убийцу Освальда, ни тем более слушать его. Далласские власти поняли, что могут теперь делать со своим узником все, что им заблагорассудится. 
 Джек Руби тоже, конечно, понял это. Понял он и свое бессилие. Вот почему, когда в октябре 1966 года он услышал новость об отмене судебного приговора судьи Джо Брayна, Руби остался абсолютно безразличен к этому сообщению и к тому, как растолковал его значение журнал "Ньюсуик". Руби ведь прекрасно знал: до нового суда ему не дожить. 
 Так оно и получилось: вскоре после того октябрьского дня 1966 гола Джек Руби "заболел", был переведен "для лечения" в Парклендский госпиталь и 3 января 1967 года стал героем уже знакомой нам сенсационной корреспонденции мисс Пегги Симпсон из агентства Ассошиэйтед Пресс. 
 Итак, мы пришли к финалу истории с Джеком Руби. 
 Надеюсь, теперь вряд ли кого удивит то, что комментарии мировой печати на смерть Руби были пронизаны одной общей и главной мыслью. Вот наиболее типичные: 
 Швейцарская "Трибюн де Лозанн" : "Руби больше не будет говорить. Не исключено, что со вчерашнего дня коекто вздохнет в США свободно. Смерть Руби фактически делает невозможной задачу тех, кто считал, что еще не все сказано о трагической гибели Джона Кеннеди..." 
 Канадская "Торонто дейли стар" в корреспонденции Роберта Ригали из Вашингтона: "Меня не удивило, что Руби умер", - сообщил мне Пэн Джонс из редакции своей газеты, находящейся в 25 милях от Далласа. Джонс, редактор еженедельной газеты "Мидлотиан миррор" в Техасе в течение трех лет проводил расследование обстоятельств смерти президента Кеннеди и убежден, что это был большой заговор. Он предсказывал год тому назад, что Джек Руби умрет "перед тем, как вырваться из лап далласских властей". 
 По данным Джонса, Руби был 19-м лицом, связанным с этой трагедией и умершим при таинственных обстоятельствах". 
 Итальянская "Унита" в своем сообщении подчеркивала "внезапность и странность" болезни Джека Руби, а Ориана Фаллачи - римская журналистка с европейским именем - обратила внимание читателей еженедельника "Эуропео" на такое странное обстоятельство: именно в Парклендском госпитале скончалось большинство главных участников или очевидцев преступления в Далласе. 
 То, что Ориана Фаллачи обратила внимание на это, еще не говорит о ее какой-то дьявольской проницательности. Подобную роль этого госпиталя просто невозможно было не заметить, хотя бы после того, что случилось с капитаном далласской полиции Фрэнком Мартином, который среди прочих своих сослуживцев был вызван в Вашингтон для дачи показаний комиссии Уоррена. 
 Фрэнк Мартин был не простым свидетелем убийства президента. Вместе с другими полицейскими он арестовывал вначале Освальда, а затем и Джека Руби. Допрос Мартина приближался к концу. Капитан ответил на все поставленные ему вопросы. Выслушав эти ответы, члены комиссии под конец поинтересовались: не хочет ли мистер Мартин сообщить им что-нибудь дополнительно. Капитан помялся, а потом вдруг заявил: "Я бы сказал кое-что, но при непременном условии, что вы этого не станете записывать..." 
 Реакция комиссии была более чем странной: Фрэнку Мартину сказали буквально следующее: "В таком случае, капитан, вам лучше ничего не говорить". 
 Свою фатальную ошибку Мартин понял несколько позднее - когда вернулся в Даллас. Здешние власти, оказывается, уже знали о его сакраментальных словах. 
 И вот два дня спустя после допроса в комиссии Уоррена полицейского офицера почти насильно доставляют в Парклендский госпиталь "для осмотра". 
 Здесь ему заявляют: 
 "У вас обнаружен ураганный рак". Фрэнк Мартин скончался, не выходя из Парклендского госпиталя, всего три дня спустя после принудительного "осмотра"! 
 И никого - ни в комиссии Уоррена, ни в федеральных органах власти этот "случай", хоть он и получил широкую огласку, не заинтересовал. 
 А между тем простое сравнение историй "болезни" 
 Фрэнка Мартина и Джека Руби, даже по тем крохам информации, которые приводятся здесь, неумолимо показывает: обе болезни протекали совершенно одинаково и начались после того, как "больные" проявили перед комиссией Уоррена один и тот же "симптом" - желание сказать чтото новое и неизвестное относительно обстоятельств убийства Джона Кеннеди. 
 Единственная разница - в сроках "болезни" Джека Руби и Фрэнка Мартина. Что ж, и это можно понять. Джек Руби был в руках далласских и иных американских властей и его "рак" можно было хорошо подготовить и проводить без особой спешки. С Фрэнком Мартином все обстояло гораздо сложнее: кто мог поручиться, что он не вознамерится возобновить свое "правдоискательство" и не обратится к печати. В итоге - Парклендский госпиталь и "ураганный рак". 
 Грязная работа, не так ли? Поберегите эпитеты хотя бы до тех пор, пока не узнаете историю многих свидетелей убийства Джона Кеннеди или тех, кто так или иначе причастен к этому преступлению. Рассказать об этом непременно нужно, чтобы стал ясен, во-первых, широкий характер операции по "заметанию следов", и, во-вторых, полная безнаказанность, какой пользовались организаторы и исполнители этой операции со стороны далласских и прочих властей США, включая власти федеральные. 
 Помимо Освальда, Руби и Фрэнка Мартина, таинственная и необъяснимая смерть, зачастую при более чем подозрительных обстоятельствах (а иногда действительно похожая на случайную), постигла после 22 ноября 1963 года еще около двадцати человек, так или иначе связанных с историей убийства президента Кеннеди. 
 С кого же из них начать? Пожалуй, с тех, кто мог знать нечто такое о Джеке Руби, что не укладывалось в прокрустово ложе официальной версии мотивов его преступления и тезиса насчет "благодетеля-одиночки". 
 Вечером 24 ноября 1963 года, через несколько часов после того как был застрелен Освальд, в квартире Руби по приглашению некоего Джорджа Сенатора - лица без определенных занятий и с темным прошлым, который жил у Руби с 1 ноября 1963 года, - собралось пять человек: два журналиста - Билл Хантер и Джим Кете, и три адвоката - Джим Мартин, Том Ховард и С. Дроби. Джордж Сенатор был шестым. О чем они там разговоривали - неизвестно. Но позволительно предположить: раз там были два журналиста, значит, они наверняка расспрашивали Джорджа Сенатора о Джеке Руби. Ведь Биллу Хантеру, жившему в Далласе, калифорнийская газета "Лонг-Бич пресс телеграмм", узнав об убийстве Джона Кеннеди, поручила писать об этом, а Джим Кете работал на местную "Даллас тайме геральд". 
 Впрочем, все это лишь предположение. Все, кроме двух фактов: во-первых, эти люди действительно были на квартире Джека Руби, о чем позднее рассказал сам Джордж Сенатор. Во-вторых, оба журналиста ничего не написали для своих газет об этом визите. А вот насчет того, рассказывали они кому-либо о встрече на квартире Руби или нет, - тоже неизвестно. 
 Известно только то, что они погибли при более чем странных обстоятельствах. Первым, как говорится, ушел в мир иной Билл Хантер. 
 Это случилось 23 апреля 1964 года, ровно через пять месяцев после роковой беседы Билла Хантера с Джорджем Сенатором. Кстати сказать, Билл Хантер к тому времени почему-то счел за благо уехать из Далласа и жил в калифорнийском городе Лонг-Бич. В тот день он сидел в комнате для прессы здания полицейского комиссариата Лонг-Бича, которое, по иронии судьбы, называлось "домом общественной безопасности". В комнату вошли двое полицейских и один из них, выстрелив в Хантера в упор, попал ему прямо в сердце. Вначале убийца сказал, что "уронил револьвер", который при этом "сам выстрелил". Но траектория пули не соответствовала этой версии: она показывала, что выстрел был произведен сверху, а не снизу. Тогда полицейский поменял показания: он, видите ли, решил с товарищем поиграть: кто быстрее выхватит пистолет из кобуры, случайно нажал при этом на спусковой крючок и убил Хантера. Второй полицейский эту версию не опроверг. Но он ее и не подтвердил. Он, оказывается, "стоял в этот момент спиной к своему коллеге и ничего не видел". 
 Суд нашел эти объяснения убедительными и оправдал убийцу. Случайность? 
 Позднее исследователи преступления в Далласе обратили внимание на другую "случайность": Билла Хантера застрелили как раз в тот день, когда комиссия Уоррена вызвала для дачи показаний Джорджа Сенатора! 
 Вторым из той пятерки погиб Джим Кете. Он был убит 21 сентября того же 1964 года в собственной квартире. 
 Кете, приняв душ, выходил из ванной, когда неизвестный, непонятно каким образом проникший в квартиру, убил его приемом "карате", ударив ребром ладони по горлу. Полиция убийцу "не нашла". Убийство Джима Кете было совершено в канун публикации комиссией Уоррена своего знаменитого доклада. 
 Третьим погиб участник той же встречи на квартире у Джека Руби - адвокат Том Говард. С ним все было гораздо проще. В один из майских дней 1965 года у него случился "сердечный приступ". "Один друг" (помните: "один сыщик", "одна женщина") отвез Говарда в больницу (все тот же Парклендский госпиталь), где он благополучно скончался от "разрыва сердца". Вскрытия не производилось. Правда, 3 июня того же года небольшой техасский еженедельник "Мидлотиан миррор" в статье своего редактора Пенна Джонса написал: "Говард за два дня до своей смерти вел себя странно со своими друзьями". 
 Но дальше этого намека Пени Джонс не пошел и на его сообщение мало кто обратил внимание. 
 Три эти смерти, какими бы причинами они ни были вызваны, весьма любопытно подействовали на оставшихся в живых двух гостей Джорджа Сенатора. Адвокат С. Дроби как молчал, так и продолжал молчать. А вот адвокат Джим Мартин заговорил. И как заговорил! Он, оказывается, не был на квартире Джека Руби, он не знает, кто там был в тот воскресный вечер 24 ноября 1963 года, и, разумеется, не слышал и не мог слышать ни слова из того, что говорил там собравшимся Джордж Сенатор. 
 Ну, а сам Сенатор? - спросит читатель. - Почему с ним ничего не приключилось? 
 Пожалуй, потому, что Джордж Сенатор с самого начала взял твердый курс на сотрудничество с далласскими властями и позднее с комиссией Уоррена. Он говорил только то, что совпадало с известной нам официальной версией причин убийства Ли Харви Освальда Джеком Руби. Так что вполне резонно предположить: никакой опасности Джордж Сенатор ни для кого не представлял, так же как и "прозревший" после гибели трех своих знакомых Джим Мартин. И когда досужий редактор "Мидлотиан миррор" Пени Джонс пытался выспрашивать у Мартина, что же все-таки рассказывал Джордж Сенатор собравшимся на квартире Джека Руби, подвыпивший Мартин на этот раз ничего не отрицал, а раздраженно задал контрвопрос: "Ага, вы все еще стараетесь раскрыть заговор? 
 Вы никогда его не раскроете!". 
 "Прозрел" не один Джим Мартин. Были и другие. 
 Например, Уоррен Рейнольде, один из далласских торговцев подержанными автомобилями. Вскоре после убийства президента Рейнольде с близкого расстояния видел убийство полицейского Типпита. И не только видел, но гнался за убийцей целых два квартала. Когда же полиция Далласа и за ней вся американская пресса заявили, что Типпита убил Освальд, Уоррен Рейнольде не пошел к властям, чтобы сообщить, за кем он гнался и был ли это Освальд. Он молчал целых два месяца и только 21 января 1964 года, решившись, сам отправился к агентам далласского отделения ФБР и заявил им: 
 человек, убивший Типпита, за которым он, Рейнольде, гнался, был вовсе не Освальд. Агенты ФБР выслушали Рейнольдса и отпустили домой. Через два дня после этого, когда Рейнольде поздно вечером работал в своем магазине, вдруг откуда-то раздался выстрел, и пуля поразила его в голову. Целый месяц пролежал Рейнольде в больнице и все-таки выжил, выздоровел, но отныне стал жить тихо и больше не заикался о том, за кем именно он гнался 22 ноября 1963 года - за Освальдом или за кем-нибудь другим. Но все же Рейнольдса не покидало ощущение, что его по-прежнему продолжают, что называется, держать на мушке. Он завел сторожевого пса, ярко осветил свой дом снаружи и никогда никуда не выходил по вечерам. 
 Однако кому-то было мало молчания Уоррена Рейнольдса Как он догадался об этом - сам или с чьей-то помощью - неизвестно. Известно только, что в июле 1964 года на новом допросе в ФБР Уоррен Рейнольде категорически заявил: теперь он уверен, что это был Освальд. И все встало на свои места: 
 Рейнольде вновь обрел покой, а комиссия Уоррена - еще одно нужное ей "свидетельство очевидца". 
 Вот как рассказано о "прозрении" Уоррена Рейнольдса в докладе комиссии Уоррена: "Когда агенты ФБР допрашивали Рейнольдса, тот не опознал Освальда. Впоследствии... после того как ему были показаны две фотографии Освальда, он заявил, что это фотографии именно того человека, которого он видел". 
 Конечно, Уоррен Рейнольде - маленький человек и запугать его, видимо, не составило особого труда. Гораздо труднее было перевоспитать известную на всю Америку херстовскую журналистку Дороти Килгаллен. Килгаллен, про которую еще в дни моей работы в Вашингтоне поговаривали, что она "в тесной дружбе с директором ФБР Эдгаром Гувером" (разумеется, ничего личного!), получила уже после суда над Руби разрешение побеседовать с ним с глазу на глаз. (Это было также после встречи Руби с Уорреном). 
 После исключительного интервью с Руби Дороти Килгаллен находилась в весьма возбужденном состоянии. 
 Это ей мир обязан тем, что узнал кое-какие детали беседы Уоррена и Руби, хотя полностью ее опубликовал в своей вышедшей гораздо позднее книге конгрессмен Джеральд Форд. Опубликовав свою сенсационную статью, Дороти Килгаллен на время как будто успокоилась, но через некоторое время стала намекать друзьям и знакомым: скоро она напишет всю правду "об этом грязном деле" (мне рассказывали об этих ее словах те, кто слышал их непосредственно от нее). 
 Мисс Килгаллен не хотела молчать. В итоге - 8 ноября 1965 года мисс Килгаллен нашли мертвой в ее квартире. 
 Полиция вначале сообщила: причина смерти - сильные дозы алкоголя и снотворного. Медицинское освидетельствование этого не подтвердило и не было доведено до конца. Тогда полицейские власти Нью-Йорка сообщили новую версию: доказательств умерщвления нет. 
 Остается лишь догадываться, сколь чудовищной было то, что рассказал Руби Дороти Килгаллен, если даже эта, близкая к самому директору ФБР журналистка, презрев первую вашингтонскую журналистскую заповедь: 
 "Не ссорься с Эдвардом Гувером", в конце концов сочла, что она не может молчать. А ценой такой ссоры оказалась ее собственная жизнь! 
 Я мог бы привести здесь еще с полдюжины историй загадочных смертей тех. кто соприкасался с Джеком Руби накануне его "благотворительного акта" в подвальном гараже далласской городской полиции, или тех, кто продолжал настаивать на своих показаниях, не подходящих для стройной официальной версии: никакого заговора, действовали не связанные между собой одиночки. 
 Но я не стану их приводить, ибо они по сути своей те же, что и описанные выше. Меняются лишь имена и обстоятельства, а я отнюдь не считаю свою книгу полным и непреложным расследованием. Как говорится, имеющий уши да слышит, имеющий глаза - читает, имеющий ум - соображает... 
 Вполне оправданно теперь поставить такой вопрос: разве могла группа далласских заговорщиков действовать в национальных масштабах, да еще в каком-то непонятном и недоказанном содружестве с комиссией Уоррена? 
 Чтобы местный полицейский в калифорнийском городе Лонг-Бич мог убить "нужного человека" Билла Хантера по указке далласской полиции? Невероятно? 
 Да, это невероятно! 
 Но попробуйте при собственном анализе смысла и значения всех описанных мной смертей или "прозрений" привести их к такому общему знаменателю: если кто и мог добиться исчезновения названных выше людей в разных городах США, то только федеральные органы власти и не всякие органы, а только те, кто располагает нужными средствами, нужными людьми на местах и необходимой системой строгой конспирации и секретности. 
 Попробуйте рассмотреть историю Освальда, Руби и других лиц под этим углом зрения... 
 5. 
 МИССИЯ УОРРЕНА 
 Вечером 25 ноября 1963 года, сразу после похорон Кеннеди, я узнал следующее: во-первых, еще в день убийства президента Линдон Джонсон решил, что комиссия по расследованию преступления, которую предстояло создать, должна состоять из одних только техасцев!!! Новый президент не хотел включать в состав комиссии ни одного представителя федеральных властей, если он не был родом из Техаса; во-вторых, Джонсон собирался опубликовать первый доклад об убийстве президента, составленный вскоре Федеральным бюро расследований, не показав его предварительно министру юстиции США, то есть Роберту Кеннеди! 
 Как же все это стало известно нескольким вашингтонским корреспондентам, аккредитованным при Белом доме? 
 Думаю, что об этом позаботились помощники убитого президента. 
 Позаботились с совершенно определенной целью: "клан Кеннеди" пытался помешать Джонсону локализовать расследование в рамках полностью подвластного ему Техаса. 
 К сожалению, сообщать эти сенсационные факты, хотя в их достоверности и не было сомнений, ни многим моим американским коллегам, ни мне тогда не представлялось возможным. Ведь их разоблачительная суть прямо затрагивала нового президента, указывая на существование у него какой-то по меньшей мере странной заинтересованности в том, чтобы избежать широкого расследования убийства Кеннеди. Поэтому опубликовать эту информацию можно было только со ссылкой на конкретный ее источник, притом достаточно авторитетный. В обезличенном же виде (а именно так эти сведения тогда и дошли до нас) они казались бы легковесными и могли быть без труда опровергнуты, а автор обвинен в "злонамеренных инсинуациях в адрес президента США". 
 Поэтому утром 26 ноября 1963 года, на следующий день после похорон Джона Кеннеди, я отправил в Москву следующую корреспонденцию, озаглавленную "Заговор": 
 "Вашингтон. (ТАСС) 26 ноября. Пятые сутки Америка находится в состоянии непрерывного шока и глубокой скорби. Особенно остро это чувствуется в Вашингтоне - эпицентре невероятного вихря событий, которые последовали за раздавшимися 22 ноября выстрелами. 
 Кто и, главное, почему убил президента, с правлением которого американский народ, кажется, уже готов был связать самые большие в послевоенной истории страны надежды на возможность решения ряда наболевших проблем нации? Ни Америка, ни остальной мир, столь же потрясенный чудовищностью происшедшего, пока еще не получили от Вашингтона никаких мало-мальски убедительных ответов на эти вопросы. Больше того: в свете нынешнего развития событий никто здесь уже сейчас не берется с уверенностью утверждать, что сколько-нибудь четкие и правдивые ответы будут даны вообще. 
 Напротив, ход событий подсказывает следующий вывод: после убийства президента определенные мощные рычаги и пружины американского государственного механизма лихорадочно заработали с тем, чтобы на первых же этапах расследования увести страну и весь мир от подлинных виновников и причин преступления в Техасе. 
 Вместо поисков истины полицейские власти Далласа, при явном поощрении федеральных органов юстиции, занимаются тем, что подсовывают общественному мнению фальшивки, цель которых утвердить в сознании американцев приблизительно следующую версию происхождения преступления: "в убийстве замешаны коммунисты, то ли советские, то ли кубинские, но коммунисты и никто больше". 
 В то же время некоторые солидные американские газеты, правда, пока еще в очень осторожной форме и большей частью в несколько туманных выражениях, приходят к совершенно иным выводам. Так, сегодня столичная газета "Вашингтон пост энд тайме геральд" в передовой статье признает: убийство Кеннеди "нельзя легко и просто объяснить, как изолированный акт сумасшедшего. 
 Искренность и прямота заставляют нас заглянуть за пределы объятого лихорадкой ума, который создал заговор и осуществил его со столь смертоносной эффективностью". 
 "Убийство президента, - продолжает газета, - прямо проистекает из злобы, ненависти, фанатизма, алчности и безжалостности, которые все еще больно ранят нас во многих аспектах нашей национальной жизни". 
 Со дня убийства Кеннеди ваш корреспондент говорил с десятками американцев - правительственными чиновниками, журналистами, членами Конгресса. Почти все собеседники с разной степенью откровенности и прямоты признавали, что не верят в версию о "причастности коммунистов". Конечно, также говорили они, может быть, расследование и покажет, что преступление - дело рук безумца-одиночки, но, исходя из политической атмосферы в нашей стране, мы считаем, что руку убийцы или убийц, кем бы они ни были, направили те силы внутри США, которые хотели положить конец политике "новых рубежей". 
 Так что впервые о первых попытках Линдона Джонсона организовать расследование убийства Джона Кеннеди, с указанием на конкретные источники, стало известно в 1967 году из уже названной мною книги Уильяма Манчестера. 
 Он сообщал: заместитель министра юстиции Соединенных Штатов Николас Катценбах, узнав о решении Джонсона насчет состава комиссии по расследованию, немедленно отправился к Эйбу Фортасу, вашингтонскому адвокату и лоббисту, весьма близкому к новому президенту. Действуя через Фортаса, Катценбах добился отказа Джонсона от его первоначального намерения. Уже от Фортаса, продолжает Манчестер, Катценбах узнал о намерении Джонсона опубликовать доклад ФБР, не показывая его предварительно Роберту Кеннеди. Решительный и настойчивый Катценбах сумел заставить Джонсона изменить и это его решение. 
 Ко всему этому остается добавитьлишь одно: послетого, как эти факты стали известны, никто из упомянутых в них лиц не опроверг сообщенного... 
 Да, неудавшаяся затея Джонсона с комиссией "техасцев" говорила об очень многом, и прежде всего о том, что надежд на раскрытие в период его правления скольконибудь близких к истине причин, мотивов и участников преступления было крайне мало или же не было совсем. 
 В один из последующих за похоронами Джона Кеннеди дней мне также стало известно, что нью-йоркский банкир Джон Макклой, в прошлом не раз выполнявший деликатные внешнеполитические поручения правительства Соединенных Штатов, в сугубо доверительных беседах с прибывшими на похороны Джона Кеннеди представителями ряда европейских государств, настойчиво требовал, чтобы средства массовой информации в их странах прекратили "шумиху вокруг убийства" и "необоснованные инсинуации" о заговоре американских правых. В противном случае, угрожал Макклой, отношения США с этими государствами резко ухудшатся. 
 Подобное обращение Макклоя само по себе было многозначительным: оно свидетельствовало, что определенные круги за океаном добивались, чтобы в связи с преступлением в Далласе было как можно меньше разговоров именно о заговоре правых. 
 А в "определенные круги", судя по всему, входил и новый президент. Ибо вряд ли можно себе представить, чтобы подобные беседы Макклоя состоялись без ведома Белого долга. В этих беспрецедентных требованиях Макклоя обнаруживалась удивительная и явно провинциальная наивность тех, кто полагал, будто им удастся оседлать историю, накинуть на нее уздечку и управлять ее поступью по своему желанию. В такой наивности явно проявилось техасское самомнение. 
 29 ноября 1963 года в Вашингтоне было официально объявлено о создании специальной комиссии по расследованию обстоятельств преступления в Далласе. Во главе ее, после неоднократных категорических отказов участвовать в этом деле, был поставлен председатель Верховного суда США Эрл Уоррен. 
 Согласия Уоррена на участие в работе комиссии добился лично Линдон Джонсон после беседы с ним с глазу на глаз. Вот как впоследствии рассказал сам Уоррен об этой беседе, состоявшейся в Белом доме 29 ноября 1963 года: 
 "Вначале я встретился с Макджорджем Банди, который провел меня в президентский кабинет, где президент объяснил мне всю серьезность ситуации. Он сказал: 
 возникли дикие слухи и нужно учитывать существующее международное положение. Он сообщил о своем разговоре с Дином Раском, который был обеспокоен всем этим. Президент также упомянул главу Комиссии по атомной энергии, который информировал его о том, сколько миллионов людей погибнет в атомной войне. Единственный путь ликвидировать подобные слухи, продолжал президент, это создать независимую и ответственную комиссию, возглавить которую не может никто, кроме высшего представителя судебной власти в стране. Я сказал ему, как я отношусь к этому. Он ответил, что если публика ожесточится против Кастро и Хрущева, то дело может дойти до войны. 
