--------------------------------------------- Никоненко Станислав Волшебные сказки Лидии Чарской Ст.Никоненко Волшебные сказки Лидии Чарской Видимо, самой волшебной (если можно так выразиться) сказкой является то, что была некогда, теперь почти уже в незапамятные времена, такая писательница, как Лидия Чарская, которая за пятнадцать лет выпустила около восьмидесяти книг. Существуй в ту пору книга рекордов Гиннеса, Лидия Чарская наверняка бы туда попала. Причем Лидия Чарская успевала не только писать книги, но и выступать на сцене Александринского театра в Петербурге, где она проработала четверть века! А в содержании произведений Лидии Чарской ничего волшебного нет. Они о быте, о мальчиках и девочках, юношах, девушках преимущественно, но многие герои писательницы мечтают о том, чтобы их жизнь преобразилась, перестала быть серой, будничной, то есть, в общем-то, о том, чтобы в их судьбу пришла сказка. При жизни, да и после смерти, Чарская многократно подвергалась разгромной критике. А после революции ее книги даже изымали из библиотек. Вот так и случилось, что последняя книга писательницы при жизни вышла в 1918 году, хотя прожила она еще двадцать лет. Вот так и случилось, что сведения о ней весьма скудны. Неизвестны ни точная дата ее рождения (1875 или 1876), ни место рождения (Кавказ или Петербург), неизвестны точная дата смерти (1937 или 1938) и место (предположительно - Крым). Известно настоящее имя писательницы - Лидия Алексеевна Чурилова (урожденная Воронова). Известно также, что уже в десять лет будущая писательница сочиняла стихи, а в пятнадцать лет начала вести дневник, который впоследствии помогал ей достоверно воссоздавать обстановку женских институтов - учебных заведений для девочек, типы педагогов и учащихся. Лидия Воронова окончила Павловский институт в Петербурге, а вспыхнувшая в раннем детстве любовь к театру привела ее на сцену Александринского театра. С начала века одна за другой стали появляться книги писательницы Лидии Чарской (такой она себе выбрала псевдоним) - повести для детей, для юношества, сказки, сборники рассказов, пьес, стихов. И следует сказать, что, видимо, самым значительным произведением ее стала небольшая публицистическая книжка в полтора десятка страниц, вышедшая в 1909 году, "Профанация стыда", книжка в защиту детей от взрослых, книжка, резко и страстно осуждающая применение телесных наказаний в учебных заведениях дореволюционной России. В этой книжке запечатлены все лучшие душевные свойства Чарской, которые и побуждали ее писать для детей и о детях: уважение к личности ребенка, стремление уберечь ребенка от зла, воспитать в нем доброту, отзывчивость, человечность, веру в светлое начало в мире, любовь к труду, привить маленькому человеку простые и вековые моральные нормы - не убей, не укради, возлюби ближнего своего... Простой язык, бесхитростные сюжеты, доступные пониманию юного читателя ситуации и взаимоотношения персонажей в произведениях Чарской снискали ей дотоле невиданную популярность у тех, кому были адресованы повести и рассказы писательницы - у детей и подростков. Взрослому читателю такая популярность была непонятна. Они искали объяснение этому явлению и зачастую сказывались несправедливыми к писательнице. Уместно привести эпизод из книги писателя Леонида Борисова "Родители, наставники, поэты...", где он описывает посещение книжного склада, где некоторое время работал, Марией Федоровной Андреевой, знаменитой актрисой, женой Горького (в эпизоде присутствует также известный театральный критик Кугель). Борисов предложил актрисе посмотреть книги Чарской, сохранившиеся в изобилии на книжном складе дореволюционного издательства: "Я разложил перед Андреевой целую выставку скучнейшей, паточной писательницы. - Подумать только - все это когда-то я читала, даже нравилось, честное слово! В чем тут дело, а? - В доверии ребенка к тому, что ему говорит взрослый, - пояснил Кугель. - И еще - в степени большей - в том, что взрослый спекулирует на желаниях читателя своего. И еще: жантильное воспитание, полное пренебрежение к родному языку - вот вам и готов читатель мадам Чарской! А так - дама она как дама, и может быть, пречудесная женщина. Мне говорили, что она очень добра, щедра, хорошо воспитана. Мария Федоровна взяла книги "Княжна Джаваха" и "За что?". Я предлагал "Записки институтки" - все же быт изображен недурно, по-хорошему очерково. Недели три спустя Мария Федоровна принесла Чарскую и Пуэкр, положила книги на мой стол и, глядя мне в глаза, вдруг неистово расхохоталась. Я подошел к зеркалу, взглянул на себя - все в порядке, чего она смеется? Играет? Репетирует? - Княжну Джаваху вспомнила, - коротко дыша, отсмеявшись, проговорила Мария Федоровна. - Не понимаю, как могли издавать сочинения Чарской, почему по крайней мере никто не редактировал ее, не исправил фальшь и порою, очень часто, неграмотные выражения? Кто-то, забыла кто, хорошо отделал эту писательницу".