 "Вы ведь раньше служили в армии, - сказал президент. - Так вот, если бы я попросил вас во имя страны снова надеть военную форму, вы же согласились бы на это?" 
 "Конечно", - ответил я. 
 "Но эта просьба важнее", - добавил президент. 
 "Если вы так ставите вопрос, - ответил я, - я не могу отказываться". 
 Несмотря на скупость и осторожность этого рассказа (когда он был опубликован, Джонсон еще оставался президентом Соединенных Штатов), в нем содержится немало интересных сведений. Анализ этого разговора (версия самого Джонсона, изложенная в его мемуарах, гораздо короче, однако она не идет вразрез с версией Уоррена) с учетом всего того, что нам уже известно об отношении нового президента к убийству в Далласе, представляется весьма важным. 
 Начнем с причины первоначального отказа Эрла Уоррена войти в создаваемую комиссию. В разговоре с тем же Николасом Катценбахом, предшествовавшем его встрече с новым президентом, Уоррен обосновал свой отказ так: он, мол, всегда считал, что членам Верховного суда не следует поручать никаких дел, выходящих за рамки их прямых обязанностей. Такая мотивировка сильно смахивает на отговорку, за которой скрывались иные, более веские, мотивы. В самом деле, в стране свершилось чрезвычайное происшествие - убит среди бела дня президент; затем убит на глазах у всей Америки тот, кого считали убийцей президента; власти Далласа, в нарушение всех канонов юриспруденции, использовали средства массовой информации, чтобы с помощью весьма сомнительных улик еще до начала серьезного следствия убедить страну в виновности Освальда, допуская при этом такие беззакония, которые уже сами по себе были крайне подозрительны. 
 Так что Джонсон был по-своему прав, когда, говоря о создании "независимой и ответственной комиссии", подчеркнул: кроме высшего представителя судебной власти в стране, возглавить ее никто не может. 
 Этого не мог не понимать и сам Эрл Уоррен. И все-таки он вначале пытался отказаться, да еще под таким неубедительным предлогом. Может быть, Уоррен, как и многие другие видные вашингтонские фигуры, считал, что комиссии при сложившихся обстоятельствах не позволят добраться до истины, и потому не хотел становиться соучастником сокрытия подлинных виновников преступления? 
 Такая постановка вопроса - отнюдь не просто предположение, как может показаться на первый взгляд. 
 Через несколько дней после создания комиссии Эрл Уоррен сделал сенсационное и поначалу загадочное заявление: он сказал, что некоторые факты, связанные с убийством президента Кеннеди, возможно, не будут раскрыты при жизни нынешнего поколения. 
 Журналисты кинулись к нему за разъяснениями, но Уоррен не проронил больше ни слова. Теперь, когда доклад комиссии в большей части своих выводов или поставлен под сомнение, или начисто опровергнут и ему не верят ни в Америке, ни в остальном мире, тогдашнее заявление Уоррена стало куда более понятным. Хотя и в шестьдесят третьем году в частных беседах довольно видные фигуры, включая нескольких сенаторов, объясняли: "Похоже, что Эрл Уоррен в допустимых в его положении пределах пытается заранее извиниться перед публикой, намекнуть, что он не обладает свободой действий". 
 А теперь снова вспомним разговор между Линдоном Джонсоном и Эрл ом Уорреном 29 ноября 1963 года. Сообщения далласской полиции о "принадлежности Освальда к коммунистам" Джонсон (подумать только!) назвал "дикими слухами" и даже, как я упомянул, выразил опасения, что, если "публика ожесточится", дело может дойти до войны. Из записи Уоррена нетрудно понять, что именно эти аргументы заставили верховного судью изменить свое первоначальное решение и стать во главе комиссии [В своих мемуарах Джонсон написал о тех же днях после убийства Кеннеди так: "К счастью, период сравнительного cпoкoйствия, и международных делах дал мне нужное время для того, чтобы я мог уделить подавляющую часть cвoей энергии внутренним (вопросам".]. 
 Как же так? - спросит читатель. Тот самый Джонсон, первый и единственный из всех членов тогдашнего кабинета США выдвинувший сразу после убийства Джона Кеннеди версию о "коммунистическом заговоре", всего неделю спустя уже называл ее "дикими слухами". Выходит, новый президент отказался от собственной версии, посчитав ее по зрелом рассмотрении вздорной? Нет, Джонсон не собирался отказываться от своей точки зрения. 
 Напомним, что позже, уже после беседы с Уорреном, он повторил ее в письменных показаниях комиссии да еще, вопреки правде, пытался зачислить в свои единомышленники Роберта Кеннеди. 
 В чем же тогда дело? 
 Джонсон маневрировал. Когда он узнал, что Уоррен отказывается войти в состав комиссии по расследованию, новый президент наверняка догадался об истинных причинах отказа ("это дело воняет..."). Но после того как Джонсону не удалось протащить свой, техасский, вариант расследования, во главе национальной комиссии ему нужен был именно председатель Верховного суда США. И Джонсон, известный мастер политической мимикрии, с помощью откровенного нажима заставил Уоррена взять на себя эту миссию. 
 Комиссия Уоррена приступила к работе уже в первых числах декабря 1963 года. Белый дом не жалел усилий, чтобы заставить американскую прессу писать о комиссии исключительно в духе панегириков. "Нам просто выкручивают руки..." - жаловались наиболее откровенные корреспонденты. Но добиться одних панегириков не удалось. 
 В газетах то и дело появлялись комментарии, подобные тому, какой, например, был напечатан в "Нью-Йорк уорлд телеграмм энд сан": "Реализм заставляет нас не возлагать больших надежд... Комиссия будет почти полностью зависеть от фактов, представленных секретной службой, ФБР и полицейский управлением Далласа". 
 И все же нужно признать, что у американцев существовала надежда на то, что комиссия в итоге своей работы раскроет и политическую подоплеку и механизм убийства Джона Кеннеди. 
 Десять месяцев спустя, ранним утром 25 сентября 1964 года, в длинном коридоре соседнего с Белым домом здания президентской канцелярии несколько сотен американских и иностранных корреспондентов выстроились в очередь за готовым докладом комиссии Уоррена. Одно лишь его резюме составило объемистый том в 888 страниц. 
 Для составления отчетов о нем журналистам дали два дня и полторы ночи: сообщения о докладе разрешалось опубликовать не раньше воскресного вечера 27 сентября 1964 года. 
 Как же объяснял официальный доклад "преступление века"? 
 Для начала познакомимся с основными выводами комиссии Уоррена. Вот они: 
 "Убийство Джона Фитцджеральда Кеннеди 22 ноября 1963 года было жестоким и потрясающим актом насилия, направленным против человека, семьи, нации и против всего человечества. Молодой и энергичный лидер, у которого были еще впереди многие годы общественной и личной жижни, стал жертвой убийства четвертого по счету убийства президента в истории нашей страны, придерживающейся концепции обоснованных споров и мирных политических изменений [Какой же чудовищной политической слепотой (или злым умыслом?) 
 нужно было обладать, чтобы всего за два года до очередных политических убийств Р. Кеннеди и М. Кинга так xapактеризовать обстановку в США!] . 
 Настоящая комиссия была создана 29 ноября 1963 года, исходя из признания тою, что люди повсюду имеют право получить полные и правдивые сведения об этих событиях. Настоящий доклад исходит из стремления выполнить это требование и дать оценку этой трагедии, руководствуясь разумом и справедливостью. Доклад подготовлен с полным сознанием ответственности, возложенной на комиссию, которая должна была представить американскому народу объективный отчет о фактах, связанных с убийством президента. 
 Выводы 
 Настоящая комиссия была создана для установления фактов, связанных с изложенными выше событиями, и для обсуждения поставленных в предыдущем изложении важных вопросов. Комиссия взялась за эту задачу и пришла к определенным выводам, основанным на всех имевшихся данных. Проводившееся комиссией расследование не было ничем ограничено: комиссия проводила свое самостоятельное расследование [Это была вопиющая и заведомая ложь: критики доклада впоследствии доказали, что никакого действительно самостоятельного следствия комиссия Уоррена не проводила.], и все правительственные органы полностью выполняли свою обязанность - помочь комиссии в ее расследовании. 
 Настоящие выводы отражают обоснованное суждение всех членов комиссии и представляются после расследования, которое убедило комиссию, что она установила истину, касающуюся убийства президента Кеннеди, в той мере, в какой это позволяет длительный и тщательный розыск... 
 Комиссия не обнаружила никаких доказательств того, что Ли Харви Освальд или Джек Руби были участниками какого-либо заговора, внутреннего или иностранного, с целью убийства президента Кеннеди. Основания для этого вывода таковы: 
 а) Комиссия не обнаружила никаких доказательств того, чтобы кто-либо помогал Освальду в составлении плана убийства или проведении его в жизнь. 
 б) Комиссия не обнаружила никаких доказательств того, что Освальд участвовал вместе с каким-нибудь другим лицом или группой лиц в заговоре с целью убийства президента, хотя она, помимо всех прочих сторон дела, тщательно расследовала все детали связей Освальда, его финансовое положение и личные привычки, особенно в период после его возвращения из Советского Союза в июне 1962 года. 
 в) Комиссия не обнаружила никаких доказательств того, что Освальд состоял на службе у какого-либо иностранного правительства, которое убеждало бы или поощряло бы его к убийству президента Кеннеди, или что он был агентом какого-либо иностранного правительства. 
 г) Комиссия изучила все попытки Освальда солидаризироваться с различными политическими организациями, в том числе с Коммунистической партией Соединенных Штатов, с "Комитетом за справедливое отношение к Кубе" 
 и с социалистической рабочей партией, и не смогла найти никаких доказательств того, что контакты, которые он установил, имели связь с последующим убийством Освальдом президента. 
 д) Судя по всем данным, имеющимся в распоряжении комиссии, ничто не подтверждает предположение, что Освальд был агентом или служащим, или осведомителем Федерального бюро расследования, Центрального разведывательного управления или какого-нибудь другого правительственного органа. Комиссия тщательно расследовала связи Освальда до убийства со всеми органами американского правительства. Все контакты этих органов с Освальдом были установлены в порядке регулярного выполнения ими своих обязанностей. 
 е) Комиссия не выявила никаких прямых или косвенных отношений между Ли Харви Освальдом и Джеком Руби и не смогла найти никаких убедительных доказательств того, что они знали друг друга, хотя было проведено тщательное расследование многочисленных слухов и предположений насчет подобных отношений. 
 ж) Комиссия не нашла никаких доказательств того, что, убивая Ли Харви Освальда, Джек Руби действовал в сообщничестве с каким-нибудь другим лицом. 
 з) После тщательного расследования комиссия не нашла никаких правдоподобных свидетельств того, что Руби и полицейский Типпит, убитый Освальдом, знали друг друга или что Освальд и Типпит знали друг друга. 
 Поскольку трудно доказывать достоверность негативных положений, нельзя категорически констатировать возможность причастности других лиц либо к действиям Освальда, либо к действиям Руби; но если есть доказательства этого, то они оказались недоступными для следственных органов Соединенных Штатов, и данной комиссии о них ничего не известно. 
 В ходе всего следствия комиссия не нашла никаких доказательств заговора, подрывной деятельности или нелояльности к правительству Соединенных Штатов со стороны каких бы то ни было сотрудников федеральных органов, органов власти штата или местных органов власти На основании данных, имеющихся в распоряжении комиссии, она делает вывод, что Освальд действовал в одиночку". 
 Не дав своим читателям толком ознакомиться с содержанием доклада, большинство американских средств массовой информации немедленно обрушило на них поток комментариев и статей, которые совершенно недвусмысленно навязывали выводы комиссии Уоррена как "непреложные и окончательные". 
 Кое-кто из наиболее солидных буржуазных журналистов Америки ради такой цели даже рискнул поставить на карту свою профессиональную репутацию. Вот характерные примеры: 
 УОЛТЕР ЛИППМАН "НЬЮ-ЙОРК ГЕРАЛЬД ТРИБЮН" 29 сентября 1964 года: "Мы можем быть уверены, что историки не обнаружат ничего, что побудило бы их поставить под сомнение абсолютную добросовестность доклада, который составили семь членов комиссии Уоррена. Эти люди, и в отдельности, и как коллектив, абсолютно вне подозрения. Никто не скажет, что они могли или хотели фальсифицировать материалы и сделали это. 
 Таково мнение, которое мы можем сейчас передать потомству. 
 Имея такую уверенность насчет членов комиссии и учитывая масштаб и исчерпывающий характер их детального расследования, нет никаких оснований для того, чтобы кто-либо, будь то в нашей стране или за границей, мог усомниться в правильности вердикта".  МАРКИС ЧАЙЛДС В "ВАШИНГТОН ПОСТ ЭНД ТАЙМС ГЕРАЛЬД" 28 сентября 1964 года: "Доклад Уоррена об убийстве президента Кеннеди - монумент кропотливому просеиванию и анализу фактов, слухов, подозрений и диких предположений. Он не даст ответа тем людям у нас в стране и за границей, которые хотят иметь заговор. 
 Для ультралевых Ли Харви Освальд - пешка фашиствующего правого крыла. 
 Правых же ничто не устраивает, кроме коммунистического заговора, состряпанного в Москве или Гаване. Проведенные комиссией тщательное рассмотрение и опровержение фактами уймы слухов и предположений должно убедить честных сомневающихся, не верящих, что убийца-одиночка мог совершить такой чудовищный акт" 
  "НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС" В ПЕРЕДОВОЙ СТАТЬЕ 28 сентября 1964 года: "Факты, собранные в объемистом труде комиссии, уничтожают почву под теориями о заговоре, распространявшимися повсеместно в США и за рубежом". 
 Мне не удалось проследить, как потом выкручивались перед читателями "маститые". Зато можно сообщить, что написала всего два года спустя та же "Нью-Йорк таймс" в своем открытом письме к Эрлу Уоррену: "Не погиб ли Кеннеди в результате организованной попытки изменить курс политики Соединенных Штатов? Не действует ли в рамках нашей национальной структуры политической и военной власти некая внутренняя оппозиция, которая попыталась добиться своих целей путем убийства главы исполнительной власти? Не могло ли быть так, что существовал преступный заговор не только против личности Джона Кеннеди, но и против его попыток положить конец холодной войне?..". 
 Обратимся вновь к докладу. Пусть демагогическое осуждение "акта насилия" в начале процитированных мной выше выводов комиссии Уоррена никого не смущает. 
 При внимательном прочтении основных его выводов нельзя не заметить две характерные особенности: 
 1. Комиссия Уоррена попыталась (по своей воле или же под давлением это другой вопрос) объединить правду об отсутствии "коммунистического заговора" с неправдой об отсутствии какого бы то ни было заговора вообще. И эти два искусно совмещенных в докладе вывода, обоснованный и сомнительный, подсунули и Америке и остальному миру, так сказать, в одной облатке в надежде, что их проглотят и усвоят вместе, не обнаружив мошенничества. 
 Расчет авторов такого психологического трюка заключался в следующем: коль скоро доказано, что Освальд и Руби не были иностранными агентами [Среди приведенных комиссией Уоррена подтверждений этого имеются, например, следующие показания тогдашнего государственного секретаря США Дина Раска: "Я не вижу никаких доказательств, которые показали бы мне, что Советский Союз считал бы в своих интересах удаление президента Кеннеди или что Советский Союз каким-либо образом был замешан в устранении президента Кеннеди. Я не видел и не слышал ни малейшего свидетельства, показывающего, что Советский Союз испытывал какое-либо желание уничтожить президента Кеннеди или каким-либо образом участвовал в этом. Сейчас, оборачиваясь назад и пытаясь взглянуть объективно на этот вопрос, несмотря на идеологические различия между нашими двумя великими системами, я не вижу, как могло бы быть в интересах Советского Союза предпринять какую-либо такую попытку. Я считаю, что Советский Союз, если опять подходить объективно, заинтересован в корректности государственных отношений. Это особенно верно в отношениях между великими державами, с которыми прямо связаны главные интересы Советского Союза". 
 Аналогичные показания комиссии дали и другие высокопоставленные правительственные чиновники, включая "специалистов по русским делам"], то силу и убедительность этих доказательств можно, так сказать, по психологической инерции распространить и на утверждение комиссии, будто Освальд и Руби - "убийцы-одиночки". И на то, что они "психически неполноценные". Что в совершенных преступлениях (в отношении Освальда это обвинение комиссия, впрочем, так и не доказала) они руководствовались чисто личными и эмоциональными мотивами и соображениями. Короче говоря, все в докладе комиссии выглядело вроде бы ясно и просто - не было никакого заговора ни со стороны правых экстремистов, ни со стороны коммунистов. 
 2. Выводы комиссии были сформулированы и изложены весьма своеобразно. В начальных строках, там, где комиссия Просто обещает рассказать всю правду и похваляется солидностью проведенного следствия, язык четкий, уверенный. 
 А в самих выводах, едва речь заходит о таких вещах, как, например, связи Освальда с ФБР и ЦРУ, комиссия вдруг сразу теряет уверенность и почему-то становится косноязычной. В самом деле, посмотрите, с какой оговоркой комиссия отрицала связи Освальда с ФБР и ЦРУ: "Судя по всем данным, имеющимся в распоряжении комиссии..." И в конце этого же пункта: 
 "Все контакты этих органов с Освальдом были установлены в порядке регулярного выполнения ими своих обязанностей". Разве это отрицание? Нет. 
 Скорее хитро сформулированное признание. ЦРУ или ФБР именно "в порядке регулярного выполнения своих обязанностей" и должны поддерживать контакты со своей агентурой! 
 В заключение выводов комиссия Уоррена прямо говорит относительно причастности других лиц к действиям Освальда и Руби: "Если есть доказательства этого, то они оказались недоступными для следственных органов Соединенных Штатов и данной комиссии о них ничего не известно". 
 Что же оказалось недоступным для американских следственных органов и для комиссии Уоррена? Проверить архивы ЦРУ и ФБР, чтобы установить, действительно ли Освальд и Руби не являлись агентами одного из этих учреждений и никто не был причастен к их действиям? 
 Выходит, что так. О какой же "самостоятельности расследования" может идти речь?! 
 Из 26 томов приложений к докладу комиссии Уоррена (они были опубликованы гораздо позже самого доклада) можно почерпнуть десятки убедительных фактов, опровергающих утверждения комиссии насчет беспристрастности проведенного ею расследования. 
 В том же самом докладе сообщалось, что в результате просьбы Освальда позволить ему с женой возвратиться из СССР в США "9 мая 1962 года американская служба иммиграции и натурализации (один из филиалов ФБР. - М. 
 С.) по просьбе государственного департамента согласилась временно снять установленное по закону ограничение, которое мешало бы выдаче американской визы русской жене Освальда, пока она не покинула бы Советский Союз". 
 Сообщала комиссия и другой интересный факт: оказывается, американское посольство в Москве взаимообразно выдало Освальду 435 долларов 71 цент на покупку билетов для возвращения в Соединенные Штаты. 
 Почему для этого человека, который в Москве заявил, что отказывается от американского гражданства (но подозрительно благоразумно не оформил этот отказ юридически), делались исключения из действующего иммиграционного законодательства, чтобы помочь выехать в США его жене - советской гражданке и к тому же нашлись государственные деньги на оплату проезда, всего этого доклад тоже не объяснял. 
 Приведу еще несколько примеров того, как комиссия Уоррена вела свое "расследование". 
 На одном из самых первых заседаний комиссии входивший в ее состав бывший директор Центрального разведывательного управления Аллен Даллес с помощью другого члена комиссии, уже известного нам конгрессмена Джеральда Форда ("лучший друг ЦРУ" в Капитолии), сразу жe взял быка за рога и принялся обрабатывать председателя комиссии Эрла Уоррена. Как мы уже знаем, Линдон Джонсон с помощью патриотической приманки сумел уговорить Верховного судью всгагь во главе комиссии. Теперь Ал лен Даллес, отнюдь не худший мастер по работе с "человеческим материалом", проводил второй этап этой обработки. Судите сами: вот стенограмма этого заседания комиссии, которая почти пять лет была помочена грифом "совершенно секретно" и увидела свет лишь тогда, когда Джонсон перестал быть президентом, а американский "шпион No 1" скончался. 
 "АЛЛЕН ДАЛЛЕС. Я тут раздобыл несколько экземпляров одной книги и передал их главному советнику комиссии. А вам я давал ее, мистер Верховный судья? 
 ЭРЛ УОРРЕН. Не думаю... 
 АЛЛЕН ДАЛЛЕС. Эта книга была написана примерно десять лет назад. В ней раскрывается подоплека семи предыдущих покушений на жизнь наших президентов. 
 ЭРЛ УОРРЕН. Я ее не видел... 
 АЛЛЕН ДАЛЛЕС. Это прелестная книга. В ней вы найдете ту же самую, так сказать, модель убийства, с которой, как я думаю, мы столкнемся и в нынешнем нашем случае. Мне очень неприятно, что я даю вам экземпляр в бумажной обложке, но другого у меня нет. 
 ДЖЕРАЛЬД ФОРД. Когда эта книга была написана? 
 АЛЛЕН ДАЛЛЕС. В 1952 году. Она заканчивается описанием покушения на президента Трумэна. Это покушение было результатом заговора, но все остальные случаи, начиная с покушения на президента Джонсона в 1835 году, имеют одну и ту же подоплеку. Я нашел эту книгу очень интересной. 
 ДЖОН МАККЛОН. Убийство Линкольна было результатом заговора... 
 АЛЛЕН ДАЛЛЕС. Да, но в нем настолько преобладал один человек, что оно почти не было заговором..." 
 Спустя несколько заседаний Аллен Даллес поднимает тот же самый вопрос: 
 "АЛЛЕН ДАЛЛЕС. У меня еще одно замечание. Я думаю, было бы полезно поручить кому-либо из служащих комиссии изучить предыдущие случаи покушений против главы государства, особенно в Соединенных Штатах. 
 В них ведь, вы знаете, можно найти единый почерк. И это интересно. Я уже занимаюсь этим и довольно много, добывая все книги, какие могу..." 
 На этот раз Аллену Даллесу никто не возражал. 
 Других примеров подобной "воспитательной работы" 
 Аллена Даллеса с членами комиссии Уоррена обнаружить не удалось. Однако и этот, ставший известным пример говорит о многом, очень многом. 
 Приходилось ли вам когда-нибудь видеть, как настраивают рояль или пианино? 
 Настройщик руководствуется при этом своим камертоном, издающим всегда одну и ту же ноту - "ля". По камертону настраивают вначале одну струну инструмента, а уж по ней и всю клавиатуру. Если камертон настройщика фальшивит - будет фальшивить и весь инструмент. На какую версию настраивал Эрла Уоррена и остальных членов комиссии Аллен Даллес с первых же дней их совместной работы, мы уже видели. Что дала такая настройка - еще увидим. 
 Насколько объективной была комиссия Уоррена? 
 В конце января 1964 года, два месяца спустя после убийства Джона Кеннеди, генеральный прокурор Техаса Уэггонер Карр сообщил комиссии: у него имеются данные, показывающие, что Ли Харви Освальд был тайным агентом правительства Соединенных Штатов и что его агентурный номер "S-179". 
 Аналогичную информацию представил комиссии и окружной прокурор Далласа Генри Уэйд. 
 Выходило, что даже в момент ареста Освальд был тайным агентом американского правительства! 
 Получив эту информацию, комиссия оцепенела от ужаса. Что же было решено? Прежде всего Карра и Уэйда секретно вызвали в Вашингтон, поскольку комиссия решила принять все меры к тому, чтобы... ликвидировать "этот слух"! 
 Да, камертон Аллена Даллеса явно срабатывал! 
 Как же начали ликвидировать "этот слух"? Прежде всего комиссия спросила у Аллена Даллеса, известно ли ему что-либо о том, что Освальд был агентом ЦРУ? Многолетний директор "чудовища из Лэнгли", как часто называют ЦРУ, ответил (привожу дословный перевод. - М. С.): 
 "Это зависит от того, о каком времени мы сейчас говорим. По этому вопросу у меня есть, может быть, одна маленькая трудность: поскольку я был директором ЦРУ до ноября 1961 года, все зависит от того, в какое время он предположительно был агентом ЦРУ. Единственная проблема... Конечно, что касается меня... тут проблемы нет... и я могу сделать заявление под присягой относительно периода до ноября 1961 года... Если, конечно, вы только этого захотите... Но я не знаю, как вы отнесетесь к этому моему предложению. Конечно, все документы у нового директора Маккоуна. У меня ведь нет документов и досье. Все это там... Ну и, разумеется, Маккоун мог бы дать показания о том, что говорят документы относительно любого периода времени в том, что касается всего этого вопроса". 
 Какое восхитительное косноязычие и очевидная попытка свалить все на Маккоуна! Комиссия Уоррена в этом вопросе оказалась не менее косноязычной. 
 В апреле 1964 года (три месяца спустя!) комиссия, наконец, официально запросила ЦРУ, был ли Освальд его агентом. 
 Заодно запросили и насчет Джека Руби - был ли агентом ЦРУ и он. 
 "Чудовище из Лэнгли" молчало. Оно так и не ответило на оба эти письма. 
 И только когда доклад комиссии Уоррена уже был опубликован, а сама комиссия перестала существовать как официальное, юридическое лицо, только тогда ЦРУ "надумало" ответить письмом, утверждая, будто "Освальд и Руби не являлись агентами". 
 Ко всему этому остается добавить, пожалуй, только один факт: сам Эрл Уоррен, сославшись на "национальные интересы", отказался знакомиться с документами ФБР о принадлежности Освальда к этой "конторе", ограничившись устным отрицанием самого Эдгара Гувера. 
 А Эдгар Гувер и его люди не только нагло и безнаказанно отрицали все, что было-"невыгодно" ФБР, но и шли на куда более серьезные преступления, включая фабрикацию фальшивок. Чтобы убедиться в этом, нам достаточно будет узнать, наконец, что же произошло с показаниями миссис Мерсер. Той самой Джулии Энн Мерсер, которая (помните?) утверждала, что видела Джека Руби за рулем зеленого "пикапа" на месте убийства Джона Кеннеди за час до того, как оно было совершено. Она сказала об этом агентам ФБР за день до того, как Руби убил Освальда. 
 Если бы агенты ФБР даже не поверили Джулии Энн, они все равно были обязаны задержать Джека Руби по этому сигналу. Но они не сделали этого. 
 Больше того, ФБР фальсифицировало показания миссис Мерсер. 
 В тексте "показаний", представленных ФБР комиссии Уоррена, свидетельнице приписано утверждение, будто она не узнала водителя "пикапа". К ее словам о "зеленом пикапе" была сделана совсем "маленькая" приписка: "с рекламной надписью "Аппараты для охлаждения воздуха" на обоих бортах". Тем самым, вполне конкретный "пикап" превратился в анонимный, поскольку такие надписи имеются на других таких машинах. Агенты ФБР также переменили дату показаний Джулии Энн Мерсер с 23 на 28 ноября, то есть "перенесли" ее допрос на четыре дня позже убийства Ли Харви Освальда. И, наконец, ФБР подделало подпись свидетельницы на своем "документе", отправленном после этого в комиссию Уоррена [Все это позже под присягой рассказала сама Мерсер на допросе у новоорлеанского окружного прокурора Джима Гаррисона]. 
 В списках свидетелей, опрошенных комиссией Уоррена и упомянутых в ее докладе, миссис Джулии Энн Мерсер не значится. 
 Судя по всему, убийцы разными способами заметали следы, и власти, теперь уже не только далласские, но и вашингтонские, прикрывали их тоже разными способами. 
 В общем, триумфальные фанфары в честь доклада комиссии Уоррена в конечном итоге оказались напрасными. 
 Выводы "расследователей" прозвучали убедительно только в той части, где констатировалась непричастность коммунистов к убийству Джона Кеннеди. Все остальное выглядело более чем сомнительно. Особое подозрение вызвал ют факт, что большое количество документов, имеющих отношение к преступлению, комиссия засекретила на целых 75 лет, даже не объяснив причины такого решения. 
 За границей докладу не поверили сразу и бесповоротно. 
 Уже через неделю после опубликования результатов расследования комиссии "Нью-Йорк тайме" оказалась вынужденной признать: "Вывод о том, что президента Кеннеди убил один человек, не участвовавший пи в каком заговоре, вызвал широко распространившийся скептицизм и прямое недоверие во многих газетах различных стран мира". 
 С отношением американцев к докладу дело обстояло сложнее. Поначалу среди них нашлось немало таких, кто попался на психологический трюк "ни левые, ни правые" и поверил комиссии. Но это длилось ровно столько времени, сколько потребовалось различным американским писателям, профессорам и журналистам, чтобы и а основе данных доклада провести свои собственные расследования и выступить с опровержениями версии комиссии Уоррена. 
 Причем, опять-таки опровергали только одну половину выводов - ту, которая уверяла в отсутствии внутреннего, внутриамериканского заговора. Я имею в виду работы Марка Лейна, Томаса Быокенена и целого ряда других американских авторов. Подавляющее большинство из них уже известно читателю, и я не стану повторять их убийственный для комиссии Уоррена разбор документов, а также повторять все обвинения в недомолвках, игнорировании важнейших показаний, прямой фальсификации УЛИК и т. д., направленных в адрес комиссии. 
 Особо следует сказать о вышедшей в 1966 году и уже упоминавшейся нами в предыдущих главах книге Манчестера. Манчестер проделал гигантскую работу по сбору свидетельских показаний. С ним согласились встретиться все, кого он об этом просил, кроме двоих - Линдона Джонсона и опекаемой ФБР вдовы Освальда Марины. 
 Марина Освальд с первого же раза отказалась от такой встречи - было очевидно, что ФБР просто запретило ей сделать это. Но Джонсон... По меньшей мере дважды он давал согласие на беседу с Манчестером и каждый раз в конечном счете уклонялся от встречи. "Он находил, - не без намека заметил Манчестер в своей книге, - что не сможет вынести этого". В конце концов Джонсон согласился лишь на то, чтобы заочно ответить на письменные вопросы Манчестера. Но, как пишет Манчестер, Джонсон ответил далеко не на все, о чем его спросили. Какие именно вопросы обошел молчанием Джонсон, Манчестер в книге не сообщает. Это, как и тот очевидный факт, что многое в книге "Смерть президента" представляет собою глухие намеки, явно недоговорено и даже противоречит большей части ее фактического содержания (например, согласие автора с докладом комиссии Уоррена) объяснить нетрудно: Манчестер опубликовал свой труд еще тогда, когда Линдон Джонсон занимал президентское кресло. 
 Поневоле Манчестеру пришлось маневрировать, прибегать к эзоповской манере повествования, в расчете на проницательных читателей. И все же книга "Смерть президента" во многом способствовала изменению отношения американцев к докладу комиссии Уоррена. 
 Ровно два года спустя после публикации доклада институт общественного мнения Луиса Харриса провел национальный опрос. Его общий итог, опубликованный прессой, сразу же лишил спокойствия кое-кого в Вашингтоне и Далласе, ибо гласил: "Большинством 3 : 2 американский народ отклоняет главный аргумент доклада Уоррена о том, что убийство было делом рук одного человека, и склоняется к выводу, что убийство было частью широкого заговора. Большинство людей придерживается точки зрения, что в докладе комиссии Уоррена не содержалось всей истории убийства". 
 Кстати сказать, тот же опрос показал: американцы практически выбросили из головы версию о "заговоре коммунистов". На уточняющий вопрос службы Харриса о том, кто же конкретно скрывался за убийством Кеннеди, только 2 процента ответили: "Освальд и русские" и 1 процент - "Кастро". Между прочим, наиболее смелые из опрошенных (их оказалось 2 процента) ответили: 
 "Линдон Джонсон"... 
 Через некоторое время тот же институт Харриса провел новый аналогичный опрос. Его результаты были еще плачевнее для комиссии Уоррена. Теперь уже 72 процента американцев считали доклад неверным. 10 процентов просто сомневались, но не могли (или не хотели?) высказать определенного мнения. 
 И только 18 процентов ответили: "Доклад полностью осветил убийство в Далласе". 
 Будучи однажды в Оклахоме, я видел на тамошнем кладбище, сохранившемся с ковбойских времен, могильный камень с такой надписью: "Сэм Джонс. 
 Повешен по ошибке. 1896 год". Этот камень вспомнился мне после первого знакомства с только что приведенными итогами опроса общественного мнения. 
 Они, по сути дела, тоже были своеобразным могильным камнем на кладбище истории с такой надписью: "Доклад комиссии Уоррена. Составлен по злому умыслу. 1964 год"... 
 В том, что выводы доклада в основной своей части неверны, сомневаться не приходится. Но каким образом и почему это произошло? Проще всего на этот вопрос ответить так: комиссии Уоррена не позволили сказать правды об убийстве президента. Это безусловно правильно. Но такой ответ крайне однозначен и, думаю, не удовлетворяет очень многих. 
 Видимо, поэтому уже в 1966 году в Соединенных Штатах раздались громкие и настойчивые требования провести новое расследование обстоятельств убийства Джона Кеннеди. С такими требованиями выступили, в частности, солидные буржуазные журналы "Лайф", "Сатердей ивнинг пост", "Лук", а также несколько крупных ежедневных газет. Сильный нажим оказывался и на судью Уоррена с тем, чтобы он лично ответил на многочисленные обвинения, предъявленные ему общественностью. 
 Как же реагировало на эти требования правительство? 
 Прежде всего через доверенных журналистов оно распространило такое объяснение требований о пересмотре "дела Кеннеди": все это, мол, результат политической игры Роберта Кеннеди, который, готовясь к борьбе с Джонсоном в 1968 году за выдвижение кандидатом в президенты от демократической партии, использовал в своих целях даже смерть брата и поднял шумиху вокруг доклада комиссии Уоррена. 
 Что ж, такое объяснение имело ттод собой реальную почву. Но оно вовсе не лишало справедливости требований о новом расследовании. Независимо от личных политических целей Роберта Кеннеди, он никак не смог бы поставить символический могильный камень на похороненном докладе комиссии Уоррена, не будь на то веских объективных причин... 
 Затем правительство ответило на требования о пересмотре "дела Кеннеди" и прямо. На одной из очередных пресс-конференций Джонсон заявил: он не видит никаких оснований сомневаться в выводах комиссии Уоррена. 
 Несколько раньше до него то же самое, но в еще более грубой и наплевательской форме сделал директор ФБР Эдгар Гувер. "До сих пор не приведено ни одного доказательства того, что кто-либо еще находился в тайном сговоре с Освальдом", - сказал Гувер. На этом директор ФБР не остановился. Он отчитал десятки миллионов сомневающихся американцев и потребовал, чтобы они "продемонстрировали большее уважение к имеющимся фактам". 
 Получалось, что чуть ли не вся Америка ошибалась в своих сомнениях и подозрениях только потому, что Джонсон и Гувер думали иначе. Однако доказывать свою правоту они вовсе не собирались. "Не видим оснований". 
 И все. Убедительно и демократично, не правда ли? 
 Впрочем, эти оборонительные эскапады не снимали вопроса: почему комиссия Уоррена пришла к таким именно выводам; в какой обстановке она работала? 
 Выяснению этих вопросов во многом, на мой взгляд, помог ает статья вашингтонского журналиста Мильтона Вьорста, напечатанная в феврале 1967 года еженедельником "Вашингтониэн". В статье Вьорста есть и недомолвки и эзоповщина (она тоже писалась в период президентства Джонсона), однако она представляется мне наиболее полной и откровенной среди всех других. 
 Заголовок статьи - явно оправдательный: "Комиссия Уоррена ничего не могла поделать". Сам Мильтон Вьорст - журналист, известный давними связями в Конгрессе и Верховном суде. Вот почему, я полагаю, материал для его статьи был предоставлен кем-то из членов комиссии Уоррена, если только не самим ее председателем. 
 Мильтон Вьорст сразу ставит основной вопрос: "Задумываешься, каким образом могла комиссия Уоррена настолько сбиться с пути, что ее усилия стали объектом многочисленных убедительных опровержений? Ответ вырисовывается, когда восстанавливаешь обстановку, в которой была создана комиссия, и вспоминаешь о психолохической атмосфере, в которой она приступила к своей работе". 
 Далее автор подчеркивает непосредственную роль Джонсона в подготовке этой "атмосферы": "Сейчас, оглядываясь назад, лучше понимаешь, почему Линдон Джонсон обратился к такому средству, как комиссия Уоррена... 
 Его концепция расследования убийства президента Кеннеди состояла не в том, чтобы прямо идти к обнаружению истины независимо от последствий. Она заключалась в назначении группы, политический авторитет которой был бы настолько безупречным, что, каков бы ни оказался результат, группа могла бы не опасаться критики... Джонсон выбрал своих кандидатов, исходя из их репутации как политических деятелей, а не как специалистов по проведению расследований [Это еще один намек, кроме Уоррена, слывшего раньше в Америке либералом, остальные члены комиссии были ярыми антисоветчиками и ультраправыми]. Ясно, что он не ожидал затруднительного расследования. 
 Джонсон убедил избранных им кандидатов, что согласие на назначение в комиссию - их патриотический долг. Он хотел иметь подходящих людей, но подходящих не как специалисты по выявлению истины, а как специалисты в области политики". 
 Что же практически представляли собой методы работы комиссии? Вьорст дает такой ответ: "Решив не создавать свою группу следователей, комиссия Уоррена поставила себя в зависимость от ФБР в отношении сбора главных фактов... Таким образом, комиссия Уоррена была следственным органом без надежных средств ведения следствия. 
 Решив положиться на ФБР, комиссия, возможно, могла бы добиться того, чтобы ФБР действовало удовлетворительным образом. В конце концов президент наделил комиссию чрезвычайными полномочиями. Однако на практике комиссия не осуществляла своих прав и функционировала под влиянием ФБР. Когда комиссия столкнулась с утверждением, что Освальд был агентом ФБР, она отбросила это утверждение просто потому, что его отрицал Эдгар Гувер". И дальше: "... Комиссия отбирала те факты, которые были нужны ей для того, чтобы подкрепить гипотезу. Ее критики показали, что она игнорировала свидетельства, противоречащие ей. Не будет преувеличением сказать, что отчет комиссии Уоррена не отвечает высшим нормам научной методологии. 
 Вполне естественно, что он постепенно утрачивал доверие общественности. 
 Отказавшись от создания собственной следственной группы, комиссия приняла и второе важное решение: она согласилась вести работу ограниченное время. Джонсои полагал, что если дело Освальда не будет быстро закопчено, то убийство может стать политическим вопросом в избирательной кампании 1964 года. Согласившись со ериком, установленным президентом, комиссия лишила себя возможности провести тщательное расследование. 
 Это значило, что комиссии надо было ограничить области расследования, а практически стремиться, по словам Верховного судьи Уоррена, "закрыть двери, а не открыть их". Это, конечно, означало, что у комиссии хватит времени только для того, чтобы подтвердить гипотезу, будто виновен один Ли Освальд. Именно этого и добивалась комиссия. 
 К тому времени, когда комиссия поняла, сколь сложными были обстоятельства, оказалось слишком поздно возвращаться назад. Уоррен не проявил никакой склонкости к переосмысливанию и перестройке расследования. 
 Стремясь поскорее покончить с делом, он все больше и больше торопил членов комиссии прийти к предопределенному выводу. Конечный результат оказался противоположным, его намерению. Отчет комиссии вместо того, чтобы убедить мир в виновности Освальда, сам оказался объектом огромного недоверия. 
 Согласно своему мандату, комиссия Уоррена была создала для того, чтобы установить истину в случае с убийством Кеннеди. Президент Джонсон поставил перед ней задачу - покончить раз и навсегда со всяческими догадками по поводу убийства. В результате комиссия была лишена возможности сказать, что было несколько правдоподобных теорий, что члены комиссии не могли договориться между собой по поводу объяснения, что загадка требовала дальнейшего расследования в течение неопределенно долгого времени". 
 Вьорст не скрывал своего скептицизма относительно возможности пересмотра "дела Кеннеди" - слишком крупные силы были заинтересованы в том, чтобы повторное расследование не состоялось. "Для президента Джонсона, - писал в феврале 1967 года Вьорст, - повторное расследование в настоящее время, конечно, явилось бы признанием провала. Престиж федеральных властей связан с решением комиссии Уоррена... ФБР считает своим долгом его защиту. Правильно оно или неправильно, однако в течение двух лет оно являлось официальной догмой. Сейчас оно имеет важнее значение для американской политической системы. Для критиков аннулировать решение комиссии было бы чрезвычайно трудной задачей". 
 И доклад комиссии Уоррена, и критика его компетентными американскими исследователями, и реакция на такую критику Белого дома и ФБР (другие правительственные ведомства предпочитали отмалчиваться) приведи к тому, что во всем мире люди стали задавать себе примерно такие вопросы: почему игнорируется мнение американского парода? Какой ущерб может усматривать Белый дом в попытках более полно разобраться с "до;. ом Кеннеди", если только в нем не замешан его тогдашний хозяин? 
 А новые .многозначительные факты, связанные с преступленном в Далласе, продолжали обнаруживаться, в том числе и за много тысяч миль от американских берегов. 
 Уже в Москве, вскоре после выхода в свет трудов комиссии, находившийся тут главный редактор одного из американских еженедельников уговаривал меня: 
 - Пожалуй, русским не стоит критиковать доклад Уоррена. Это невыгодно и вам, и нам - всем, кто хотел бы разрядки напряженности между Вашингтоном и Москвой... 
 На мое "почему?" американец вначале попробовал отделаться общими рассуждениями насчет "неизбежного в таком случае ухудшения советско-американских отношений, пусть не по вашей вине, но тем не менее ухудшения". Под конец он все-таки разозлился на мою "непонятливость" и добавил: "Эта тема сейчас для иных очень больших людей у нас похуже, чем красный цвет для быка". 
 - Но ведь то, что вы говорите, - чистейший шантаж! - не выдержал я. 
 - Может быть... Очень может быть... Но имсчло в виду, что это не мой шантаж, и я завел этот разговор только ради объяснения ситуации. Поверьте, лично я был бы очень рад, если все было бы иначе... 
 Другой мой коллега - англичанин, неплохо знавший Русский язык и русских классиков, когда зашел разговор о злополучном докладе, вдруг вспомнил "Горе от у ума" Грибоедова. 
 - Помните слова Фамусова? - проговорил он с тонкой улыбкой. - "Что за комиссия, создатель!" Так вот, создатель-то - Линдон Джонсон. С него и нужно спрашивать. Только ведь никто толком не спросит: американцы боятся все-таки президент! Да и зр страну им стыдно. 
 А мы не смеем - союзники! Зато вам, - как это по-русски будет? - все карты в руки. 
 6 
 ТРУДНЫЕ ДОРОГИ 
 ДЖИМА ГАРРИСОНА 
 Наверное, нет в мире человека, читающего газеты, который не слышал бы имени Джима Гаррисона, окружного прокурора Нового Орлеана (штат Луизиана). 
 Берусь утверждать, что известность его гораздо больше, чем у всех, вместе взятых, авторов книг, посвященных преступлению в Далласе. Почему? Потому, что Гаррисон был первым и пока что остается единственным должностным лицом в Соединенных Штатах, попытавшимся заново провести расследование загадочного преступления. Авторы книг могли лишь требовать такого расследовании. 
 Джим Гаррисон провел его. 
 Кто же он, этот Джим Гаррисон? Американский ДонКихот XX века, бесстрашно ринувшийся на борьбу с официальными вашингтонскими ветряными мельницами? Ловкий политикан, пытавшийся заработать на "горяченьком дельце" личный политический капитал? 
 Хитрый и расчетливый политик, действующий в интересах какой-то группировки, которая вознамерилась свести счеты со своими противниками, использовав для этого трагедию в Далласе? И, наконец, дало ли что-нибудь его расследование для раскрытия истины? Помогло ли добраться до истоков заговора? 
 Попробуем разобраться. 
 Осенью 1961 года в Новом Орлеане произошел небольшой политический скандал сугубо местного значения: помощник окружного прокурора, Джим Гаррисон, внезапно подал в отставку, обвинив при этом мэра города Виктора Г. Широ в коррупции и потворстве преступному миру. 
 На эту отставку не обратили бы внимания даже городские газеты, если бы не одно обстоятельство: "взбунтовавшийся" Гаррисон объявил себя кандидатом на пост новоорлеанского окружного прокурора на предстоявших в 1962 году выборах. Свою кампанию Гаррисон вел энергично и смело, разоблачая махинации городских властей. 
 Своего соперника - прокурора новый кандидат с издевкой назвал "великим освободителем", поскольку тот не только не боролся с организованной преступностью, но, напротив, помогал преступникам избегать наказаний. 
 Новоорлеанским гражданам Джим Гаррисон пришелся но праву. Молодой (ему еще не было и сорока), внешне симпатичный, острый на язык великан (рост 195 см, вес 110 кг) обещал избирателям навести порядок в Новом Орлеане. К тому же Гаррисон был ветераном войны. 
 В его послужном офицерском списке числилось немало разведывательных полетов над гитлеровскими позициями в Западной Европе - он был корректировщиком огня. 
 Этим делом на войне могут заниматься только очень храбрые и упорные люди: нужно часами "висеть" в безоружном самолете под обстрелом зениток над передовой. Дороги войны привели Джима Гаррисона к гитлеровскому концлагерю Дахау, в освобождении которого он участвовал. 
 Своими глазами видел он истинное лицо фашизма. 
 В конечном счете большинством голосов Гаррисона избрали прокурором. 
 У нового окружного прокурора слова не стали расходиться с делами. Во всяком случае, вскоре после избрания он действительно принялся очищать городские авгиевы конюшни - кварталы бурлесков, темных баров-притонов и просто откровенных публичных домов, которыми славился на всю страну Новый Орлеан. Здесь красотки раздевались перед публикой столь же грациозно и непристойно, сколь нагло и безжалостно обирали потом опоенных туристов. На местном жаргоне это называлось "стричь заблудших овечек". "Стригалям" и "стригухам" полиция не мешала. 
 Джим Гаррисон действовал решительно. Он сам участвовал в организованных им же внезапных облавах в увеселительных заведениях. А когда все восемь членов городского уголовного суда отказались утвердить ассигнования прокуратуре на расследование организованной преступности, новый прокурор в газетном интервью прямо заявил: "Это решение ставит любопытные вопросы о степени влияния рэкетиров в нашем городе-). Так в Новом Орлеане за Джимом Гаррисоном сразу укрепилась репутация человека, с которым лучше не связываться, потому что он умеет драться, а падая, всегда становится на ноги. 
 Конечно, смелость города берет. Но не в одиночку. 
 Не был одиночкой и Джим Гаррисон. В Америке второй половины XX века лихие ковбои-налетчики и ковбоишерифы, некогда сходившиеся в смертельных поединках, теперь существуют лишь на съемочных площадках Голливуда. В наши дни всякий раз, когда на горизонте появляется подобный окружному прокурору Нового Орлеана "рыцарь без страха и упрека", прагматичные американцы в первую очередь задаются такими вопросами: "Чей эта человек? Какая ему от этого может быть выгода?" 
 Я не думаю, что Гаррисон получил какую-нибудь личную выгоду от начатой им чистки городских притонов и даже не исключаю, что он делал это, заботясь о добром имени Нового Орлеана, спокойствии его жителей и стремясь уменьшить грабеж туристов. Но поддержка у Гаррисона, разумеется, была. 
 Некоторые финансовые тузы Нового Орлеана, чьи деловые интересы никак не страдали от его действий, сочли их даже полезными для борьбы с конкурентами - владельцами притонов за политическую власть в городе. 
 С другой стороны, даже в таком государстве, как Соединенные Штаты, где деньги - все, где все продается и покупается, где деньги значат в жизни человека куда больше, чем в любой другой капиталистической стране, такое "совпадение интересов" отнюдь не обязательно должно ставить под сомнение добрые и наивные намерения иных прокуроров, судей и даже шерифов. Чем меньше масштаб их полномочий, тем, пожалуй, чаще можно столкнуться с такими исключениями. Думаю, что к ним относится и Джим Гаррисон. 
 Кажется, в тридцатых годах, когда Голливуд снимал куда больше фильмов на острые социально-политические сюжеты из американской жизни, была выпущена кинокартина "Мистер Смит отправляется в Вашингтон". В Советском Союзе она демонстрировалась после войны под названием "Сенатор". В ней рассказывалось о смелом и наивном сенаторе-новичке, который честно и принципиально приступил к своим обязанностям, потерпел полное фиаско в попытке бороться за справедливость и тем самым бесповоротно убедил зрителей, что он - безоружный и беззащитный одиночка. Те, кто помнит этот фильм, могут лучше представить себе, что же это за явление новоорлеанский окружной прокурор, оказавшийся в конечном счете таким же безоружным, как и голливудский "мистер Смит". 
 Однако тем, кто любит получать ответы и представлять себе жизнь, так сказать, лишь в черно-белом варианте, пожалуй, придется разочароваться: такого четкого разделения (во всяком случае, в современной Америке) не бывает. Как говаривал один мой добрый вашингтонский приятель: "Все мы, Майк, немножко в крапинку. Но, ей-богу, главного это не меняет..." 