* ______________ * Борисов Л.И. Родители, наставники, поэты... М., 1967. С. 80-81. "Хорошо отделал" Чарскую другой, впоследствии очень популярный детский писатель и известнейший критик Корней Иванович Чуковский. В 1912 году в газете "Речь" им была опубликована статья в творчестве писательницы, где он иронизировал и над языком со книг, и над сюжетами, и над персонажами, которые часто падают в обморок, теряют сознание, ужасаются каким-то событиям, падают перед кем-нибудь на колени, целуют кому-нибудь руки, и т.д. и т.п. "Я увидел, - писал Чуковский, - что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, "от трех до семи с половиною". Не истерика, а скорее гимнастика. Так о чем же мне, скажите, беспокоиться! Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога - ее ремесло, надрыв - ее постоянная профессия, и один и тот же "ужас" она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз. И мне даже стало казаться, что никакой Чарской нет на свете, а просто - в редакции "Задушевного слова", где-нибудь в потайном шкафу, имеется заводной аппаратик с дюжиной маленьких кнопочек, и над каждой кнопочкой надпись: "Ужас", "Обморок", "Болезнь", "Истерика", "Злодейство", "Геройство", "Подвиг", - и что какой-нибудь сонный мужчина, хотя бы служитель редакции, по вторникам и по субботам засучит рукава, подойдет к аппаратику, защелкает кнопками, и через два или три часа готова новая вдохновенная повесть, азартная, вулканически-бурная, - и, рыдая над ее страницами, кто же из детей догадается, что здесь ни малейшего участия души, а все винтики, пружинки, колесики!.."* ______________ * Чуковский К.И. Собр. соч. в 6 томах, М., 1969. Т. 6. С. 155. Да, конечно, Корней Чуковский был во многом прав. Повторы ситуаций, восторженность, пылкие страсти девочек, козни их врагов, чудесные избавления из самых безвыходных положений - все это кочевало из книги в книгу. И все же... И все же откуда, отчего такая популярность? Вот только некоторые данные, свидетельствующие о фантастической популярности писательницы. В отчете одной детской библиотеки в 1911 году сообщалось, что юные читатели требовали 790 раз книги Чарской и лишь 232 раза сочинения Жюля Верна. (И это явление было типичным!) Книги Чарской переводились на английский, французский, немецкий, чешский и другие европейские языки. Была учреждена стипендия для гимназистов имени Л.Чарской. Конечно, если подойти к творчеству Чарской с мерками большого, настоящего искусства, тогда нам придется присоединиться к мнению Корнея Чуковского. Однако если с этими же мерками подойти к произведениям для детей самого критика, то он рискует попасть в одну компанию с Чарской. Так, однажды некий профессор проанализировал "Муху Цокотуху" и показал абсурдность и аморальность этого произведения. Очевидно, здесь должны быть совсем иные критерии. К произведениям Чарской нужно подходить как к дидактической, научно-познавательной литературе для детей. Конечно же, это вовсе не значит, что подобная литература должна быть второсортной. Она просто другая. Если мы подойдем к творчеству писательницы с этих позиций мы найдем объяснение причины успеха Чарской у юных читателей и объяснение успеха Чарской у различного рода воспитательно-образовательных учреждений дореволюционной России. А что этот последний успех был, свидетельствуют пространные списки сочинений Чарской на контртитулах ее книг, где сказано, какие именно из ее произведений кому, для чего и кем рекомендуются. Так, например, "Княжна Джаваха" была "допущена Ученым Комитетом Министерства Народного Просвещения в библиотеки учебных заведений", а также "рекомендована Главным Управлением Военно-Учебных заведений для чтения кадет и допущена в ротные библиотеки". А, скажем, историческая повесть о кавалерист-девице, героине Отечественной войны 1812 года Надежде Дуровой, "Смелая жизнь" была "признана Ученым Комитетом Министерства Народного Просвещения заслуживающей внимания при пополнении библиотек учебных заведений". Само внимание министерства народного просвещения и управления военно-учебными заведениями к книгам Чарской говорит о многом. В первую очередь о том, что ее книги защищают устои существующего строя, воспитывают преданных царю и Отечеству граждан. Это книги определенной эпохи и выражающие господствующую идеологию данной эпохи. И, думается, в первую очередь именно это послужило основанием для отвержения писательницы советской критикой. Но, думается, ведь и в этом своем качестве книги Чарской представляют собой известный