 Джим Гаррисон тоже был "в крапинку". Окружной прокурор Нового Орлеана, например, отказался уступить требованиям полиции осудить местного книгопродавца за продажу книжки известного негритянского писателя Джеймса Болдуина "Другая страна", чем вызвал ярость белых расистов и уважение местной негритянской общины. 
 И он же вызволил из тюрьмы некую Линду Биргетт, осужденную за "непристойное публичное действо с танцами". Никаких удовлетворительных причин внезапной снисходительности Гаррисона к этой обитательнице городских притонов газеты обнаружить не смогли. 
 И такому человеку в октябре 1966 года, т. е. в разгар требований к правительству Линдона Джонсона заново расследовать обстоятельства убийства президента Кеннеди, сенатор-демократ от штата Луизиана Рассел Лонг говорил: "Скажите, Джим, вы читали доклад Уоррена? 
 Нет? На вашем месте я бы прочел его внимательно. Я глубоко сомневаюсь в том, что Освальд действовал один. 
 В докладе это, во всяком случае, не доказано. А ведь до выстрелов в Далласе Освальд несколько месяцев жил в Новом Орлеане. 
 - И вот еще что, - добавил сенатор, - если вам понадобится поддержка, можете на меня рассчитывать...". 
 Сенатор Лонг сдержал данное слово и четыре месяца спустя, в конце февраля 1967 года, публично заявил, касаясь расследования окружного прокурора: "Я уверен, что Гаррисон имеет сведения, которых не было у комиссии Уоррена". 
 Да, уж в этом-то "горячем деле" новоорлеанский прокурор отнюдь не был одиночкой. Его поддерживал специально созданный "Комитет совести", в который вошли 50 видных деловых людей Нового Орлеана во главе с нефтепромышленником миллионером Ролтом. Этот комитет в дополнение к скудному официальному бюджету прокуратуры финансировал широкое следствие, к которому вскоре после беседы с сенатором Лонгом и преступил Джим Гаррисон. 
 Поддержал Гаррисона близкий друг и духовник семьи Кеннеди, бостонский кардинал Кушинг. "Я никогда не верил, - сказал кардинал журналистам, - что Освальд действовал в одиночку. Я благословляю Джима Гаррисона на расследование". 
 В одном из своих более поздних интервью сам Гаррисон утверждал также, что Роберт Кеннеди с одобрением относится к его следствию. 
 Итак, с осени 1966 года новоорлеанская прокуратура начала заниматься расследованием обстоятельств убийства президента Кеннеди, причем без всякой огласки. Знали об этом газеты или нет - точно неизвестно. Во всяком случае, в первые четыре месяца они молчали. 
 Почему же расследование было начато именно в Новом Орлеане? Возможно, кое у кого на этот счет могло возникнуть мнение, что главная причина - в самом Джиме Гаррисоне. Но это не так. Как известно, Освальд до своего переезда в Даллас довольно долгое время жил именно в Новом Орлеане и именно там занимался тем, до чего потом докопались Гаррисон и его люди. 
 Кроме того, на третий день после выстрелов в Далласе к Джиму Гаррисону явился некий Перри Раймон Руссо, который заявил, что ему известны некоторые обстоятельства убийства Джона Кеннеди. По заявлению Руссо, окружной прокурор тогда же арестовал троих - Лейтона Мартенса, Дэвида Ферри и Рональда Бебуффа. Но вскоре всех их пришлось выпустить, а дело прекратить. У прокуратуры тогда еще не было прямых доказательств их причастности к убийству Кеннеди и к тому же в Вашингтоне новый президент Джонсон назначил комиссию Уоррена, которая, как тогда надеялись, должна была разобраться в этом преступлении. 
 Как видно, Джим Гаррисон силой обстоятельств оказался вовлеченным в "дело об убийстве Кеннеди" сразу же после выстрелов в Далласе, но заниматься им тогда не смог: это, как ему объяснили, было делом комиссии Уоррена. К тому же никакой поддержки со стороны "сильных мира сего" в этом вопросе у новоорлеанского гориста в то время не было и в помине. 
 Осенью 1966 года Гаррисон вернулся к показаниям Перри Раймона Руссо. 
 Как уже сказано, конец 1966 и начало 1967 года были для официального Вашингтона нелегкими месяцами: требования о пересмотре "дела Кеннеди" раздавались со всех сторон. В Америке (не говоря уже о загранице), открыто говорили о том, что президента Кеннеди убили правые "ультра", ползли всякие темные слухи о причастности к этому делу "очень больших людей". 
 Федеральные власти отмалчивались, делая вид, будто ничего противоречащего версии доклада комиссии Уоррена не обнаружилось и для нового следствия никаких оснований нет. 
 2 февраля 1967 года спокойствие официального Вашингтона было в очередной раз нарушено сообщением полиции города Майами. Вот оно в изложении американского информационного агентства Ассошиэйтед Пресс: 
 "Майами, штат Флорида, 2 февраля. За две недели до убийства президента Кеннеди один человек рассказал полицейскому осведомителю, как это может быть сделано. 
 Даллас в этой беседе не упоминался. 
 Беседа, состоявшаяся 9 ноября 1963 года, была записана на пленку и сейчас хранится в архивах полицейского управления Майами. О ее существовании сообщила сегодня газета "Майами ныос". После этого полиция дала возможность журняттгтям прослушать эту магнитофонную запись. 
 Попытка убийства не обсуждалась в конкретных выражениях - ничего не говорилось о дате, времени и месте. 
 Полиция не назвала ни этого осведомителя, ни человека, рассказавшего бесстрастно мягким, спокойным тоном о взрывах бомб в Алабаме и Джорджии и о попытках убить президента. 
 Человек, говоривший о возможности убийства, однако, не назвал лицо, которое, как он заявил, пытается убить Кеннеди. Он сказал: "... (Он), вероятно, имеет не больше шансов добраться до него, чем другие... Он пытался добраться до Мартина Лютера Кинга... Он следовал за ним многие мили и не смог подобраться к нему достаточно близко". 
 Потенциальный убийца был назван "опытным подпольным агентом, любителем взрывать бомбы в террористических целях". 
 В связи с тем, что президент Кеннеди должен был прибыть в Майами 18 ноября, полиция попросила осведомителя заманить этого вероятного убийцу в Майами, чтобы разговор с ним можно было записать на пленку. 
 На пленку была записана следующая беседа: 
 - Ну, нам придется показать зубы. Мы должны быть готовы. Мы должны быть готовы действовать мгновенно. 
 Если долго готовиться, то они на нас навалятся. Длительная подготовка хороша для медленной, подготовленной операции. Но при чрезвычайной операции нужно действовать молниеносно. 
 - Я полагаю, что Кеннеди прибывает сюда восемнадцатого или примерно в это время, чтобы выступить с какой-то речью... У него будет тысяча телохранителей. 
 - Чем больше у него телохранителей, тем легче до него добраться. 
 - Но как же, черт возьми, вы полагаете, было бы лучше всего до него добраться? 
 - Из здания учреждения, использовав винтовку с патроном большой убойной силы. 
 Затем этот человек добавил: "... доставить ее (винтовку) в разобранном виде туда, собрать и...". 
 После этого произошел следующий диалог: 
 - Парень, если Кеннеди будет убит, мы должны знать, что нам делать. Ты ведь знаешь, что начнется настоящая перетряска, если это будет сделано. 
 - Власти сделают все возможное. После этого они в пределах часа кого-нибудь заберут - просто, чтобы успокоить публику. 
 Президент Кеннеди действительно прибыл в Майами 18 ноября. Полицейские говорят, что они убедили его не ехать в автомобиле через центр Майами. 
 Вместо этого он воспользовался вертолетом. 
 Полиция больше ничего не сообщила о том, насколько правдоподобной она считает эту беседу. Она заявила, что ее содержание было передано секретной службе перед убийством президента Кеннеди. 
 Ввиду сходства сообщения, записанного на магнитофонную пленку, с тем, что произошло в Далласе, полиция теперь снова обратила внимание секретной службы на эту магнитофонную запись". 
 Несмотря на настойчивость корреспондентов, ни секретная служба, ни ФБР никак не прореагировали на это сообщение полицейских властей в Майами. 
 Такое молчание само по себе усугубляло вескость доказательств. 
 Кстати сказать, Ассошиэйтед Пресс не рассказало всей правды о пресс-конференции в Майами. Ее проводил не какой-нибудь третьестепенный чин, а сам начальник городской полиции Майами Уолтер Хэдли. И что гораздо важнее, Хэдли прямо заявил: в записанном на пленку разговоре потенциальный убийца назвал конкретное лицо и совсем не Ли Харви Освальда, а одного из руководителей ку-клукс-клана в штате Теннесси. Обо всем этом Ассошиэйтед Пресс почему-то решило умолчать. Замолчали эту историю и федеральные власти, в который уже раз сделавшие вид, будто никаких новых доказательств нет. 
 Но расследование Джима Гаррисона было невыгодно замалчивать. С ним поступили иначе, совсем иначе, и не так, как предполагал Гаррисон... 
 17 февраля 1967 года новоорлеанская газета "Нью Орлинз стейтс-айтем" сообщила, что окружной прокурор ведет расследование обстоятельств смерти Джона Кеннеди. В Новый Орлеан немедленно явилось несколько десятков журналистов из Нью-Йорка, Вашингтона, Чикаго, включая иностранных корреспондентов. 19 февраля газеты уже печатали слова Гаррисона: "Мы расследуем роль города Нового Орлеана в убийстве президента Кеннеди, и мы добились в этом некоторого прогресса, я полагаю, существенного... Добавлю, что будут произведены аресты, предъявлены обвинения и вынесены приговоры". 
 Я не стану вдаваться в детали произведенных Гаррисоном арестов, предъявленных обвинений и вынесенного судом приговора. Все это регулярно и подробно уже освещалось в печати. А посему - всего в нескольких словах напомню историю новоорлеанского процесса. 
 Новоорлеанский бизнесмен Клей Шоу обвинялся в том, что он вместе с бывшим гражданским летчиком Дэвидом Ферри и рядом других лиц, в том числе Освальдом, осенью 1963 года, выступая под именем Клея Бертрана, занимался подготовкой убийства президента Кеннеди. Заговорщики собирались в Новом Орлеане на квартире Дэвида Ферри, где, в частности, присутствовал свидетель Перри Руссо. Обвинение, как неоднократно заявлял Гаррисон, было тщательно документировано. 
 14 марта 1967 годя, согласно действующим в американской юриспруденции порядкам, в Новом Орлеане состоялось предварительное слушание дела, которое должно было установить только одно: имеется ли у обвинения достаточно доказательств для проведения судебного процесса? 17 марта суд, закончив рассмотрение материалов обвинения (в том числе при закрытых дверях), постановил: обвинение подкреплено весомыми фактами, и процесс должен состояться. 
 Однако, по тому же американскому законодательству, если кто-нибудь обвиняется в государственном преступлении (а Шоу обвинялся в организации покушения на президента США!), необходимо создать специальное "большое жюри" из присяжных заседателей, которые должны установить: действительно ли имело место преступление, в котором обвиняется подследственный, какова была роль обвиняемого в данном преступлении и доказана ли его вина материалами следствия. 
 "Большое жюри" по делу Клея Шоу проводило свои судебные заседания только в закрытом порядке и заслушало имевшиеся у Гаррисона доказательства против Клея Шоу и его сообщников (в основном, мертвых - Освальда, Руби и других). Вся американская печать считала, что Джим Гаррисон потерпит поражение, ибо в руках у членов "большого жюри" был официальный документ доклад комиссии Уоррена, где говорилось: Освальд - одиночка, Руби - тоже одиночка. У окружного же прокурора был только один известный прессе свидетель - Перри Руссо. 
 И вдруг... 22 марта 1967 года "большое жюри", рассмотрев доказательства, представленные обвинением, вынесло решение: суд должен состояться, заговор против президента Кеннеди имел место, Клей Шоу принимал в нем участие и материалы следствия убедительно свидетельствуют обо всем этом. Такое решение "большого жюри" означало и еще одну сногсшибательную новость: впервые американский суд по сути дела опроверг доклад комиссии Уоррена и как документ, и как официальную версию! Скептики просчитались. Джим Гаррисон торжествовал... 
 После многократных проволочек и откладываний - всё по настоянию защиты Клея Шоу - процесс, наконец, состоялся в феврале 1969 года. Клей Шоу на этом процессе был оправдан. В отличие от закрытых заседаний "большого жюри" на этот раз свидетели обвинения бормотали нечто не слишком внятное. 
 Сам окружной прокурор почему-то утратил интерес к процессу и присутствовал всего лишь на двух-трех судебных заседаниях. 
 Что же произошло? Почему был проигран процесс? 
 Почему Джим Гаррисон, вложивший столько сил и энергии в расследование "убийства века", охладел к процессу? И, наконец, доказывает ли его проигрыш отсутствие заговора и правоту комиссии Уоррена? Ни в коей мере. 
 Вообще все расследование и подготовка к суду явились яркими, хотя, конечно, и косвенными доказательствами того, что обвинение было на верном пути. Чтобы убедиться в справедливости такого суждения, достаточно будет познакомиться с препятствиями, которые чинились окружному прокурору. 
 Потому что трудность пройденных Гаррисоном дорог - само по себе убедительное свидетельство того, что он шел к истине и пришел к ней. Чего стоило одно решение "большого жюри"! 
 Итак, 17 февраля 1967 года мир узнал о новоорлеанском расследовании. Но - странное дело! - одновременно с первыми сообщениями о Джиме Гаррисоне американская печать почему-то решила поставить под сомнение мотивы, которыми руководствовался окружной прокурор. Рядом с первоначальной информацией о расследовании новоорлеанская газета "Стейтс-айтем" напечатала редакционную статью, в которой ставила вопрос так: 
 "Обнаружил ли окружной прокурор какие-нибудь ценные дополнительные доказательства или же он просто припасает какую-то новую интересную информацию, которая позволит ему покрасоваться на страницах популярного общенационального журнала?" 
 На следующий день, 18 февраля 1967 года, Белый дом опубликовал доклад специальной комиссии, призывающей нацию на борьбу с гангстерским синдикатом "Коза ностра". В докладе, составленном в самых решительных выражениях, было немало сенсационных фактов и разоблачений, от которых буквально захватывало дух. Могло ли время опубликования этого доклада случайно совпасть с сообщениями о новоорлеанском расследовании? 
 Безусловно, могло. Но практика "убийства" одной нежелательной сенсации с помощью создания других настолько широко применяется за океаном, что подобное совпадение по меньшей мере настораживало. Как бы там ни было, отвлечь внимание от новоорлеанской сенсации не удалось. 
 После ее огласки события, связанные с расследованием Гаррисона, разворачивались быстро, вызывая нарагтающий интерес. 
 "Я считаю, - заявил 19 февраля журналистам Джим Гаррисон, - что комиссия Уоррена ошиблась, и то, что она была неправа, будет продемонстрировано". Эрл Уоррен не пожелал ничего ответить на это. 
 Отказались комментировать сообщения из Нового Орлеана и представители ФБР. 
 Бывший глава ЦРУ Аллен Даллес, тоже входивший в комиссию Уоррена, сказал: 
 "Я ничего об этом не знаю. У меня нет никаких комментариев". Зато другой член комиссии, нью-йоркский банкир-политик Джон Макклой оказался куда осторожнее и дальновиднее. "Давайте посмотрим, - предложил он журналистам, обратившимся к нему за интервью, - какие имеются у него улики. Мы всегда знали, что в этом деле могут появиться какие-то улики, и мы знаем, что время - это фактор, работающий в пользу тех, кто ищет такие улики... Может быть, ктонибудь когда-нибудь выступит с заслуживающими доверия фактами, свидетельствующими о заговоре". Макклой даже почему-то счел нужным извернуться и подтасовать суть вывода комиссии насчет заговора. "Мы не говорили, - утверждал он, - будто Освальд действовал в одиночку. 
 Мы сказали, что не можем найти заслуживающих доверия данных, свидетельствующих о том, что он действовал вместе с кем-то еще". Эти слова вполне могли означать, что нью-йоркский банкир явно стремился выйти из игры и отгородить себя лично от доклада Уоррена. 
 А Вашингтон молчал. Ни одна высокопоставленная официальная американская персона не проронила ни слова целых две недели после сообщения о расследовании в Новом Орлеане. Зато с первых же дней после газетных сообщений о расследовании чья-то таинственная рука начала мешать Гаррисону. В ночь на 19 февраля 1967 года в одном из новоорлеанских баров окружной прокурор встретился с бывшим служащим батистовской тайной полиции, кубинским контрреволюционным эмигрантом Серафином Эладио дель Балле. Джим Гаррисон предъявил Валле фотографию Освальда с "неизвестным лицом". Так был назван этот снимок в докладе комиссии Уоррена, где он значится под номером двести тридцать семь. Валле сразу же опознал неизвестного - это был один из руководителей кубинских контрреволюционеров в США, некий Мануэль Гарска Гонсалес - и согласился на очную ставку с ним. 
 Вечером 20 февраля оба кубинца как в воду канули. Три дня спустя зверски изуродованный труп Валле был найден в брошенном автомобиле за много миль от Нового Орлеана - в Майами. Гонсалес же просто исчез из Луизианы. 
 Дальше - больше. 22 февраля в своей квартире был найден мертвым Дэвид Ферри. На стенках разбитого бокала экспертиза обнаружила следы цианистого калия. 
 "Возможно, это самоубийство", - неуверенно предположила полиция. Так или иначе со смертью Ферри из рук Джима Гаррисона был вырван ценнейший свидетель обвинения, связующее звено между Клеем Шоу и Ли Харви Освальдом. 
 Ведь в распоряжении окружного прокурора имелись показания шофера такси из Далласа Раймона Каммингса о том, что незадолго до убийства Кеннеди он, Каммингс, вез в своей машине Освальда, Ферри и "еще одного человека", направлявшихся в ночной клуб Джека Руби. 
 23 февраля, на следующий день после обнаружения трупа Ферри, Джим Гаррисон, сказав, что из его рук выбит "человек-ключ ко многим загадкам убийства в Далласе", неосторожно добавил, что опасается смерти других людей прежде, чем расследование будет завершено. 
 24 февраля новоорлеанский частный детектив Джек Mapтин, представивший окружному прокурору значительную часть важной информации по убийству Кеннеди, скрылся из города в неизвестном направлении, дав знать через своего приятеля, что он сделал это "по соображениям личной безопасности". 
 В самом конце февраля исчез из города и лидер кубинских контрреволюционеров - Серхио Аркача, которого Гаррисон тоже считал непосредственно связанным с заговором. 
 И тогда заговорил официальный Вашингтон. 2 марта 1967 года выступили с заявлениями и новый министр юстиции Рамсей Кларк, и сам президент Джонсон. 
 В короткой беседе с журналистами Кларк сказал, что министерство юстиции знает о расследовании Гаррисона и не считает это дело обоснованным. 
 "Исходя из сведений, которыми располагает ФБР, - продолжал Кларк, - нет никакой связи между Клеем Шоу и убийством президента в Далласе". 
 "Шоу был проверен и его сочли непричастным?" - уточнили у Кларка журналисты. 
 "Совершенно верно", - ответил министр юстиции. 
 В тот же день на очередной пресс-конференции Джонсона один из журналистов спросил: "Мистер президент, вы назначили членов комиссии Уоррена. Как мне помнится, на одной из пресс-конференций недавно вы заявили, что не видите никаких оснований - несмотря на появившиеся сообщения - сомневаться в выводах этой комиссии. Окружной прокурор в Новом Орлеане привлекает внимание всего мира теми заявлениями, которые он сейчас делает. Прежде всего он оспаривает выводы комиссии Уоррена... 
 Как вы относитесь к этому?" 
 Президент ответил так: "Я не хотел бы как-то комментировать этот вопрос в настоящее время, располагая теми ограниченными сведениями, которые я видел в газетах. 
 Я не вижу никаких оснований изменять что-либо из сказанного мною раньше". 
 Таким образом, в защиту Клея Шоу высказались и министр юстиции, и - в более осторожной форме - президент. А всего три месяца спустя, 3 июня 1967 года, министерство юстиции окажется вынужденным признать, что министр Рамсей Кларк сказал 2 марта заведомую неправду: ФБР никогда не допрашивало и не проверяло Клея Шоу в связи с убийством Джона Кеннеди! Борьба официального Вашингтона против Джима Гаррисона принимала явно скандальный оборот: оказывается, ради стремления поддержать у публики доверие к докладу комиссии Уоррена министру юстиции пришлось прибегать к заведомой лжи. 
 2 марта 1967 года была предпринята еще одна акция против расследования Джима Гаррисона. Херстовская радиостанция "Уорлд интернэшнл сервис" устами своего нью-йоркского корреспондента сообщила, ссылаясь на "ответственный источник, имеющий доступ к материалам Гаррисона": окружной прокурор намерен доказать, что президент Кеннеди был убит группой заговорщиков, руководившейся с Кубы и по указанию Фиделя Кастро!.. 
 "Из материалов Гаррисона, - продолжал херстовский корреспондент, также следует, что знаменитая поездка Освальда в Мексику была предпринята не в попытке получить кубинскую визу, как раньше считали, а для получения инструкций и средств для готовившегося убийства от кубинских должностных лиц". Печать Соединенных Штатов подхватила это сообщение и принялась его комментировать. К самому Гаррисону за разъяснениями сразу почему-то предпочли не обращаться. Почему - увидим. 
 И в этой провокационной истории без труда обнаруживалось желание подорвать доверие к "делу Клея Шоу". 
 Зная о том, что ни в Америке, ни за границей к 1967 году практически никто уже не верил в версию "коммунистического заговора", противники окружного прокурора как раз и хотели, чтобы люди увидели в расследовании Гаррисона именно провокационную цель и потеряли бы к нему интерес. 
 Однако затея эта не удалась. Джим Гаррисон опроверг такое толкование своего расследования и категорически заявил, что в убийстве Джона Кеннеди не замешано ни одно иностранное государство. "Когда станет известна вся история полностью, - добавил Гаррисон, - много людей потеряет сон, в том числе и президент США". 
 Гаррисон разыскал нового свидетеля, причастного к "делу о заговоре". Им был некий Гордон Новел, владелец одного из крупных новоорлеанских баров. 
 Однако накануне своего ареста Новел, кем-то предупрежденный, продал свой бар и скрылся из города. Поначалу его местонахождение было неизвестно. Но вот сотрудникам Гаррисона удалось разыскать Новела в городе Коламбусе в штате Огайо. Местные власти по их просьбе даже поначалу арестовали Новела. 
 И тут начались такие чудеса, по сравнению с которыми даже ложь министра юстиции Кларка выглядела невинным пустячком. 
 На официальную просьбу властей штата Луизиана выдать им Новела для показаний перед "большим жюри" 
 присяжных и последующего участия в процессе против Клея Шоу губернатор Огайо ответил, что он выдаст Новела только в одном случае: если новоорлеанская прокуратура даст письменное заверение, что Новела не будут допрашивать о "событиях, приведших к убийству Кеннеди"!!! 
 Да, Гордон Новел был, пожалуй, важнейшим из свидетелей по делу Клея Шоу, ибо он являлся штатным сотрудником ЦРУ. И это не домыслы или логические заключения Гаррисона и его следователей. Вот доказательства. 23 мая 1967 года адвокат Новела некий Сеймур Плоткин был вынужден признать, что его клиент "являлся посредником между ЦРУ и антикастровскими кубинцами в Новом Орлеане и Майами перед вторжением на Кубу в апреле 1961 года". 
 В тот же самый день на телетайпах агентства Ассошиэйтед Пресс появилось следующее сообщение: "Когда Новел сбежал из Нового Орлеана, он вначале направился прямо в Лэнгли в штате Виргиния, где находится штабквартира ЦРУ. Это и не удивительно, поскольку Гордон Новел в начале шестидесятых годов являлся сотрудником ЦРУ". 
 Однако это была далеко не вся правда. В покинутой Новелом квартире в Новом Орлеане были обнаружены важнейшие документы, показывающие, что Новел не только был, но и оставался сотрудником ЦРУ вплоть до самого своего исчезновения из города. Документ этот, написанный рукой Новела (что было установлено экспертизой), представлял собой черновик донесения Новела своему старшему начальнику в ЦРУ, названному в донесении "г-ном Вейссом". 
 Любопытно, что тот же адвокат Новела, Сеймур Плоткин, вынужден был позднее также признать: "Все в этом письме, что касается Новела, действительно, правда". 
 Вот главные моменты этого донесения: "Я позволил себе, - пишет Гордон Новел, - обратиться непосредственно к Вам, с тем чтобы разъяснить нынешнюю ситуацию, в надежде, что Вы доложите это письмо кому следует через соответствующие каналы. Наши связи и деятельность в тот период включали людей, которым в настоящее время вот-вот будут предъявлены обвинения к участии в заговоре, расследование которого ведет мистер Гаррисон". 
 Далее Новел сообщал о том, что следователи Гаррисона уже докопались до фактов, свидетельствующих о связях Новела и его людей с "Дабл-Чек корпорейшн" - некой фирмой, находящейся в Майами, и потому срочно необходимо предпринять "соответствующие контрмеры в отношении расследования Гаррисона через военные каналы, в частности через человека из военной разведки", ибо сам Новел, его сообщники и их адвокаты уже не могут больше оттягивать расследование с помощью различного юридического крючкотворства. 
 Зная достаточно о методах и контрмерах ЦРУ против св-оих разоблаченных сотрудников и агентов, чей провал угрожает раскрыть сугубо секретные операции этого "чудовища из Лэнгли", Новел в своем донесении Вейссу счел необходимым предупредить, что его убийство не в интересах его хозяев. Он прямо пишет: "Наши адвокаты и другие лица имеют в своем распоряжении запечатанные досье, содержащие полную информацию по этому вопросу. 
 В случае нашего исчезновения, случайного или нет, эти лица проинструктированы опубликовать эти досье одновременно в различных районах". 
 Угроза Новела, судя по всему, возымела свое действие и жизнь его была спасена, так же как и он сам был избавлен от необходимости давать показания Гаррисону. 
 Это донесение Новела, как и следовало ожидать, написано так, что прямо не раскрывает, о каких его действиях идет речь, хотя и указывает, что они имеют прямое отношение к расследованию Гаррисона. Но ведь весь мир знает, что Джим Гаррисон расследовал заговор с целью убийства президента Кеннеди. 
 Разве что-нибудь после этого документа, то есть донесения Новела, может оставаться неясным относительно причастности ЦРУ к событиям в Далласе? К тому же упоминание Новелом "Дабл-Чек корпорейшн" - лишнее доказательство этой причастности ЦРУ. Еще в 1965 году в книжке, написанной двумя вашингтонскими журналистамй - Томасом Россом и Дэвидом Уайзом - совсем на другую тему и называющейся "Невидимое правительство", "Дабл-Чек корпорейшн" была полностью разоблачена, как негласный филиал ЦРУ, занимавшийся подготовкой вторжения на Кубу в апреле 1961 года. Теперь же следы "Дабл-Чек" обнаружились в Далласе!.. 
 Еще один сбежавший из Нового Орлеана важный свидетель - лидер кубинских контрреволюционеров Серхио Аркача - тоже преспокойно проживал в Далласе и категорически отказывался не то, что явиться в Новый Орлеан, но даже встретиться с людьми Гаррисона для допроса, "если при этом не будут присутствовать далласские власти". 
 Ну, а как реагировали в Вашингтоне на подобное "соблюдение законности" губернатором Огайо и властями Техаса? А никак. Министр юстиции Кларк и председатель Верховного суда Уоррен, в чьи прямые обязанности входит расследование подобных незаконных действий властей одного штата по отношению к другому (в истории США это вообще были исключительные случаи), предпочли не заметить историй с Гордоном Новелом и Серхио Аркача. 
 А ведь о них трубили все американские газеты! "Не заметил" их и Джонсон, который, судя по его собственным словам, следил за расследованием Гаррисона именно по газетам. 
 В общем, всякому, кто читал газеты, стало ясно, что правительство Джонсона, не считаясь с законностью, всячески мешало провинциальному окружному прокурору. Белый дом по меньшей мере с благосклонным молчанием взирал на чудеса, творившиеся вокруг новоорлеанского "дела о заговоре". И это добавляло уверенности в том, что кое-кто в Вашингтоне вел себя во всей истории с преступлением в Далласе так, как если бы он сам был каким-то образом замешан в ней. 
 "На каждом шагу, - заявил в том же 1967 году Гаррисон журналистам, воздвигаются препятствия, стоит нам захотеть дбпросить людей, так или иначе связанных с убийством президента. И трудности эти возникают потому, что в Вашингтоне не желают, чтобы была оглашена правда о том, кто и как убил президента. 
 Там боятся и не хотят, чтобы американский народ знал это!" 
 Вот почему действия (или бездействие) федеральных властей, как только они становились известны публике, вместо того чтобы скомпрометировать окружного прокурора Нового Орлеана, придавали все новую весомость его расследованию. 
 Следствие в Новом Орлеане продолжалось. Продолжались и попытки федеральных властей прекратить его. Гаррисон обвинялся значительной частью американской прессы, как он выразился, во всех "мыслимых и немыслимых грехах, кроме разве растления собственной дочки". "Но, - с мрачным юмором добавил он, - я подозреваю, что и это обвинение не за горами". Гаррисону не раз угрожали убийством - в письмах и по телефону. Он держался стойко, не расставаясь ни на минуту с пистолетом, и даже острил на этот счет. "На моей могиле, - сказал он после очередной угрозы, - нужно будет написать: 
 "Любопытство погубило окружного прокурора". Как-то он признался: "Я рад, что два года назад не имел представления, куда все это зайдет и где я окажусь сегодня. Если бы знал, может быть, и не решился. Но все произошло шаг за шагом, постепенно. 
 Я рад, что влез во все это...". 
 Что ж, после того как мы установили, что расследование Гаррисона, мягко выражаясь, кое-кому "мешало" жить, пришла пора познакомиться с тем, что же нового ему удалось обнаружить. Обо всем этом сам окружной прокурор рассказал тогда, когда ему стало ясно, что в обнародовании имеющихся у него доказательств - один из наиболее действенных способов его защиты и от физической расправы и от газетной травли. 
 Все, что будет рассказано ниже, сообщил в двух-трех пространных интервью сам Гаррисон, специально оговорив при этом, что на каждый факт у него имеются доказательства: документы, фотографии, показания свидетелей. 
 Кто такой Ли Харви Освальд и его роль в убийстве. Освальд был агентом ЦРУ. 
 Завербован он был еще в период его службы в корпусе морской пехоты Соединенных Штатов. В Советский Союз Освальда направило также ЦРУ с двумя заданиями - разведывательным и дезинформационным. Освальд привез с собой в Москву данные об американской радарной сети вокруг Японии и в ней самой. 
 Подготовку к поездке в Советский Союз Освальд проходил на военной базе США в Ацуги. Здесь он изучал русский язык и "коммунистическую теорию", для чего ему было разрешено выписывать на базу один экземпляр московской газеты "Правда". Из всего этого ясно, почему Освальду не было предъявлено обвинение в передаче Советскому Союзу совершенно секретной информации, когда он, не выполнив свою миссию из-за четкой работы советской контрразведки, вернулся назад в Соединенные Штаты. Поездку Освальда него жены из Москвы в Америку оплатило по просьбе ЦРУ посольство США в Москве. ЦРУ также, вопреки действующим американским законам, выдало визы на въезд в США русской жене Освальда. 
 После возвращения в США Освальд получил новое задание: участвовать в подготовке специальной диверсионной группы ЦРУ, состоявшей из кубинских контрреволюционных эмигрантов. Диверсанты должны были высадиться на Кубе с заданием совершить террористический акт против Фиделя Кастро. 
 Подготовка этой диверсионной группы велась в географическом треугольнике Майами - Новый Орлеан - Даллас. Непосредственно диверсанты обучались в специальной школе на берегу озера Понтшартран возле Нового Орлеана. Здесь же находились Джек Руби, Дэвид Ферри и Гордон Новел. Руби тоже был агентом ЦРУ, а Ферри и Новел - его кадровыми сотрудниками. 
 Задание обязывало Освальда маскироваться под "коммуниста". Именно с этой целью Освальд создал в Иовом Орлеане фиктивное отделение "Комитета за справедливое отношение к Кубе", распространял от его имени на городских улицах листовки и даже выступил по радио. Однако здесь Освальд допустил одну серьезную ошибку, которая чуть не провалила все дело. В качестве адреса новоорлеанского отделения "Комитета за справедливое отношение к Кубе" Освальд указал в листовках адрес одного частного детективного бюро, которое было широко известной в Новом Орлеане штаб-квартирой ультраправых организаций и служило почтовым ящиком для кубинских контрреволюционных групп. Впоследствии эта ошибка Освальда стоила жизни обоим владельцам бюро - они погибли при странных обстоятельствах в 1964 году, как и многие другие свидетели, знавшие слишком много об убийстве в Далласе. 
 Летом 1963 года ЦРУ получило строгое указание от правительства прекратить подготовку операции против Фиделя Кастро. Однако ЦРУ не выполнило этого распоряжения, а лишь сменило объект для террористического акта. Все вышеназванные участники подготовки террористического акта на Кубе - и американцы, и кубинцы - были махровыми реакционерами фашистского типа и ненавидели Кеннеди. Ненавидел его и Освальд, который также был ультраправым, о чем свидетельствовали его связи и в Далласе и в Новом Орлеане. (Гаррисон сумел установить их.) Поэтому вскоре заговорщики, руководство которыми теперь взял на себя Клей Шоу, выступавший под фамилией Клей Бертран, "решили", что необходимо "ради блага Америки" убрать Кеннеди. 
 Освальду в этой операции с самого начала отводилась роль козла отпущения, хотя самой об этом не подозревал. 
 Он был избран жертвой благодаря своим "прошлым связям с коммунизмом" поездке в СССР, "участию" в работе "Комитета за справедливое отношение к Кубе", поездке в Мексику для "контакта" с посольствами Кубы и СССР. 
 Первоначальный план заговорщиков заключался в том, чтобы попытаться организовать перед самым убийством Джона Кеннеди поездку Освальда на Кубу для большей убедительности "коммунистического происхождения заговора". 
 Однако благодаря бдительности советских и кубинских органов безопасности Освальда на Кубу не пустили. 
 Освальд участвовал в подготовке убийства Кеннеди, но сам в него не стрелял и не подозревал, что будет схвачен полицией Далласа вскоре после убийства. Полицейское радио Далласа передало описание примет Освальда и приказ о его задержании ЧЕРЕЗ 15 МИНУТ ПОСЛЕ УБИЙСТВА КЕННЕДИ И ЗА ПОЛЧАСА ДО ТОГО, КАК БЫЛ УБИТ ПОЛИЦЕЙСКИЙ ТИППИТ, т. е. тогда КОГДА У ПОЛИЦИИ НЕ МОГЛО ЕЩЕ БЫТЬ НИКАКИХ, ДАЖЕ САМЫХ МИНИМАЛЬНЫХ ДАННЫХ О ПРИЧАСТНОСТИ ОСВАЛЬДА К УБИЙСТВУ. 
 Гаррисону не удалось установить, какую конкретную роль Освальд играл в подготовке заговора, но тот факт, что стрелял не Освальд, а другие, он выяснил точно. 
 Как был убит президент. Непосредственную операцию по убийству выполняло семь человек. Это были кубинские контрреволюционные эмигранты и американцы из числа полулегальных вооруженных групп "ультра". Они стреляли с трех точек, включая окно склада школьных учебников, где работал Освальд. 
 Стреляли трое снайперов. Рядом с ними были трое помощников, они должны были подобрать стреляные гильзы от патронов, которые, так же, как и винтовки, предварительно были спрятаны в кузове грузовика. Грузовик был убран с улицы, прилегающей к Дили-плаза, много часов спустя после убийства президента. Поймав Освальда, далласская полиция, как известно, прекратила поиски кого-либо или чего-либо еще. Седьмой участник операции - человек, одетый в зеленый комбинезон, - выполнял отвлекающий маневр. За несколько секунд до приближения автомашины с Кеннеди к месту, где должно было произойти убийство, он дико взвизгнул и, упав на землю, симулировал припадок эпилепсии, отвлекая внимание окружающих от приготовившихся к стрельбе снайперов. Координация действий всей семерки была четкой, ибо они поддерживали между собой контакт через миниатюрные радиопередатчики. 
 После убийства президента двое из этой семерки были задержаны полицией, но вскоре же отпущены, после чего исчезли из поля зрения и дальнейшая судьба их неизвестна, хотя Гаррисон знает их имена. 
 Кто и почему организовал убийство Джона Кеннеди. Семерка непосредственных убийц контролировалась Клеем Шоу через Дэвида Ферри и других лиц. Клей Шоу руководил этой семеркой с ведома и одобрения ЦРУ. Шоу поддерживала горстка невероятно богатых нефтепромышленников, которые также участвовали в заговоре, финансируя его. Их роль заключалась в том, чтобы после убийства скрыть подлинных исполнителей и организаторов заговора. 
 Президент Кеннеди, утверждал Гаррисон, был убит по единственной причине: он хотел несколько изменить внешнеполитический курс США и нормализовать отношения с Советским Союзом и Кубой. 
 Заговорщики, включая руководство ЦРУ, намеревались с помощью такого крайнего средства, как убийство, не допустить этого, считая, что другого пути у них нет. По мнению Гаррисона, Линдон Джонсон знал правду о причинах и виновниках убийства Кеннеди, хотя и не играл активной роли в заговоре. 
 Такова версия Джима Гаррисона. Почему же в таком случае, если у окружного прокурора были необходимые доказательства, он все-таки проиграл процесс и Клей Шоу был оправдан? Ответ на этот вполне резонный вопрос не так уж сложен, как может показаться на первый взгляд. 
 Дело в том, что с убийством Роберта Кеннеди поддержка, которую он оказывал расследованию Гаррисона, была прекращена. А такая поддержка, судя по всему, действительно им оказывалась. Известно, например, что Роберт Кеннеди за несколько недель до своей гибели направил Гаррисону письмо, в котором высказывал убеждение в том, что существовал заговор с целью убийства его брата и что Гаррисон находится на верном пути. В этом же письме Роберт Кеннеди намекал, что, в случае своего избрания президентом, он найдет и покарает заговорщиков. 
 Без поддержки "клана Кеннеди" Гаррисону было гораздо труднее действовать. Эдвард Кеннеди предпочел вскоре после убийства второго брата отмежеваться от расследования Гаррисона публично. Это вполне понятно: 
 он решил, что нет смысла в такой острой ситуации преждевременно вызывать огонь на себя. 
 А самое главное - у Гаррисона к началу процесса над Клеем Шоу в 1969 году украли значительную часть собранного им досье, включая ряд вещественных улик. 
 Об этом в интервью корреспонденту Агентства печати Новости в США Генриху Боровику рассказал, правда, довольно осторожно, сам Джим Гаррисон. 
 Вот его слова: 
 "Оглядываясь на прошлое, я понимаю, наконец, как наивен был два года назад. Я не представлял себе, какую власть имеет ЦРУ в этой стране. 
 У нас не хватало людей для ведения следствия. Поэтому, когда приходили люди и предлагали помощь, мы наводили о них самые поверхностные справки. И если люди казались честными на первый взгляд, мы пользовались их услугами. 
 Представьте себе, приходит человек, который называет себя журналистом и даже показывает опубликованные в разных журналах статьи, подписанные его именем, и говорит: можете ничего мне не рассказывать и ничего не показывать - я просто хочу вам помогать... 
 Мы не сразу начали замечать, что между такими людьми есть связь. Честно говоря, я понял это последним, потому что привык верить людям. Потом обнаружилось, что они снабжали нас показаниями, которые вели в сторону от расследования. Запутывали следствие. Давали нам ложные нити и ложных свидетелей. 
 Кроме меня, в оффисе работают только три следователя. 
 Мы не могли разрываться на части. Нам принесли письменное свидетельство человека, будто бы реального челонека с реальным адресом, с телефоном в телефонной книге и даже с оплаченным телефонным счетом на его имя. А потом оказалось, что это были лживые адреса и фальшивые счета. Я как-то не думал тогда, что ЦРУ ничего не стоило снабдить своего агента фальшивым телефонным счетом. 
 В прокуратуру проникали разные люди. Один из них был, как видно, агентом довольно высокогоранга. Вероятно, он руководил всей операцией против следствия. Мы разоблачили его через несколько часов после того, как он начал уничтожать наши досье и почти сделал это. Он удирал на машине всю ночь. Остальные скрылись вместе с ним, как тени. Значит, они были связаны с ним. Конечно, лестно, что представители одной из самых могущественных сил в мире - ЦРУ - так испугались меня, но это малое утешение. За два года им удалось похитить у пас почти все досье". 
 Теперь понятно, почему Гаррисон не был убран, как десятки других людей, знавших слишком много правды об убийстве в Далласе. Гораздо менее подозрительно было просто лишить его собранных им доказательств и провалить судебный процесс над Клеем Шоу. Вот почему на этом процессе окружного прокурора почти не было видно и журналисты справедливо заключили, что он потерял к нему всякий интерес. 
 Значит ли это, что Джим Гаррисон сдался? Решил ли он окончательно и бесповоротно прекратить расследование преступления в Далласе? Нет. Сразу после оправдания Клея Шоу Джим Гаррисон начал против него новое дело: на этот раз по обвинению в даче ложных показаний на предыдущем процессе. 
 Однако проявлять активность окружной прокурор пока не стал: Клей Шоу, уплатив залог, находится на свободе, и дата нового судебного разбирательства не назначена. По моему мнению, это дело, если только у Гаррисона осталось достаточное количество нужных документов, которые ЦРУ не смогло у него выкрасть, может позднее снова загреметь. Решение о том, когда это должно произойти, зависит от "клана Кеннеди". Как видим, у Джима Гаррисона впереди еще много новых трудных дорог. 
 Время от времени с ним явно пытаются свести счеты. 
 Кто? Все те же "они". Последняя такая попытка была предпринята 30 июня 1971 года. В этот день по распоряжению федеральных властей Гаррисона арестовали, обвинив в "получении взяток от боссов игорной промышленности". 
 Вместе с ним по тому же обвинению арестовали и капитана новоорлеанской полиции Фредерика Соула, который принимал участие в гаррисоновском расследовании убийства Джона Кеннеди. После регистрации ареста Гаррисон был выпущен под залог на свободу. На следующий день он обвинил представителей федеральных властей в Новом Орлеане в том, что они, нарушив все законы, выдвинули против него фальшивые обвинения, наняли для этого лжесвидетелей и сфабриковали ряд других "доказательств" его "вины". 
 Как сообщали газеты, это контробвинение привело представителей федеральных властей в такое замешательство, что двое из них - федеральный прокурор Джеральд Галлингхауз и организатор "расследования" против Гаррисона сотрудник министерства юстиции Джон Уолл, боясь, что Гаррисон может их арестовать на основе имеющихся у него доказательств фабрикации "дела", забаррикадировались в своих кабинетах... 
 История эта медленно тянется по извилистым закоулкам судебных процедур и по сей день и, на мой взгляд, является еще одним доводом в пользу того, что Джим Гаррисон все еще представляет опасность для истинных убийц Джона Кеннеди - организаторов преступления в Далласе. 
 Ну, а теперь мне осталось сказать еще об одном итоге гаррисоновского расследования, о котором за океаном предпочитают вовсе не упоминать. 
 Начнем с повторения вопроса, поставленного в начале этой главы: является ли новоорлеанский окружной прокурор Дон-Кихотом XX века? 
 Похоже, что является. И не потому, что он ошибся в своих надеждах раскрыть преступление в Далласе: этой надежды он, как видно, еще не оставил. Донкихотство Джима Гаррисона заключалось в другом: он искренне верил, что в его стране существует демократия, которая якобы позволит ему, исходя из буквы закона, делать то, что ему необходимо. В этом и заключался самый большой просчет окружного прокурора Нового Орлеана. Да, его поддерживали мощные силы, широкая публика. Но все это оказалось недостаточным, потому что его противникам принадлежала политическая власть в стране и своими действиями они более чем убедительно показали, что нет для них - хозяев Америки - никаких законов и "демократических традиций и принципов", которыми так похваляются американские пропагандисты. 
 В самом деле, судите сами: Джим Гаррисон вызывал для дачи показаний перед новоорлеанским судом Аллена Даллеса, директора ЦРУ Ричарда Хелмса, других видных фигур. По букве закона они обязаны были явиться в суд. 
 Но они не явились, притом без всяких последствий для себя. Между прочим, как установлено, вызывая указанных людей в суд, Гаррисон полагал, что уж эти-то "демократические каноны" не могут быть нарушены. И в этом он сильно ошибся. Пройдя уже известную нам часть своих трудных дорог, Гаррисон как будто бы понял это и сам. Во всяком случае, вот что он говорит: "Это уже не сказочная страна Америка, в которую я некогда верил. 
 Меня глубоко беспокоит тот факт, что мы в Америке стоим перед огромной опасностью постепенно превратиться в государство фашистского типа. Примеры тому я увидел в ходе ведения своего расследования. Это будет фашистское государство, отличное от германского варианта: их фашизм вырос из депрессии и обещаний хлеба и работы. Наш, как это ни странно, растет на базе процветания. Его возникновение берет начало в той чудовищной военной машине, которую мы создали с 1945 года, в том самом военно-промышленном комплексе, о существовании которого нас предупреждал Эйзенхауэр. Мы были свидетелями возникновения комплекса, на который совершенно нет управы в механизме нашей конституции. В самом подлинном и ужасающем смысле этого слова наше правительство сегодня - это ЦРУ и Пентагон, а роль Конгресса сокращена до уровня общества для дебатов. 
 Конечно, вы не сможете проследить эту тенденцию к фашизации, если просто будете оглядываться вокруг. Вы не увидите таких знакомых по прошлому признаков фашизма, как свастика, потому что ее нет и не будет. Мы не станем строить свои "дахау" и "освенцимы": хитрая манипуляция средствами массовой информации создает духовные концлагеря, которые обещают стать гораздо более эффективными в контроле за населением. Так что мы не проснемся в один прекрасный день и не обнаружим, что нам нужно отправляться на работу гусиным шагом да еще в серо-зеленой форме. Однако суть дела совсем не в этом. 
 Процесс фашизации здесь куда более тонок, но конечный его результат тот же самый. Фашизм приходит в Америку под флагом обеспечения национальной безопасности. 
 Будущий американский президент, который попытается поставить военную машину на тормоза и принести мир этой стране, тоже будет убит". 
 Вот, оказывается, чему научили Джима Гаррисона пройденные им дороги. Не будем придираться к его формулировкам и все еще оставшейся у него вере в силу американской конституции. Разве и без этого недостаточно показательна та огромная эволюция в мировоззрении буржуазного юриста, который сам себя называет "умеренным и добротным консерватором"? 
 7. 
 НЕОЖИДАННЫЙ СВИДЕТЕЛЬ 
 В совершенно секретном отделе Национального архива Соединенных Штатов Америки хранится 51 документ Центрального разведывательного управления об убийствах Джона Кеннеди и Ли Харви Освальда. Они переданы туда комиссией Уоррена с указанием, что их можно будет опубликовать лишь через 75 лет после убийства к Далласе, то есть в 2038 году. Значит, узнать их содержание смогут только наши дети, а то и внуки. 
 Что это за документы - неизвестно. Известны только их архивные номера и заголовки. Например: "сд 347. Действия Освальда в Мексико-сити" или "сд 1054. Информация о Джеке Руби и связанных с ним лицах". Или "сд 692. Копия официального досье ЦРУ на Освальда". Ни номера, ни заголовки этих документов ничего нового или существенного не говорят, хотя некоторые зарубежные авторы "кеннедианы" и пытаются строить на этих "данных" свои "версии", которые, впрочем, едва ли можно принимать всерьез. 
 Что же касается всех попыток, скажем того же Джима Гаррисона, получить доступ к указанным документам, то они были безрезультатны. 
 Мне, грешным делом, тоже поначалу очень хотелось "проанализировать" названия этих документов или, во всяком случае, поподробней поговорить о них с читателем.Признаюсь, такое мое желание в значительной мере было вызвано серьезным отношением к этим документам того же Джима Гаррисона. Но оно сохранялось до тех пор, пока мною не были проштудированы все опубликованные до^ кументы комиссии Уоррена и все показания свидетелей. 
 Когда же в итоге этого выяснились истинный характер и направленность "расследования" комиссии и все совершенные ею и другими федеральными и техасскими органами власти подтасовки, передержки и прямые, откровенные фальсификации, то передо мной закономерно возникли такие вопросы: 
 А какие, собственно говоря, имеются сегодня доказательства того, что все эти документы, "законсервированные" в Национальном архиве, действительно раскрывают правду об убийстве тридцать пятого президента Соединенных Штатов? Почему мы должны верить в то, что в них-то и заключена "правда, вся правда, и только правда", как гласит судебная присяга в США? 
 Разве не то же самое правительство Джонсона (в его версии убийства в Далласе открыто усомнился весь мир) отобрало (или создало?) эти документы? 