интерес, ибо они выражают и отражают массовое сознание, чувствования, интересы, представления значительных групп населения. Как жили люди в прошлом веке? Каким был их быт, нравы, с какими проблемами они сталкивались, что их заботило? Да, ныне уровень нашей детской литературы вырос, совершенствовалось техническое мастерство и, возможно, психологическая глубина. Но вряд ли нынешний писатель, наш современник, сможет с большей полнотой и достоверностью передать переживания и подробности жизни институток - воспитанниц закрытых женских учебных заведений дореволюционной России. Об институтах и институтках Чарская писала много. О них идет речь в повестях "Записки институтки", "Княжна Джаваха", "Люда Власовская", "Вторая Нина", "За что?", "Большой Джон", "Волшебная сказка" и многих других. В "Княжне Джавахе" мы знакомимся с соученицами юной княжны по петербургскому женскому институту - Ирочкой Трахтенберг, Людой Власовской и другими девочками, которые являются главными или активными действующими лицами в "Записках институтки", "Люде Власовской", "Второй Нине". Критиков раздражала экзальтированность героинь Чарской. Однако они забывали о специфической среде, в которой они находились. Замкнутый мир женских институтов, представлявших нечто среднее между монастырем и исправительным заведением, относительная изолированность от внешнего мира, несомненно, сказывались на характерах обитательниц. Так что Чарская психологически адекватно воспроизводила восторженность своих персонажей, их нервозность, неврастеничность, их мечтательность и жажду возвышенной неземной любви, а у кого-то и потребность в жертвенности... Все эти свойства воспитывались самой атмосферой замкнутого мирка, в котором жили девочки, и получали распространение по закону психической эпидемии. Дети верили Чарской и подражали ее героиням, потому что она писала о том, что хорошо знала, и многое из того, что переживали ее героини, испытала сама. Конечно, вряд ли, например, применим термин "автобиографическая повесть" к "Лесовичке", но с полным основанием можно утверждать, что чувство девочки, душой которой овладел театр, она передала убедительно именно потому, что сама с детства мечтала о театре. А в "Записки маленькой гимназистки" и серию книг о женском институте она, разумеется, вложила свой опыт гимназистки и институтки. И ее кавказские повести тоже родились не на пустом месте. В них она передала свои знания и впечатления о Кавказе, сохранившиеся с детских лет. Из таких произведений, как "Княжна Джаваха", "Джаваховское гнездо", "Вечера княжны Джавахи", "Газавет", юные читатели узнавали о Кавказе, о его природе и людях, о взаимоотношениях между представителями разных народов, исповедующих разные религии, о сказаниях и легендах, об освободительной борьбе народов Кавказа. Разумеется, книги Чарской не претендовали на научность, а сегодня мы можем легко найти в них известные искажения исторических событий, да и вообще фактического положения вещей. Но ведь подобные же искажения и неточности мы можем обнаружить в большей или меньшей степени у любого писателя, даже из тех, кого сегодня признаем классиками. И разбирать последовательно и подробно, где Чарская что-то исказила, где она что-то преувеличила, вряд ли имеет смысл. Задача эта и неблагодарная, и неблагородная. Так же, очевидно, бесплодно и бесперспективно иронизирование по поводу пристрастного, любовного отношения Чарской к аристократии (Чуковский отмечал, что на страницах произведений писательницы поминутно появляются то князья, то княгини, благородные губернаторы и генералы, а в "Записках институтки" даже "богатырски сложенная фигура обожаемого Россией монарха, императора Александра III"). И вовсе нет здесь умиления или любования (в "Волшебной сказке", например, аристократы представлены в довольно неприглядном виде). Для Чарской князья, графы, княгини, баронессы - такие же непременные атрибуты, признаки определенной сказочности ее повестей, как и для русской народной сказки. Можно было бы с рапным успехом создателей народных сказок упрекать в приверженности к монархизму из-за того, что среди их персонажей заметную долю составляют Иваны-царевичи, цари, прекрасные царевны, князья и княгини... Да, в произведениях писательницы Лидии Чарской можно найти много недостатков. У нее не всегда правилен язык, она допускает грамматические небрежности и частенько пользуется словесными штампами, ее героини и герои порою обрисованы схематично. Но будем к ней снисходительны, как те юные читатели, которые посылали ей тысячи восторженных писем. Правда, было это давно, лет 75-90 назад. Юные читатели благодарили писательницу за доброту и надежду, которые она им подарила. А разве этого мало? Ст.Никоненко