 И не является ли задержка с их опубликованием на 75 лет тонким психологическим трюком, рассчитанным на то, чтобы обмануть не только современников, но и потомков? 
 К тому же само наличие этих "документов" может послужить для некоторых категорий американцев (и не одних американцев) своеобразным оправданием (и подтверждением) версии комиссии Уоррена относительно убийства Джона Кеннеди. Раз, мол, уж эта комиссия не могла сказать сейчас все то, что знала ("национальные интересы"), то разве так уж нечестно она поступила, сохранив эту "правду" для будущих поколений? 
 Нет ни малейшего основания доверять этим "консервам", тем более, если известно, что это - продукция Центрального разведывательного управления США. Однако я отнюдь не собираюсь кому-либо навязывать свою точку зрения, хотя высказать ее все же счел своим долгом. 
 К тому же, с каждым уходящим в прошлое годом, невзирая на официальные заклинания американских властей, будто о "трагедии Далласа" все уже сказано, мир становится свидетелем появления все новых и новых относящихся к ней документов. 
 Самым последним (и одним из самых важных) таких свидетельств явились сенсационные признания и документы, опубликованные в Соединенных Штатах в конце 1969 года. 
 Речь идет не об очередном исследовании "загадки Далласа" каким-либо журналистом, профессором права или писателем, а о сборнике материалов, выпущенном Джессом Керри, начальником полиции города Далласа в момент убийства Джона Кеннеди. В марте 1966 года он вышел в отставку и с тех пор, насколько мне известно, занимает пост директора отдела безопасности одного из крупнейших техасских банков. 
 Упомянутый сборник называется так: "Отставной начальник полиции Далласа Джесс Керри раскрывает свое личное досье об убийстве Джона Кеннеди". 
 Наибольшая ценность книги Керри для истории заключается в том, что в ней опубликованы документы, включая секретные документы далласской полиции, имеющие самое прямое отношение к убийству президента Кеннеди и к тому, как американские власти его расследовали. 
 Джесс Керри комментирует эти документы и сам рассказывает немало любопытнейших фактов. 
 И еще одна примечательная деталь, которая сразу бросается в глаза. 
 Книга Джесса Керри вышла в малоизвестном далласском издательстве "Америкэн постер энд принтинг компани" (это даже не книжное издательство) 
 весьма ограниченным тиражом. Это видно из надписи на ее обложке, которая гласит: "Ограниченное издание для коллекционеров". К возможному значению этого факта мы еще вернемся. А пока давайте познакомимся с тем, что именно решил поведать "ограниченному числу коллекционеров" экс-шеф далласской полиции. 
 Вначале - о нынешнем отношении Керри к официальной версии убийства Кеннеди, изложенной в докладе комиссии Уоррена. Он оспаривает эту версию, хотя и не делает этого в лоб. Судите сами. Вот что пишет Керри: 
 "В качестве начальника полиции я располагал уникальной возможностью наблюдать за тем, как разворачивалась драма в Далласе. С самых первых шагов по планированию мер безопасности, во время убийства и после него я был либо их непосредственным очевидцем, либо имел прямой и немедленный контакт с полицейскими офицерами, которые являлись очевидцами. Все доказательства, собранные полицией Далласа, поступали непосредственно ко мне. По мере того, как эти доказательства и полицейские донесения стали накапливаться, я создал из них личное досье. 
 История, рассказанная в последующих главах, - отчет очевидца о том, что происходило в Далласе в течение недели, связанной с убийством президента. 
 Я рассказываю о том. что видел и пережил сам. На основе документов и доказательств, имеющихся в моем досье, я попытался представить читателям объективную историческую реконструкцию того, как происходило расследование. Это - не попытка представить новую теорию о том, что произошло. Я также не пытаюсь поддержать какую-либо из существующих теорий насчет убийства или же подкрепить ю, что сообщается в докладе комиссии Уоррена. 
 Все судебные процессы, связанные с убийством президента, уже завершены. 
 Политический интерес и политическое давление переключились теперь на более неотложные текущие проблемы. Именно поэтому публика имеет возможность спокойно рассмотреть все доказательства и совершенно точно представить себе, что произошло бы, если бы Освальд предстал перед судом. 
 Вопросы, так и не получившие ответа, и загадочные свидетельства отнюдь не похоронены в куче не имеющих к ним отношения фактов. Не ответили на них и существующие теории или предположительные построения. Событиям и доказательствам нужно позволить говорить самим за себя и народ должен сделать из них собственные выводы". 
 На основании каких, в частности, фактов читателям книги Джесса Керри предлагается "сделать собственные выводы"? Начнем с самых первых моментов, после выстрелов на далласской Элм-стрит. Вопросы, немедленно вставшие тогда перед полицейскими Далласа, президентской охраной и агентами ФБР, сводились к двум главным: "Кто стрелял?" и "Откуда?". Известно, что комиссия Уоррена опросила на этот счет 121 свидетеля. Известно также, что 51/!/ из них категорически настаивали: выстрелы были произведены не из далласского склада школьных учебников, где находился Ли Харви Освальд, а совсем из других мест. 32 свидетеля утверждали: стреляли из окна склада. 38 не могли сказать ничего определенного. Тем не менее в докладе комиссии Уоррена шире всех других цитировался лишь один свидетель - Говард Бреннан, категорически утверждавший: он четко видел Освальда в момент стрельбы из окна шестого этажа склада школьных учебников. Кое-кто из других свидетелей, судя по докладу комиссии, подтверждал это, но оговаривал, что не мог бы опознать убийцу. 
 Что же обо всем этом рассказывает теперь Джесс Керри? 
 "Примерно через десять минут после выстрелов заместитель далласского шерифа Роджер Д. Крейг говорил о них с супругами Роуленд. Арнольд Роуленд еще до того как началась стрельба, посмотрел на одно из окон склада школьных учебников и заметил там двух мужчин, стоящих рядом в оконном проеме. Один из этих мужчин держал в руках винтовку, другой стоял на расстоянии нескольких футов от окна - углового окна на шестом этаже. 
 Роуленд подумал тогда, что это были агенты президентской охраны. Несколько минут спустя он снова посмотрел на это окно и увидел, что "второй человек исчез и остался только один - тот самый, с винтовкой". Супругов Роуленд, после того как их выслушали, направили к агентам ФБР, которые их допросили. Никакого заявления Роуленда о втором человеке или ссылки на сообщника в докладе ФБР об обстоятельствах убийства не упоминалось . (От себя добавлю: об этом не было упомянуто и в докладе комиссии Уоррена. - М.С.) 
 Один свидетель утверждал, что видел в том же открытом окне снайпера с дальнобойной винтовкой, точнее, видел всю верхнюю часть его фигуры. Говард А. Бреннан, сорокапятилетний водопроводчик, наблюдал проезд президента, находясь прямо напротив склада школьных учебников. По расчетам полицейских, от окна на шестом этаже Бреннан находился всего на расстоянии сорока метров по прямой. Когда Бреннана допрашивали на месте убийства, он утверждал, что услышал первый выстрел и, посмотрев вверх, увидел, как снайпер делал второй выстрел. 
 Бренпаы утверждал, что из здания склада школьных учебников было сделано всего два выстрела. 
 Вечером, в пятницу 22 ноября 1963 года Говарда Бреннана пригласили на процедуру полицейского опознания Освальда. Среди выведенных на опознание людей Бреннан не смог уверенно указать на Освальда. Все, что он тогда был готов признать, это то, что Освальд напоминал ему того человека в окне склада. Позднее в своих показаниях агентам ФБР Бреннан от месяца к месяцу менял свои прежние показания. И все-таки Говард Бреннан стал ключевым свидетелем комиссии Уоррена. Во время проводимого этой комиссией расследования Бреннан уже охотно и четко утверждал: Освальд - тот самый человек, которого он видел в окошке". 
 Главный свидетель комиссии Уоррена, оказывается, не смог сразу опознать Освальда и "сумел" сделать это только после того, как тот был мертв! К этому сенсационному факту нужно добавить и другие, похороненные в двадцати шести томах приложения к докладу комиссии Уоррена, но не упомянутые в самом докладе. Доминго Бенавидес, житель Далласа, оказался свидетелем убийства полицейского Типпита. Он видел убийцу с расстояния нескольких метров. Ту же сцену наблюдали другие жители Далласа - Фрэнк Райт и миссис Акилла Клемонс. Все они позднее, увидев по телевидению и в газетах фотографию Освальда, говорили, что это не тот человек, что убийца полицейского Типпита был полным брюнетом с густыми курчавыми волосами (Освальд был очень худ, волосы у него были весьма жидкие и к тому же каштанового цвета). Но ни один из только что названных важнейших свидетелей не был вызван для участия в процедуре опознания Освальда в полицейском управлении Далласа. Их также не допрашивали агенты ФБР. 
 Позднее, отвечая (под присягой) на вопросы Джима Гаррисона, миссис Акилла Клемонс сказала, что вообще-то она беседовала с чинами далласской полиции, которые "посоветовали" ей ни в коем случае не говорить комиссии Уоррена того, что она видела при убийстве Типпита, иначе и ее могут убить. 
 Все эти три свидетеля, видимо, были более "понятливыми" (или менее храбрыми) людьми, чем, скажем, уже известный нам Уоррен Рейнольде, гнавшийся за убийцей Типпита. Во всяком случае, они не настаивали на том, что в действительности видели. 
 Каким же образом к Говарду Бреннану пришло "прозрение" ион, уже заочно, "узнал" в Освальде убийцу полицейского Типпита? Ответ на этот вопрос нам может помочь найти история другой видной свидетельницы комиссии Уоррена некой миссис Хелен Маркхем, официантки, которая по дороге на работу тоже стала свидетельницей убийства Типпита. Хелен Маркхем в отличие от трех вышеупомянутых свидетелей участвовала в процедуре опознания Освальда, и она "как будто бы опознала" его. Так, во всяком случае, утверждается в документах далласской полиции, приводимых тем же Джессом Керри. Но вот беда - эти документы противоречат другим - тоже полицейским. Дело в том, что Хелен Маркхем описала прибывшему на место убийства Типпита полицейскому внешность убийцы и это описание было передано по полицейскому радио и в нем говорилось, что у "подозреваемого черные курчавые волосы". 
 Согласно докладу комиссии Уоррена, миссис Маркхем "в полиции показали четырех человек, скованных между собой наручниками. В Ли Харви Освальде она опознала убийцу полицейского". 
 А теперь познакомимся с документом, имеющимся в одном из томов приложения к докладу комиссии Уоррена. 
 Перед нами стенограмма допроса Хелен Маркхем. Читаем: 
 "Следователь. Значит, когда вы вошли в комнату, то посмотрели на этих людей, этих четырех мужчин? 
 Маркхем. Да, сэр. 
 Следователь. Вы кого-нибудь из них узнали? 
 Маркхем. Нет, сэр (!!!) 
 Следователь. Не узнали? Вы кого-нибудь видели - я вас уже об этом спрашивал, - вы кого-нибудь из них узнали по лицу? 
 Маркхем. Нет, по лицу не узнала. 
 Следователь. Так опознали ли вы кого-нибудь из этих четырех людей? 
 Маркхем. Я никого из них не знала. 
 Следователь. Я уже знаю, что вы никого из них не знали, но разве кто-нибудь из стоявших перед вами четырех мужчин не был похож на того, кого вы видели раньше? 
 Маркхем. Нет. Я раньше никого из них не видела. 
 Следователь. Никого из этой четверки? 
 Маркхем. Никого. 
 Следователь. Ни одного из всех четырех? 
 Маркхем. Нет, сэр". 
 И тогда следователь комиссии пошел на откровенное должностное преступление: показав допрашиваемой фотографию Освальда, он спросил: 
 "Следователь, А его вы узнали по внешности? 
 Маркхем. Я спросила... Я посмотрела на него. Когда я увидела этого человека, я не была уверена, но меня прошиб холодный пот". 
 После нажима следователя у Хелен Маркхем появился "холодный пот", а вот ее четкого ответа: "Да, я узнала его" так и не последовало. 
 Однако впереди у нас еще более поразительные открытия. Джесс Керри приводит в своей книге стенографическую запись переговоров по полицейской радиосети Далласа в первые и последующие минуты после убийства Джона Кеннеди. 
 Это тоже весьма увлекательное чтение. Для того чтобы все дальнейшее было понятно, сделаем несколько предварительных пояснений. Цифры, проставленные перед каждой фразой, - это кодовые номера патрульных машин и полицейской штаб-квартиры (ее номер - 531). Цифра 1 - позывной самого Джесса Керри, он в только что отмеченное время указывал на своей машине "Линкольну", в которой находился тяжело раненный президент, дорогу в Парклендский госпиталь и не участвовал в поисках преступников. 
 Как известно, Джон Кеннеди был убит в 12 часов 30 минут по далласскому времени. О переговорах по полицейскому радио в первые минуты после выстрелов Керри не пишет в своей книге. То ли потому, что в них на самом деле не было ничего существенного, то ли по какой-то другой причине. Далее следует такая запись переговоров: 
 "136 обращается к 531. 
 - Прохожий утверждает, будто выстрелы произведены из склада школьных учебников. 
 1 (ко всем патрульным машинам). - Очистите нам дорогу в госпиталь. 
 531 - 136. - Получите от этого прохожего всю информацию. 
 12.35.142 - 531. Я говорил на месте происшествия с парнем, который сказал, что выстрелы были сделаны из склада школьных учебников. Это здание с рекламой компании Гертца на кряше. 
 531 - 142. Запишите его имя, адрес, телефон и получите всю возможную информацию. 
 12. 36. 260 - 531. Свидетель говорит, что выстрелы произведены с пятого этажа склада учебников, стоящего на углу Хьюстон-стрит и Элм-стрит. 
 Свидетель у меня в машине. Мы окружаем это здание (курсив мой. - М. С.). 
 12. 37. 142 - 531. Пришлите людей окружить склад школьных учебников. 
 Полагаю, стрельба была оттуда. 
 Нахожусь на Элм-стрит прямо перед этим зданием. Если смотреть от меня на здание, то это будет второе окно сверху в правом углу. 
 12. 38. 137 - 531. Свидетель говорит, что видел, как они (!) убирали винтовку из окна на втором этаже склада учебников (курсив мой. - М. С.). 
 531 - 137. Вы находитесь у самого здания? 
 137 - 531. Нет, примерно в трех четвертях квартала от него. 
 531 - 137. Отправляйтесь к зданию и доложите все это там". 
 Как видим, полицейской штаб-квартире "неинтересен" 
 свидетель, утверждающий, что он видел, как "убирали винтовку из окна на втором этаже", да еще видел не одного, а нескольких убийц. "137" все понимает с полуслова и отвечает штаб-квартире: 
 "137 - 531. Я оставляю свидетеля здесь". 
 Обратите также внимание: штаб-квартира не просит у "137", как она просила у "142", записать все данные о свидетеле! Затем между полицейской штаб-квартирой и патрульными машинами идет разговор о том, что же случилось с президентом, в каком он состоянии. И после этого: 
 "12.41.260 - 531. Пошлите ко мне опергруппу за арестованным. Я на углу Элм-стрит и Хьюстон-стрит. 
 531 - 260. Вы задержали подозреваемого?.." 
 В разговор немедленно вмешивается патрульная машина с позывным "15". 
 Это - полицейское начальство. 
 "Вам сообщили, что задержан подозреваемый?" - интересуется "15" у штаб-квартиры. 
 "531 - 15. Нет, у них нет никакого подозреваемою". 
 (Обратите внимание: "531" ответил сразу, даже не переспросив ничего у "260", который почему-то больше ни словом не обмолвился о своем "арестованном".) 
 И, наконец, в 12. 44 полицейская штаб-квартира передает всем патрульным машинам описание примет "подозреваемого в стрельбе на Элм и Хьюстон". Это - приметы Ли Харви Освальда. 
 Когда одна из патрульных машин переспрашивает, почему разыскивается этот подозреваемый, полицейская штаб-квартира все с той же непостижимой уверенностью отвечает: "Стрельба, касающаяся президента". 
 Дальнейшая запись радиопереговоров, приводимая в книге Джесса Керри, еще более интересна. Полицейский офицер, находящийся у склада школьных учебников на Элм-стрит и Хьюстон-стрит, сообщает полицейской штабквартире: 
 "Нахожусь в этом здании, но не знаю, здесь ли разыскиваемый или нет (!). 
 Неизвестно даже, был ли он здесь вообще" (!!). 
 Штаб-квартира по-прежнему уверенно отвечает: "Вся полученная нами информация показывает, что выстрелы произведены с пятого или четвертого этажа здания, где вы находитесь". 
 Откуда такая категорическая уверенность? Почему штаб-квартира далласской полиции явно игнорировала другие сигналы от патрульных машин? 
 Почему она, например, отбросила сообщение насчет "выстрелов из окна второго этажа"? Куда девался человек, задержанный полицейским патрулем с позывным "260"? И, наконец, главное: кто и когда сообщил "531", то есть полицейской штабквартире, переданные всем патрулям приметы Освальда всего через четырнадцать минут после роковых выстрелов?! 
 Из стенограммы, опубликованной Джессом Керри, не видно, чтобы это сделал кто-либо из полицейских патрулей с места событий. 
 Вот и получается: стенограмма полицейского радио в Далласе документально подтвердила то, что уже давно утверждали многие авторы исследований убийства Джона Кеннеди: штаб-квартира полиции Далласа сама наводила патрульные машины на человека с приметами Ли Харви Освальда, получив их от никому до сих пор не известных источников в немыслимо короткое время до или после убийства президента. 
 Разве не очевидно, что сообщение будущего главного свидетеля комиссии Уоррена - Говарда Бреннана, якобы сделанное им сразу после выстрелов, теперь уже в расчет принимать никак нельзя. Вспомним, что рассказал Джесс Керри: Бреннан не смог четко указать Освальда на полицейском опознании вечером 22 ноября 1963 года. 
 Мы уже знаем, что одни очевидцы убийства Типпита отказывались признать Освальда убийцей, другие не одознали его позднее, а третьи "опознали" так, как это сделала г-жа Маркхем. Так что версия убийства Освальдом Типпита не может считаться доказанной. 
 На этом сюрпризы, преподнесенные полицейским радио Далласа, однако, не заканчиваются. Как известно, согласно докладу комиссии Уоррена и всем прежним заявлениям далласской полиции, Ли Харви Освальд был задержан в кинотеатре "Тексас" на Джефферсон-стрит вскоре после того, как он из своего револьвера якобы застрелил полицейского Типпита. Что же видно из дальнейших полицейских радиопереговоров, опубликованных Джессом Керри? 
 В 13 часов 45 минут (запомните это время!) "531" сообщает патрулям: 
 "Получена информация: подозреваемый только что вошел в кинотеатр "Тексас" на Джефферсонстрит. Предполагаю, что он прячется на балконе". 
 Немедленно восемнадцать полицейских машин мчатся по указанному адресу и задерживают там Освальда. Но давайте подумаем. Прибыть в кинотеатр, связаться с администрацией, зажечь свет в зале, начать искать "подозреваемого" по далеко не полным приметам! - на все это нужно по меньшей мере четверть часа. Следовательно, арест произошел не раньше 14.00 по местному времени. 
 Но вот перед нами опубликованный в книге Джесса Керри полицейский протокол об "аресте подследственного" Ли Харви Освальда. В графе о дате ареста рукой полицейского записано - 22 ноября 1963 года. В графе о времени ареста значится "1.40 пополудни", т. е. 13 часов 40 минут. Как это может быть, если штаб-квартира только в 13 часов 45 минут сообщила патрулям о местонахождении Освальда, а арестован он был лишь в 14. 00 или даже позднее? Что это - ошибка арестовавших Освальда полицейских? 
 Сомнительно, чтобы люди,прекрасно знающие, какую роль играет в уголовной практике точное указание времени ареста, ошиблись на целых двадцать минут! 
 Вот и выходит, что, судя по полицейским документам, в деле Освальда была совершена еще одна неизвестная до сих пор подтасовка. И здесь напрашивается такой вопрос: не об этом ли хотел сказать "кое-что" комиссии Уоррена полицейский капитан Фрэнк Мартин, руководивший арестом Освальда? 
 Вопрос, конечно, остается без четкого ответа - ведь капитана Мартина нет в живых (помните; "ураганный рак"). 
 Протокол об аресте "подследственного" Освальда интересен не только этим. Есть в нем и такая запись: "Этот человек стрелял в президента Джона Ф. Кеннеди, полицейского Дж. Д. Типпита и убил их. Он также стрелял в губернатора Джона Конелли и ранил его". 
 А вот передо мною другой такой же протокол - об аресте Джека Руби. В нем записано: "Данное лицо стреляло в Ли Харви Освальда и убило его". 
 В случае с Руби такая категоричность безусловно оправдана: он убил Освальда на глазах не только полиции, но и десятков миллионов телезрителей. Но почему, вопиюще нарушая все основы уголовного производства, чины далласской полиции зафиксировали в протоколе ареста Освальда безапелляционное (и незаконное) обвинение в убийстве Кеннеди, когда у них еще не было никаких существенных улик? Такое "рвение" еще раз, и теперь уже документально, подтверждает то, что неоднократно утверждалось прежде: Ли Харви Освальд был заранее намеченной жертвой. 
 Конечно, об этом Джесс Керри прямо ничего не пишет. 
 Он не поясняет нам и всего того, что следует из опубликованных им документов об аресте Освальда, хотя, разумеется, не может не понимать, о чем говорят все эти документы. Что ж, у американских полицейских, как видим, тоже есть свои пределы храбрости. 
 В то же время я прекрасно помню многословные телевизионные интервью, которые давал начальник полиции Далласа Джесс Керри журналистам между 22 и 24 ноября 1963 года. Их было по меньшей мере дюжина. Помню и то, как 23 ноября Керри заявил: Освальд признался, будто бы он является "членом коммунистической партии и явно гордится этим". 
 Два дня спустя, 25 ноября, окружной прокурор Далласа Генри Уэйд, тоже в интервью прессе, начисто опроверг Джесса Керри. Отвечая на прямой вопрос, есть ли доказательство принадлежности Освальда к коммунистической партии (обратите внимание, что в обоих случаях ни в вопросах, ни в ответах не уточнялось, о какой компартии идет речь), У эйд четко заявил: "Никаких признаков, которые свидетельствовали бы, что он был членом коммунистической партии, не имеется". Позднее это же самое категорически подтвердила и комиссия Уоррена. 
 Откуда же взялась первоначальная уверенность шефа далласской полиции, с которой он во всеуслышание выдвинул провокационную версию "Освальд коммунист"? 
 Прежде чем отвечать на этот вопрос, познакомимся еще с одним сообщением тех дней. Передо мной номер газеты "Вашингтон пост энд тайме геральд" за 26 ноября 1963 года. Вот что писал тогда обозреватель газеты Чалмере Роберте: 
 "Что касается распространившихся в связи с убийством слухов, то многих беспокоит роль, которую играло в этом деле перед убийством президента отделение ФБР в Далласе. 
 Прошлую субботу, например (23 ноября, - М. С.), в печати цитировались слова представителей полиции Далласа о том, что ФБР допрашивало Освальда в Далласе две недели назад, но не сообщило полиции, что он находится в городе. Однако позднее полиция отказалась от этого своего обвинения. 
 Здесь, в министерстве юстиции говорят, что ФБР не видело Освальда и не знало, что он был в Далласе. Из самого же Далласа также сообщают, что имя Освальда не находилось в списке опасных личностей, переданных Секретной службе накануне президентского визита в Техас". 
 Теперь посмотрим, что отвечали на этот счет представители ФБР членам комиссии Уоррена. Во-первых, вопреки тому, что министерство юстиции заявило обозревателю "Вашингтон пост" 26 ноября, ФБР задолго до убийства Джона Кеннеди "занималось" Освальдом, якобы подозревая в нем "коммунистического агента". Это дело было поручено сотруднику отделения ФБР в Далласе Джеймсу Хости, который допрашивал и самого Освальда него русскую жену Марину. Вот что сообщено по этому поводу в докладе комиссии Уоррена: "Ничего не указывало на то, что Освальд способен на преступление. 
 Первой реакцией Хости, когда он узнал, что в убийстве президента подозревается Освальд, было "потрясение, величайшее изумление", поскольку он не имел основания считать его "способным быть фактическим или потенциальным убийцей президента Соединенных Штатов". В показаниях перед комиссией за Хости вступился и помощник Эдгара Гувера Алан Г. Белмонт. 
 "Хости, - утверждал он, - не имел основания обращаться к Секретной службе и сообщать ей об Освальде". 
 Но вот еще один документ, опубликованный Джессом Керри. Это - донесение лейтенанта далласской полиции из отдела уголовного розыска Джека Ревилла. 
 Оно настолько важно, что приведем его полностью: 
 "22 ноября 1963 года 
 Капитану У. П. Ганнауэй 
 Бюро специальных служб 
 Тема: Ли Харви Освальд 605 Елсбет-стрит 
 Сэр: 
 22 ноября 1963 года приблизительно в 2. 40 пополудни нижеподписавшийся офицер встретился в подвальном этаже городской ратуши со специальным агентом Федерального Бюро Расследований Джеймсом Хости. Во время этой встречи специальный агент Хости сообщил мне, что вышеупомянутый Освальд является членом коммунистической партии и что он проживает в Далласе. 
 Вышеупомянутый Освальд арестован за убийство полицейского Дж. Д. Типпита и является главным подозреваемым в убийстве президента Кеннеди. 
 Информация относительно связей вышеупомянутого Освальда с коммунистической партией - первая информация на эту тему, полученная от Федерального Бюро Расследований. Агент Хости также заявил, что Федеральное Бюро Расследований знало об Освальде и что у них имелась информация о том, что этот человек был способен совершить убийство президента Кеннеди. 
 С почтением Джек Ревилл, лейтенант, Отдел уголовного розыска". 
 В самом низу этого документа стоит подпись и печать далласского нотариуса, засвидетельствовавшего, что лейтенант Ревилл подтвердил документ в его присутствии и под присягой о том, что сообщает правду. 
 Сам Джесс Керри в своей книге сообщает: "Полицейское управление Далласа никогда не получало от ФБР или Секретной службы никакой информации или просьбы сотрудничать с ними в каких-либо попытках установить возможных заговорщиков. Далласскую полицию никогда не информи+ овали о присутствии в нашем городе Ли Харви Освальда о его связях с коммунистической партией или о факте, что он был "способен совершить убийство президента Кеннеди". 
 Приведенный мной рапорт Джека Ревилла, лейтенанта из отдела уголовного розыска, только потом обнаружил, что агенты ФБР знали об Освальде и его делах, но не сделали попытки сообщить об этом полицейскому управлению Далласа". 
 В чем же дело? Какую игру вело ФБР вокруг Освальда? 
 Обратите внимание на время, когда Хости говорил с лейтенантом Ревиллом - 14 часов 40 минут 22 ноября, то есть уже после того как Освальд был арестован полицией, по неизвестно откуда полученному полицией его описанию! Нетрудно сообразить: Хости, сообщая об этом, явно плел интригу, цель которой - не вовлекая в это дело ФБР, изящно подсказать для дальнейшего распространения версию об Освальде - коммунисте и убийце президента. Предположить, что Хости сделал это по своей личной инициативе - было бы смехотворным. Что-что, а дисциплина в американской контрразведке железная! 
 Без ведома самого Гувера Хости не мог этого сказать. 
 Дальше нетрудно увидеть цепочку, ведущую к известному заявлению Джесса Керри представителям печати 23 ноября 1963 года насчет признания Освальда в членстве в коммунистической партии. Это цепочка "Гувер - Хости - Ревилл - Керри - пресса". Разве не ясно, с какик вершин власти началась интрига, непосредственным исполнителем которой был агент Хости? 
 Совершенно неважно, попался ли шеф далласской полиции на ловко заброшенную наживку ФБР охотно, неохотно или на него еще кто-нибудь оказал давление. 
 Куда важнее другое: мы располагаем документальным доказательством того, откуда и как была пущена по миру провокационная версия Освальд коммунист. А в том, что это была фальшивка - теперь, как и прежде, не может быть никаких сомнений, хотя бы потому, что о беседе с лейтенантом Ревиллом ни Хости, ни его начальники, давая показания комиссии Уоррена, не проронили ни слова. 
 Попросту говоря, они заведомо солгали комиссии. Точно так же, как и сам Эдгар Гувер, не приведя никаких доказательств, просто заявил комиссии, что Освальд никогда не был агентом ФБР и ФБР якобы ничего не знало о покушении. А комиссия, как известно, поверила и шефу ФБР и его подручным на слово... 
 Какую же роль сыграло ФБР в преступлении в Далласе? Если Джим Гаррисон документировал и аргументировал свое обвинение о том, что Освальд был опытным агентом и действовал вместе с другими заговорщиками-исполнителями по меньшей мере с ведома ЦРУ, то какое отношение к убийству Джона Кеннеди имеет Федеральное бюро расследований?
 До сегодняшнего дня не было известно никаких данных, свидетельствующих о прямой причастности ФБР к заговору против президента Кеннеди. Были лишь данные другого рода. Их собрал по крохам и обобщил в конце 1968 года в серии статей, опубликованных газетой "Нью-Йорк пост" американский журналист Джеймс Хэпберн. Вот что он писал: 
 "За неделю до вылета президента Кеннеди в Техас Дж. Эдгар Гувер вполне достоверно знал, что должно произойти. Так почему же ФБР так и не вмешалось?.. 
 Гувер, "этот почти легендарный шеф", как его называют, возможно, не согласился бы стать сообщником заговорщиков. Но он не сделал ничего, чтобы воспрепятствовать покушению, которого он естественно, не мог одобрить, но которое он и не осудил. Гувер не любил вмешиваться в драку посторонних сил, в особенности сил финансового капитала, отнюдь не подконтрольного ему. Он также не любил вмешиваться в дела местных органов полиции, сколь бы омерзительны и противозаконны они ни были. 
 В общем он сделал выбор между своим служебным долгом и ненавистью ко всему тому, что воплощал собой президент Кеннеди. Ему было по душе и то, что это событие скомпрометирует ЦРУ и нанесет первый сокрушительный удар по министру юстиции Роберту Кеннеди. 
 Когда президент умер, ФБР достало из сейфа соответствующее досье, представило свой доклад и указало "виновных". 
 Так пишет Джеймс Хэпберн. 
 До сих пор такое объяснение, на мой взгляд, было резонным. Теперь же, после того как стало известным донесение лейтенанта Ревилла, появилось тем самым документальное свидетельство того, что ФБР не только не мешало заговорщикам, а активно отводило поиск в сторону от настоящих убийц Джона Кеннеди, подставляя на эту роль Ли Харви Освальда. К тому же оно действовало по указаниям свыше. Чьим? Имя Эдгара Гувера, с которого открывается цепочка, ведущая к Хости и к прессе, говорит в этом смысле очень многое... 
 Разоблачения, сделанные Джессом Керри, на этом не заканчиваются. 
 Экс-шеф далласской полиции сообщает и много других интересных фактов. 
 Керри, например, признает, что самостоятельно предпринимая профилактические меры против возможных "возмутителей порядка" накануне приезда Кеннеди в Даллас, полиция взяла под наблюдение активистов из 13 местных политических организаций, каждая из которых являлась по своему характеру правоэкстремистской типа "Общество Джона Бёрча" и "Совета белых граждан". Керри также прямо выражает сомнение в том, что Ли Харви Освальд был убийцей президента Кеннеди. Сомневается он и в том, что Джек Руби не был знаком с Освальдом. "Очевидцы убийства Освальда, - пишет он в самом конце своей книги, - говорили: 
 когда Руби вышел из толпы журналистов, чтобы убить Освальда, в глазах последнего промелькнуло выражение, свидетельствующее о том, что он узнал Руби". 
 И в то же время в книге Джесса Керри очень много "фигур умолчания". 
 Экс-шеф защищает далласскую полицию, считая, что она действовала эффективно и сделала все, что могла в сложившихся обстоятельствах. Все происшедшее случилось, по версии Керри, помимо воли далласской полиции. К тому же Джесс Керри делает сильные намеки на то, что ФБР и другие федеральные ведомства мешали расследованию, в частности не давали возможности "спокойно и с толком" допросить Освальда, не оставляя его один на один с полицейскими и т. д. и т.п. Ну и, конечно, Керри умалчивает о том, как и почему в Далласе, при крайне подозрительных обстоятельствах погибли около двух десятков свидетелей, .шавших об убийстве президента нечто такое, что не устраивало авторов официальной версии об "убийце-одиночке". Не пишет ничего Керри и о странной смерти своего коллеги капитана Фрэнка Мартина. 
 В чем же дело? Почему Джесс Керри написал свою книгу? В чем его "личная игра"? 
 Четких ответов на этот вопрос пока нет: мне неизвестно, сказал ли что-нибудь по этому поводу сам Керри журналистам. Неизвестно и то, обращались ли к нему журналисты с таким вопросом, - ведь американская печать книгу Керри фактически замолчала. И все же думаю, что едва ли ошибусь, если отвечу на этот вопрос так: с каждым новым годом обнаруживается все больше данных о том, что убийство президента Кеннеди результат запутанного и грязного клубка противоречий и столкновений между различными американскими монополистическими и политическими группировками. 
 К этому грязному клубку среди других далласских фигур каким-то образом примыкает и Джесс Керри. Одна из очевидных целей его книги - свалить вину за убийство президента только на ФБР! О ЦРУ и (упаси боже!) техасских нефтепромышленниках, ненавидевших Джона Кеннеди, экс-полисмен даже и не заикается. Другая его цель - обелить себя самого, не обвиняя, впрочем, никого персонально из своих далласских коллег. Отсюда и недосказанность относительно заполнения полицейских протоколов об аресте Освальда: ведь кому-кому, а Керри должно быть известно, кто конкретно их заполнял и кто передал описание примет Освальда полицейской штаб-квартире явно до выстрелов на Элмстрит. 
 Ничего больше о мотивах появления писательского зуда у Джесса Керри пока сказать нельзя. Как говорится, поживем - увидим. Мы безусловно должны быть в какойто мере признательны ему, каковы бы ни были его мотивы, за то, что он сообщил несколько важнейших документальных данных, помогающих пролить дополнительный свет на то, что происходило в Далласе 22 ноября 1963 года после того как в 12. 30 по местному времени неизвестные до сих пор убийцы расправились с Джоном Кеннеди. 
 Я глубоко уверен, что мы еще не раз услышим о новых свидетельствах этого преступления в Далласе, независимо от того, хотелось бы этого кое-кому в Америке или нет Хотя, конечно, до самого конца преступление это может так и остаться нераскрытым. 
 ...Сразу же после того как в июне 1968 года в Лос-Анджелесе на своем триумфальном пути к Белому дому был убит второй Кеннеди - Роберт, Линдон Джонсон, как сообщает Артур Шлезингер, сказал: "Было бы... самообманом сделать из этого преступления вывод, будто наша страна больна, будто она утратила равновесие, утратила чувство направления и даже простую порядочность. Двести миллионов американцев не стреляли в Роберта Кеннеди, как не стреляли в Джона Кеннеди в 1963 году или в доктора Мартина Лютера Кинга в апреле этого года" 
 Джонсон, конечно, занимался обычной для него дешевой демагогией: никто в мире никогда и не думал взвалить какую-либо ответственность за все эти выстрелы на американский народ. Такой поворот сложной проблемы - всего лишь очередная попытка растворить и главных заговорщиков и непосредственных убийц-исполнителей в массе ни в чем не повинных американцев. 
 Почему Джонсону понадобилась такая постановка вопроса? По той же причине, по какой ему понадобилось прикрыть преступные действия ЦРУ и ФБР, старавшихся, чтобы Джим Гаррисон так и остался современным американским Дон-Кихотом и не довел свое расследование до конца. 
 8. 
 "КТО?.." "ПОЧЕМУ?.." 
 Осенью шестьдесят шестого года в Москву приехал мой старый вашингтонский знакомый. Как водится, выпив по рюмке, другой, вспомнили былое, а потом перешли на сегодняшний день. Меня, естественно, интересовало, как поживает вашингтонская газетная братия, кто сейчас где в общем, как у нас пишут, - быт и нравы. Знакомый сообщил мне кучу забавных пустяков и веселых историй. Потом я спросил, о чем сейчас больше всего говорят и спорят в вашингтонском пресс-клубе. 
 - Мы теперь очень похожи на средневековых схоластов, - ответил он. - Те спорили о размере полезной площади на острие церковного шпиля, хотели установить сколько помещается там хвостатых слуг дьявола. А мы с неменьшей горячностью рассуждаем: удастся ли Линдону Джонсону и его дружкам заставить страну избрать себя на новый срок. Впрочем, вся эта болтовня и даже то, что мы пишем в газетах, бесполезны. Этот великий техасский ловкач плевать на нас хотел. Даже после скандальных заявлений Гаррисона Джонсон по-прежнему делает вид, будто его все это абсолютно не трогает и не касается. 
 Лично меня это бесит... 
 Он все говорил и говорил, а у меня в памяти всплыли слова Генри, сказанные мне в тот первый час после убийства в Далласе о том, что "теперь наступят смутные времена"... 
 Однако в "непробиваемости" Джонсона мой собеседник все-таки ошибся. 
 31 марта 1968 года Линдон Джонсон публично объявил: он не станет добиваться переизбрания президентом и отказывается выставлять свою кандидатуру на предстоящем съезде демократической партии. 
 Влиятельный вашингтонский журнал "Юнайтед пресс стейтс ньюг энд уорлд рипорт" был среди тех органов американской печати, который рискнул назвать одну из важнейших причин такого решения. "По сути дела, - писал журнал, как объясняют сотрудники Белого дома, налицо случай, когда президента выжила из Белого дома его же партия". Объяснял это журнал так: "Человек, очень близкий к президенту, заявил: "Нельзя находиться в Белом доме, когда люди называют тебя убийцей, когда на улицах собираются буйствующие толпы...". 
 Да, очень многие американцы к весне 1968 года действительно открыто употребляли в отношении своего президента именно такое определение. Дело дошло до того, что даже среди политической верхушки Вашингтона, включая сенаторов и членов палаты представителей, ходила следующая "веселая" история. 
 - Как по-вашему, что сделал Линдон Джонсон за сорок пять секунд до выстрелов в Далласе? - спрашивал американец и на недоумение собеседника отвечал: - Джонсон сделал вот так... (Здесь рассказчик затыкал себе оба уха). 
 Между прочим, историю эту американцы рассказывали даже иностранцам, в том числе и советским людям. 
 Как мы увидим ниже, это был не просто выдуманный политическими врагами Джонсона злой анекдот. За анекдотом стояли кое-какие реальные факты... 
 Общественное обвинение в убийстве, адресованное руководителю великой державы, - вещь исключительно серьезная. Оно не может осесть в умах людей только в результате чьих-то козней, без солидных на то оснований и доказательств. И тем не менее еще в 1966 году два из каждых ста участников общенационального опроса, проведенного институтом общественного мнения Луиса Харриса, ответили: за убийством в Далласе стоит Линдон Джонсон. К весне 1968 года процент этот, исходя из многих признаков и, прежде всего, судя по едва-едва прикрытым обвинениям в печати, должно быть, значительно увеличился. Я пишу "должно быть", поскольку в 1968 году подобный опрос не проводился, а если и проводился, то результаты его опубликованы не были. 
 И все же, мне кажется, объективность и справедливость требует от каждого, кто пытается разобраться в подоплеке убийства в Далласе, поставить вопрос более узко и четко. Знал ли тогдашний вице-президент заранее, что должно произойти 22 ноября 1963 года? Или же заговорщики, прекрасно осведомленные о том, что у Джонсона существует достаточно личных мотивов желать немедленного исчезновения Джона Кеннеди (вспомните главу "Кеннеди и Джонсон" в этой книге), решили "не загружать" будущего президента предварительной информацией о плане убийства Джона Кеннеди? 
 Известно ли чтонибудь об этой стороне дела? 
 Кое-что известно. 
 В 21 час 25 минут 21 ноября 1963 года, накануне рокового дня, в президентские аппартаменты в отеле "Раис" в Хьюстоне (штат Техас) пришел Линдон Джонсон. Он заранее попросил президента об этой встрече. 
 Чтобы не мешать, Жаклин Кеннеди еще до начала беседы ушла в спальню. Но и там ей было слышно, как Джонсон все время говорил в повышенном тоне. 
 Потом, когда вице-президент ушел, Жаклин спросила у мужа: 
 "Что случилось? Он кричал, как сумасшедший". Президент удовлетворенно улыбнулся и ответил: "Линдон есть Линдон. У него неприятности..." 
 Девятнадцать месяцев спустя Джонсон сообщил свой вариант этой беседы: 
 "Между нами определенно не было несогласия... Спор был активным, но мы в основном соглашались друг с другом". Тему беседы вице-президент не назвал. 
 Однако Джонсон не учел, что нашлись свидетели их "активного спора". Это были метрдотель и официанты, несколько раз входившие в аппартаменты президента в названном отеле. Они-то и рассказали позднее под присягой, что и Кеннеди, и Джонсон неоднократно упоминали имя сенатора Ярборо, главы враждебной вице-президенту техасской политической группировки. 
 Судя по всему, Кеннеди тоже дал волю своему темпераменту, доказывая, что Джонсон намеренно третирует Ярборо, а этого не следует делать. 
 Владелец отеля "Раис" Макс Пек видел, как Джонсон пулей вылетел из президентских аппартаментов. 
 Лицо его, по словам Пека, было перекошено от ярости. 
 Некоторые авторы книг и статей об убийстве в Далласе представляли этот скандал как еще одну улику против Джонсона. Это, на мой взгляд, совершенно неправильно. Бурное объяснение президента и вице-президента вечером 21 ноября - исключительно важный факт. Но он свидетельствует совсем о другом: 
 Кеннеди защищал сенатора Ярборо. и именно это приводило Джонсона в ярость. 
 "У него неприятности", - сказал президент своей жене, подтвердив тем самым, что политической карьере Джонсона что-то серьезно угрожает. 
 Всякие другие выводы из этого эпизода, по-моему, просто неосновательны и спекулятивны. 
 Но есть другой факт... 
 24 ноября 1963 года нескольким корреспондентам при Белом доме стала известна такая деталь: когда президентский кортеж двигался по улицам Далласа, Джонсон приказал сидевшему впереди него агенту секретной службы включить радиоприемник. Вице-президент внимательно слушал, что передает местная радиостанция, не обращая внимания на приветствия людей. Деталь запомнили, но поначалу не придали ей, как и многим другим, значения. 
 Но вот, два года спустя заговорили свидетели, бывшие в одном автомобиле с Джонсоном (сенатор Ярборо и агенты охраны). Они-то и рассказали: Джонсон приказал включить радио за несколько кварталов до места убийства: всю дорогу до роковой Элм-стрит он выглядел не только мрачным, но предельно напряженным. Вицепрезидент слушал радио, которое, по его вторичной просьбе, было пущено на полную мощность, заглушая шум с улицы. И все-таки Джонсон сразу услышал первый выстрел и понял, что это был звук взрыва, а не что-либо другое [В мемуарах экс-президент умалчивает о своей просьбе включить радио, но признает: "Я вздрогнул от взрыва"]. В тот же миг агент охраны Янгблад, крикнув "ложись!", рванулся с переднего сиденья к вице-президенту, повалил его и закрыл собой. При этом Янгблад, по его собственному признанию, не был до конца уверен, что слышал именно выстрел; он даже успел подумать, что если ошибся, то потом ему будет весьма неловко перед вице-президентом. 
 Таковы факты. Что же они могут означать? "Ваши догадки так же верны, как и мои..." - гласит американская поговорка. 
 Как-то раз, уже после прихода в Белый дом Джона Кеннеди, приятели-журналисты продекламировали мне в вашингтонском пресс-клубе "лймерик" (американскую частушку): 
 Друзья, об заклад я побиться готов, Что Линдон на службе у жирных котов, У жирных котов из Техаса... 
 "Лймерик" - чаще всего не слишком приличны, и я опускаю конец: дальше, как говорится, неразборчиво... 
 Жирными котами в Америке называют нефтепромышленников, таких, например, как техасский миллиардер Гарольд Хант, человек, которого считают самым богатым в мире. 
 Имя Гарольда Ханта почти не упоминалось в американской прессе в первые месяцы после преступления в Далласе. И, тем не менее, этот человек играл одну из ключевых ролей в заговоре. Вот факты. 
 Июль 1960 года. В Лос-Анджелесе заседает съезд демократической партии. 
 В отеле неподалеку от штабквартиры Джонсона обосновался Гарольд Хант. Он ежедневно составляет для своего фаворита меморандумы с советами, как Джонсону действовать, чтобы обеспечить себе выдвижение кандидатом в президенты. Потом, когда этого добиться не удалось, Хант жалуется близким друзьям: "Если бы Линдон неукоснительно следовал моим советам, Кеннеди ни за что не удалось бы его обставить. 
 Кстати, именно я посоветовал Джонсону, после того как кандидатура Кеннеди была выдвинута, согласиться на второе место в списке и принять предложение о вицепрезидентстве". 
 Осень 1961 года. Американский публицист Альфред Бёрк гостит на вилле у Ханта. В его присутствии нефтяной король поносит президента Кеннеди за его политику, которая, как он считает, направлена прежде всего на то, чтобы разрушить его, хантовскую, нефтяную империю. 
 В качестве рецепта Хант уже тогда выдвигает идею физического устранения Кеннеди. "Иного пути нет, - записывает слова Ханта в свой блокнот Альфред Бёрк. - Чтобы избавиться от предателей, засевших в нашем правительстве, нужно всех их перестрелять". 
 14 ноября 1963 года. В задней комнате ночного клуба Джека Руби в Далласе собралось несколько человек, в том числе - хозяин, даласский полицейский Дж. Типпит (тот самый, кого, по утверждению комиссии Уоррена, застрелил Освальд) и еще один человек, имя которого в официальных бумагах комиссии названо не было. Впоследствии в американской печати появилось такое сообщение: глава комиссии, председатель Верховного суда США Эрл Уоррен, допрашивая Руби, назвал этого неизвестного "богатым нефтепромышленником". Уоррен этого сообщения не опроверг. 
 22 ноября 1963 года. Газета "Даллас морнинг ньюс" выходит с ныне широко известным объявлением в жирной траурной рамке, издевательски озаглавленным "Добро пожаловать в Даллас, господин Кеннеди". 
 Издатель газеты бэрчист Тэд Дили - один из самых закадычных друзей Гарольда Ханта. Позднее комиссия Уоррена устанавливает: счет за публикацию объявления в столь пророческой траурной рамке оплачен тремя техасскими бизнесменами, в том числе сыном Ханта - Нельсоном Банкером Хаитом. 
 Утром того же дня в редакцию к Тэду Дили пожаловал... Джек Руби. Они беседовали с глазу на глаз. А за несколько дней до убийства Кеннеди Руби видели в конторе другого сына Ханта - Ламара. И здесь Руби долго один на один совещался с хантовским отпрыском. 
 Из всех приведенных фактов только в одном - относительно встречи нескольких лиц в кабаке Руби - открыто не указана фамилия Ханта. Однако то, что произошло с Хантом через несколько часов после выстрелов в Далласе, показывает: власти прекрасно знали, кто он, этот "неизвестный богатый нефтепромышленник". Вечером 22 ноября 1963 года агенты ФБР явились на виллу Ханта. 
 Явились не за тем, чтобы арестовать его - в отношении миллиардеров за океаном это как-то не принято. Визит агентов ФБР имел иную цель предостеречь Ханта: ему небезопасно оставаться в Далласе, ибо многие люди связывают именно его персону с совершенным убийством. 
 И нефтяного короля в ту же ночь тайно переправляют в Балтимору, где он спокойно пережидает несколько недель, пока улягутся страсти. Пережидает под охраной местной полиции и агентов ФБР. Что бы ни случилось, американские короли, как и жены римских цезарей, вне подозрений. 
 Таковы неписаные законы Америки. Неписаные, но как говаривали в том же древнем Риме, куда тверже писаных. 
 Однако вернемся к Далласу. Самой обоснованной и наиболее доказанной версией того, каким образом там был застрелен Джон Кеннеди, является сегодня версия Джима Гаррисона. Наиболее доказанной ее можно считать еще и потому, что расследование новоорлеанского Дон-Кихота вызвало бешеное и вопиющее, противозаконное противодействие правительства Линдона Джонсона. 
 Доказательства Гаррисона видны Америке и всему миру и потому едва ли могут быть опровергнуты. 
 Я не сторонник каких-либо прогнозов, будет ли когданибудь в Соединенных Штатах проведено честное и беспристрастное расследование обстоятельств убийства президента Кеннеди. Джим Гаррисон знает правду об этом убийстве. 
 Однако значительная часть подтверждающих документов у него выкрадена и новоорлеанский прокурор не спешит предпринять вторую попытку доказать свою правоту юридически. Не публикует он и всего, что знает: ведь заговорщики, лишившие его .многих юридических доказательств, немедленно начнут встречный судебный процесс по обвинению его в клевете. 
 Такой процесс Гаррисону выиграть едва ли удастся. Вот почему в своих интервью с журналистами новоорлеанский прокурор многое не договаривал до конца. 
 Другим наиболее вероятным местом сосредоточения документов, способных показать истинную картину и подоплеку убийства президента Кеннеди, а также замешанных в нем лиц - исполнителей и организаторов всего заговора в целом, - является "клан Кеннеди". Это, пожалуй, единственная влиятельная группировка в Америке, которой раскрытие преступления в Далласе действительно могло бы пойти на пользу во всех отношениях - и с точки зрения торжества над своими врагами, и с точки зрения политической борьбы за власть. Но "клан Кеннеди", продолжая борьбу со своими противниками и после выстрелов на Элм-стрит, потерял еще одного лидера - Роберта Кеннеди. 
 Как поступит оставшийся в живых новый глава "клана" Эдвард Кеннеди после случившейся с ним крайне запутанной истории с затонувшим автомобилем и погибшей секретаршей Роберта Кеннеди, сказать трудно. Пока что Кеннеди в явной обороне: его неоднократные отказы от участия в президентских выборах 1972 года говорят именно об этом. 
 "Жирный кот", экс-политик, главный полицейский Америки и целое осиное гнездо - ЦРУ. Все они в связи с убийством Джона Кеннеди в какой-то мере изобличены и собственными действиями, и свидетельствами очевидцев. 
 И все они, как нетрудно заметить, легко приводятся к общему политическому знаменателю всего лишь двумя словами - "нефть" и "бизнес". 
 Возможно, история добавит к этому зловещему перечню новые имена и адреса участников далласского эндшпиля. 
 Джон Кеннеди проиграл свою политическую игру. 
 Ставкой в ней оказалась его собственная жиянь. 
 Почему же он проиграл? Почему с ним расправились таким крайним способом, который до 1963 года применялся в США примерно раз в пятьдесят лет? 
 20 января 1961 года, в день, когда новый президент Джон Кеннеди принимал присягу, в Вашингтоне, расположенном на одной широте с Анкарой, стоял двадцатиградусный мороз, а вечером разразился жестокий снежный буран. "Сама природа протестует против прихода в Белый дом этого симпатичного и языкатого молодого человека с опасными идеями", - мрачно острили у жаркого камина в вашингтонском пресс-клубе журналисты, сторонники проигравшего республиканского кандидата. 
 А молодой человек в тот день в своей первой официальной президентской речи сказал вещи несколько необычные, если сравнивать их с тем, что проповедовали его послевоенные предшественники. 
 Внешнеполитическая часть речи Джона Кеннеди особыми новшествами не отличалась. Кеннеди прежде всего торжественно поклялся защищать капитализм. За это, сказал он, "мы заплатим любую цену, выдержим любое бремя, справимся с любой трудностью, поддержим любого друга и выступим против любого неприятеля". 
 Собственно говоря, в этой клятве - весь смысл присяги американских президентов. 
 Затем Кеннеди, следуя традиции, принялся оправдывать гонку вооружений. 
 "Мы, - говорил он, - не рискнем искушать наших противников своей слабостью. Ибо только тогда, когда у нас будет несомненный достаток вооружений, мы сможем быть уверены без тени сомнения в юм, что это вооружение никогда не будет применено". 
 И уж только после этого Кеннеди сказал следующее: 
 "Но в то же время ни одна из двух великих и могущественных группировок государств не может чувствовать себя спокойно при таком нынешнем политическом курсе. Обе стороны испытывают на себе чрезмерное бремя стоимости современного оружия. Обе они справедливо встревожены неуклонным расширением смертельной опасности, исходящей от атома, и в то же время каждая из них стремится изменить в свою пользу это непрочное равновесие страха, которое только и удерживает человечество от его последней войны. 
 Так давайте же начнем заново. И пусть при этом обе стороны помнят, что вежливость и сдержанность отнюдь не являются признаком слабости, а искренность всегда должна быть доказана. Давайте никогда не будем вести переговоры из чувства страха. Но давайте не будем также испытывать страх перед переговорами. И пусть обе стороны вместо того, чтобы биться над проблемами, которые их разделяют, начнут исследовать проблемы, которые их объединяют". 
 Однако не этот словесный призыв привлек тогда к себе главное внимание журналистов. 
 Самой любопытной и необычной в той речи Джона Кеннеди была мысль, относящаяся к внутриполитическим делам: "Если свободное общество (пусть эти два слова никого не смущают, они - всего лишь американский маскировочный термин для обозначения капитализма. - М. С.) не сможет помочь многим, кто беден, то оно не сможет и спасти тех немногих, кто богат". И дальше, делая явный упор на "тех, кто богат", Кеннеди призвал: 
 "Итак, мои соотечественники-американцы, не спрашивайте, что может сделать для вас ваша страна. Спросите лучше себя, что вы можете сделать для своей страны". 
 Именно в этих фразах заключалась вся философия Джона Кеннеди, весь смысл миссии, ради которой он добивался поста президента Соединенных Штатов. Миссию эту можно определить еще короче, всего двумя словами спасение капитализма. 
 И тысячу раз прав был американский публицист Уолтер Липпман, когда в мае 1964 года в интервью западногерманскому еженедельнику "Шпигель" заявил: 
 "В прошлом году, незадолго до убийства (Джона Кеннеди. - М. С.), я был в Европе. У меня сложилось впечатление, что у очень многих людей там было идеализированное, нет, даже не идеализированное, а скорее весьма превратное представление о Кеннеди. Он был идолом левых, а сам отнюдь не был левым. Он был очень консервативным человеком". 
 Корреспондент "Шпигеля" сразу согласился с Липпманом. Согласился и уточнил: "Это касается, пожалуй, прежде всего внутренней политики..." 
 Да, прежде всего это касалось внутренней политики. 
 А во внешней политике философия Кеннеди проявилась гораздо позднее - на третьем (и последнем) году его президентства. И проявилась вынужденно, в связи с опять-таки внутриполитическими проблемами и главной целью 35-го президента США - спасти капитализм. 
 Но что значит спасти капитализм? И как его спасти? 
 Чтобы объяснить это, следует прежде всего вспомнить о том жесточайшем разочаровании, которое испытывала к концу пятидесятых - началу шестидесятых годов финансово-монополистическая верхушка США. К этому времени для многих ее представителей уже было очевидно: "паке Американа" золотой век безраздельного американского господства во всем мире - так и не наступает. Самым главным препятствием для него - а о нем мечтали и его наиболее активно добивались правящие круги Соединенных Штатов сразу после второй мировой войны - стал Советский Союз, весь мировой лагерь социализма, волею объективных исторических законов превратившийся в важнейший фактор современности. 
 Все послевоенные годы американские империалисты, используя национальное богатство США, расходуя небывало огромные средства на гонку вооружений, тотальный шпионаж и подрывную деятельность против стран социализма, пытались обеспечить себе возможность в ОДРШ прекрасный день продиктовать свою волю всему миру. 
 Однако их расчеты оказались несостоятельными - уже к концу пятидесятых годов нетрудно было убедиться, что Соединенные Штаты стояли гораздо дальше от осуществления "пакс Американа", чем сразу после войны, в 1945 году, когда Европа лежала в руинах, а Америка была единственным обладателем качественно нового оружия - атомной бомбы. Здесь уместно вспомнить еще об одном факторе, характерном для послевоенного развития Америки, - я имею в виду приоритет военных отраслей экономики над гражданскими и связанная с этим жестокая экономия и без того скудных средств федерального правительства в области социального страхования, образования и здравоохранения. 
 Вместе с тем. в начале пятидесятых годов в структуре американского общества появились изменения, чреватые опасностью для него, их потенциальную угрозу заметили тогда очень немногие и среди них - Джон Кеннеди со СРОИМИ ближайшими помощниками - экономистами, юристами, социологами. Речь идет о бурном демографическом взрыве, или, проще говоря, - росте населения в Соединенных Штатах. В 1940 году там насчитывалось 132,6 миллиона человек. В 1960 - 180,7 миллиона. 
 В 1970 - уже свыше 200 миллионов. 
 Однако к началу 60-х годов резко увеличилась численность лишь двух возрастных групп - молодежи до 18 лет и людей после пятидесяти. Количество производителей материальных благ, то есть работающих американцев, тоже, конечно, возросло, но по сравнению с неработающими категориями очень мало. 
 Это создавало серьезные социальные проблемы: стариков нужно было, как минимум, кормить и лечить, а детей еще и учить. 
 Американский же капитализм не желал отчислять на все это большую долю своих прибылей. К 1960 году толстосумы Америки со скрипом отдавали на это дело определенные средства. Они уступали под натиском классовых боев, а также потому, что на земном шаре крепли страны социализма, где и учение, и лечение, и многое другое рабочему человеку предоставляются бесплатно, иными словами, все прибыли возвращаготся к тем, кто их создает. Перед таким примером волей-неволей американским капиталистам кое в чем приходится раскошеливаться. 
 Тем не менее увеличить ассигнования на социальные цели американские монополии все же не желали. И тогда возникли поначалу разрозненные и не слишком политически заметные кризисы, например - школьный (еще больше стало не хватать школ и учителей), пенсионный и медицинский; трудовые слои населения США уже не могли на свои заработки, как прежде, обеспечивать возросшее общенациональное число вынужденных иждивенцев. 
 Американский империализм в исторической слепоте своей пошел совсем по иному пути. Он стал несколько больше, чем раньше, подкармливать только одну часть трудового населения - ту, чьими руками он начал разрабатывать новую, найденную после войны "золотую жилу" - гонку ракетно-ядерных вооружений. Собственно говоря, ничего нового и неожиданного американский империализм в принципе не изобрел. Подобный путь вероятного развития капитализма предсказал еще в 1916 году Владимир Ильич Ленин в своей работе "Империализм, как высшая стадия капитализма". Он писал: 
 "Гигантские размеры финансового капитала, концентрированного в немногих руках и создающего необыкновенно широко раскинутую и густую сеть отношений и связей, подчиняющую ему массу не только средних и мелких, но и мельчайших капиталистов и хозяйчиков, - с одной стороны, а с другой, обостренная борьба с другими национально-государственными группами финансистов за раздел мира и за господство над другими странами, - все это вызывает повальный переход всех имущих классов на сторону империализма. 
 "Всеобщее" увлечение его перспективами, бешеная защита империализма, всевозможное прикраишвание его - таково знамение времени. 
 Империалистическая идеология проникает и в рабочий класс. Китайская стена не отделяет его от других классов" [В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т, 27, стр, 407]. 
 Американские капиталисты довели до высокой степени мастерства практику приобщения к своим интересам довольно значительных категорий трудового населения США. 
 Сложнейший процесс социального растления направлен империалистами на то, чтобы увести активность рядового американца возможно дальше от его классовых интересов, направить ее в сферу личного обогащения. 
 Современное американское общество просто нельзя понять, если не учитывать в должной мере индивидуализм в качестве его движущей силы. 
 "Каждый сам по себе, и пусть победит сильнейший" - так гласит американская поговорка. Тот, кто смотрел превосходный американский фильм режиссера Стэнли Крамера "Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир", вполне может (отбросив некоторый налет чисто жанрового гротеска в этой ленте) сказать, что он видел, как действует главная пружина американского общества. 
 Для "соучастия" в делах буржуазии более широких, нежели раньше, категорий трудящихся США, разумеется, нужна материальная база. Она еще есть в США. Ее обеспечивают научно-технический прогресс Америки в последние десятилетия и огромные прибыли, получаемые от грабежа заокеанскими монополиями природных ресурсов и эксплуатации ими народов других стран. Например, Венесуэлы, откуда за 1950 - 1964 годы американские концерны перевели в США 5975 миллионов долларов "своих" прибылей. А ведь география подобного ограбления целых наций не ограничивается Латинской Америкой... 
 К этим двум, считавшимся "извечными", источникам обогащения после второй мировой войны прибавился и третий - гонка вооружений в условиях холодной войны. За минувшие четверть века усилиями правящих в Америке монополистических группировок создан громадный военно-промышленный комплекс, о котором сейчас пишут чуть ли не ежедневно газеты всего мира. 
 Его всепоглощающее влияние и власть, опять-таки из стремления к самоохранению, пытается теперь хоть как-то ограничить наиболее дальновидная часть американской буржуазии. Насколько удалось американскому империализму приобщить к своим интересам страну, можно сразу себе представить, обратив внимание на две цифры: каждый пятый человек за океаном кормится за счет средств, ассигнуемых на гонку вооружений. Ведь на Пентагон работает, в общей сложности, свыше 100 тысяч американских фирм. 
 Однако вместо того, чтобы ликвидировать надвигающуюся опасность социальных взрывов, такое приобщение к интересам империализма лишь ускорило их возникновение. Вне этого процветания на холодной войне остались широкие слои трудового населения Америки. 
 И это медленно, но верно уже привело и еще будет приводить к ситуациям, чреватым такими социальными взрывами, которые могут потрясти Америку до основания. Самые первые раскаты подобных взрывов - освободительное движение негритянского населения Соединенных Штатов (а проблема эта прежде всего экономическая) - мы уже наблюдаем сегодня. Тогда же, в шестидесятом году, они еще только угадывались. 
 Отсюда и призывы Кеннеди к своим братьям по классу: "отдайте немного, чтобы не потерять все". Назвал же однажды новый президент свою политику "стратегией для того, чтобы выжить". 
 Новый президент начал с того, что решил потрясти наиболее толстую мошну американских нефтепромышленников. Кстати сказать, личные деловые интересы и "клана Кеннеди", и всей бостонской финансовой группировки, в которую входит "клан", от этого не только не страдали, но даже выигрывали: 
 "бостонцы", как и вся Америка, тоже платили за нефтепродукты втридорога. 
 В самом начале правления администрации Джона Кеннеди в вашингтонских политических салонах немало толковали насчет того, с "какого бока братья возьмутся за нефтяную промышленность". Дело в том, что еще с 1920 года в налоговой системе США существовала специальная скидка в двадцать семь с половиной процентов для нефтепромышленников. Она называлась "скидкой на истощение ресурсов" и обосновывалась тем, что нефтедобыча "дело темное": вложишь капиталы, а месторождение окажется пустяковым и ты теряешь деньги, вместо того, чтобы их зарабатывать. Может быть, лет пятьдесят назад скидка эта действительно имела какое-то основание, поскольку тогда нефтедобычей занималось множество карликовых фирм и просто кустарей-одиночек с моторами и даже без таковых. Помните, как написали Илья Ильф и Евгений Петров об Оклахоме тех времен в своей книге "Одноэтажная Америка"? "Качают (нефть. М. С.) все, кто в бога верует". С тех пор мелюзга давно перестала заниматься промышленной добычей нефти. Ее ведут мощные фирмы современными методами, и налоговая скидка превратилась в огромный дополнительный источник прибылей для нефтяных монополий США. 
 Из каждой тысячи долларов прибыли они клали в карман без уплаты каких-либо налогов двести семьдесят пять. В год это составляло один миллиард долларов. Такого освобождения от налогов не существовало больше ни для какой другой отрасли американской промышленности. 
 Придя к власти, Джон Кеннеди почти немедленно изъял нефтяные дела из ведения министерства внутренних дел, где ими из поколения в поколение вершили верные слуги "жирных техасских котов". Делами этими стал руководить специальный помощник президента Майер Фельдман. Под его общим руководством вновь созданная межведомственная комиссия начала разрабатывать основу нового законодательства, регулирующего условия добычи нефти, в том числе и вопрос о налогах на нефтяные компании. Готовый проект основ был опубликован в июле 1963 года. Суть его сводилась к одному: прибыли нефтяной промышленности, в случае утверждения проекта, должны были сократиться на три с половиной миллиарда долларов в год! 
 Это был открытый вызов нефтяным королям. Конечно же, они предпринимали контратаки, обходные маневры, всячески тормозили дальнейшее продвижение нового проекта. Когда же газеты в октябре 1963 года сообщили, что в самое ближайшее время президент намерен направить в Конгресс законопроект об отмене нефтяной налоговой скидки и добиться других новшеств в правилах эксплуатации нефтяных месторождений, короли нефтяного бизнеса предприняли свой последний открытый демарш, запросив аудиенцию у президента. 8 ноября, за две недели до убийства Кеннеди, президенты трех крупнейших американских нефтяных ассоциаций в течение получаса беседовали с Кеннеди. На следующий день техасские газеты сообщили, что "короли" ушли от президента "разочарованными". 
 Ровно через две недели после убийства президента Кеннеди Линдон Джонсон специальным приказом вернул все нефтяные дела в родное лоно министерства внутренних дел. Майер Фельдман остался без работы. "Кеннеди, - говорил Уолтер Липпман в уже упомянутом мною интервью западногерманскому еженедельнику "Шпигель", - разобщил страну. Джонсон же, как говорится, разношенный башмак - очень удобен". 
 Вторая попытка Джона Кеннеди удержать американских толстосумов от их неразумной и непомерной жадности известна под названием "стального кризиса". В начале апреля 1962 года профсоюз сталелитейщиков - один из крупнейших в стране - после долгих и трудных переговоров с участием тогдашнего министра труда США Артура Голдберга заключил очередное соглашение со стальными компаниями. Стороны договорились, что цены на сталь не будут подняты. И вот буквально через несколько дней президент крупнейшей стальной монополии "Юнайтед стейтс Стил" Роджер Блоу явился к Кеннеди и положил ему на стол меморандум на четырех страничках, объявляющий о решении "Ю. С. Стил" повысить цену стали на шесть долларов за тонну. Тогда же меморандум был роздан журналистам. 
 Решение стальных монополий почти автоматически влекло за собой немедленное повышение цен на многие товары - и промышленные, и широкого потребления. 
 В воздухе явственно запахло очередными крупными забастовками, а, значит, и повышением общей социальной температуры в стране, чего так боялся прозорливый президент. Кеннеди пришел в ярость от оскорбительного для нею, как президента, шага сталепромышленников, не желавших видеть ничего, кроме своих узких интересов. В кругу тех, кого он считал друзьями, президент сказал: "Мой отец всегда говорил мне, что все бизнесмены сукины дети, но до сих пор я ему не верил". Фраза эта попала в печать, и газеты долгое время под разными соусами твердили - "Кеннеди - против бизнеса". Но Кеннеди не только говорил. Он отдал приказ Пентагону приступить к расторжению военных контрактов с компаниями, повысившими цены на сталь. Стальные короли тут же пошли на попятный. Окружение Кеннеди торжествовало, считая, что президент выиграл "стальной кризис". А он выиграл всего лишь сражение, но не войну. 
 По всей Америке пресса монополий вдалбливала обывателям - "Кеннеди против бизнеса", "Кеннеди - за негров". С точки зрения президента это была чудовищная нелепость. Его помощники и сторонники тут же разъехались во все концы Америки и всюду выступали с речами. Они доказывали: стальные короли "потеряли чувство меры, чутье и инстинкт самосохранения. Это иожет означать только одно - мы теряем "конкурентоспособность". Мне даже говорили, будто эти слова принадлежали самому Джону Кеннеди. 
 И тем не менее своими действиями в период "стального кризиса" Кеннеди сильно насторожил и встревожил значительную часть деловых кругов Соединенных Штатов. Вознамериться или даже просто пригрозить отобрать у крупнейших компаний военные заказы - этого не рискнул сделать ни один послевоенный президент. Непонимание президента Кеннеди и недоверие к нему заметно усилились. 
 Осенью того же шестьдесят второго года Америка пережила карибский ракетный кризис. Это была сильная встряска мозгов у десятков миллионов американцев. 
 Впервые за пять лет жизни за океаном я видел там пустые полки продуктовых магазинов - результат паники, охватившей людей. Продукты они запасали на деньги, отложенные на случай болезни, на учебу детей и просто на "черный день" - его в Америке ждут всегда. 
 Впервые группа государственных деятелей, включая Кеннеди, правившая страной по мандату ее истинных хозяев - монополистов, заглянула, как писали тогда газеты, "за край геенны огненной". После этого Джону Кеннеди стали куда более понятны некоторые прописные истины ядерного века. 
 Американская печать тех дней была практически едина в своей оценке: попытка президента Кеннеди начать поиски практических путей разрядки напряженности в мире и прежде всего нормализации американо-советских отношений была вызвана именно уроками карибского кризиса. 
 Однако на этом пут Кеннеди стеной стали все до единой ультраправые группировки в США и. что самое главное, военно-промышленный комплекс, ибо в случае ослабления холодной войны перед ним неизбежно вставал вопрос о сокращении гонки вооружений и уменьшении прибылей. 
 Давление этого зловещего комплекса и всех правых сил было постоянным. 
 Оно-то сильнее всего и сковывало действия Кеннеди, в большинстве случаев делая их вообще невозможными или безрезультатными. Вспомним хотя бы, на какое противодействие наткнулся за океаном Московский договор о запрещении испытаний ядерного оружия в трех сферах. 
 И в такой обстановке Джои Кеннеди делает еще один, совершенно непостижимый с точки зрения американских канонов шаг (до него это же делал только Франклин Рузвельт). Президент обращается непосредственно к американскому народу, желая заполучить его поддержку для нажима на военно-промышленный комплекс. Именно эту цель преследовала речь Джона Кеннеди, произнесенная им перед слушателями Американского университета в Вашингтоне летом 1963 года. В ней Кеннеди прямо призвал американцев пересмотреть отношение и к холодной войне, и к Советскому Союзу. 
 Он говорил тогда: "Если сегодня снова начнется тотальная война независимо от того, как бы она ни началась, - первыми ее объектами станут наши две страны. Кажется иронией, но это действительно факт: двум сильнейшим державам мира грозит наибольшая опасность опустошения. 
 Все, что мы создали, все, ради чего мы трудились, - все будет уничтожено... Обе наши страны захвачены зловещим и опасным циклом, в котором подозрения на одной стороне порождают подозрения на другой, а в ответ на новое оружие создается контроружие. 
 Короче говоря, как Соединенные Штаты и их союзники, так и Советский Союз и его союзники взаимно глубоко заинтересованы в справедливом и подлинном мире и в прекращении гонки вооружений". 
 По моему глубокому убеждению, именно эта речь Кеннеди послужила той последней каплей, которая переполнила чашу "терпения" военно-промышленного комплекса США. 
 Джон Кеннеди хотел спасти американский капитализм. Он намеревался немного сманеврировать, чтобы укрепить тылы, замазать появляющиеся социальные трещины в надежде на то, что после такого мелкого и среднего ремонта империализм, набрав силы, снова навалится на мир социализма. 
 Однако тридцать пятому президенту Соединенных Штатов не дали это сделать. 
 И в этом личная трагедия Кеннеди. 
 Это был непонятый президент... 
 Это была жертва исторической слепоты наиболее воинствующих группировок американского империализма. От преступления в Далласе так сильно пахло нефтью, что запах этот ощутила Америка и ощутил весь мир. Приговор Джону Кеннеди, вынесенный самыми дремучими мракобесами Америки, был приведен в исполнение усилиями "жирных котов" и их людей. 
 Такой исход борьбы устраивал широкие круги американского бизнеса. Они тоже были напуганы действиями Кеннеди, все эти владельцы и совладельцы ста с лишним тысяч фирм, сосущих американских налогоплательщиков через чудовищно разбухший бюджет Пентагона. 
 Вот и получается парадокс: Джон Кеннеди был убран с политической арены той самой системой, существование которой он хотел не просто продлить, а увековечить. 
 В начале 1046 года известный советский писатель и публицист Илья Оренбург, побывав за океаном, записал в своем дневнике: "Америка переживает если не молодость, то зрелый возраст для мужчины". Двадцать с липшим лет назад некоронованные короли, "жирные коты", эти вершители судеб заокеанской республики считали, что на земле начинается "паке Американа" век расцвета заокеанского империализма. Это и подметил советский писатель. 
 Нынешнему же состоянию Америки дают совсем иные оценки. Например, такую: "Смерть Кеннеди вызвала новую пляску биржи - курс подскочил. 
 Процветание возродилось с новой силой, но это не был радостный танец. В нем чувствуется что-то непристойное, как в танце стариков, часто вызывающих жалость, когда они, выпив вечером, выходят в круг, забыв о своем ревматизме. 
 Теперь, когда Америка потеряла маску молодости, которую она носила, она окончательно обрела печальный облик старости". Эта оценка принадлежит перу французского буржуазного публициста Филиппа Александра. 
 Тридцать пятый президент Соединенных Штатов Америки рассчитывал омолодить империализм. Однако запланированная им пластическая операция не состоялась: сам хирург был уничтожен на центральной улице огромного гнойника, имя которому Даллас. Впрочем, если вдуматься, то в Далласе стреляли не только по Джону Кеннеди. Уничтожив своего наиболее дальновидного послевоенного капитана, американский империализм продемонстрировал всему миру, что он ведет огонь по самому себе. 
 Вашингтон - Москва 
 (1963 - 1972)