---------------------------------------------


 Артур Кларк
 Лев Комарры



 1. БУНТ


 К концу двадцать шестого столетия мощный поток науки начал ослабевать. Тысячелетняя череда открытий, сформировавшая мир, иссякла. Все было открыто. Одна за другой великие мечты прошлого стали реальностью.
 Все было полностью механизировано — исчезли даже машины. Скрытые под землей и в стенах городов совершенные механизмы незаметно служили людям. Молчаливые роботы обслуживали своих создателей так незаметно и ненавязчиво, что их присутствие было естественно, как рассвет.
 Но в области чистой науки оставалось достаточно белых пятен, и астрономам, которых не сдерживали больше рамки Земли, хватило бы работы на сотни лет. Но естественные науки и искусства перестали быть главной заботой человечества. К 2600 году лучшие умы не стоило искать в лабораториях.
 Выдающимися людьми мира становились артисты и философы, законодатели и государственные деятели. Инженеры и великие изобретатели остались в прошлом. Они сделали свою работу так хорошо, что стали не нужны, как лекари, врачевавшие давно исчезнувшие болезни.
 Через пять столетий стрелка маятника качнулась назад.
 Вид из мастерской был потрясающим. Длинное изогнутое помещение студии находилось на высоте двух миль от основания Центральной башни. Пять гигантских зданий теснились внизу. Их металлические стены переливались всеми цветами радуги, отражая лучи восходящего солнца. Еще ниже простирались поля автоматизированных ферм, скрываясь в дымке горизонта. Но эта красота сегодня не трогала Ричарда Пейтона II, с озабоченным видом расхаживавшего среди огромных глыб синтетического мрамора.
 Огромные камни буквально загромоздили студию. В основном это были грубо вырубленные кубы, но некоторые уже приобретали форму животных, людей и абстрактных фигур, название которым не сумел бы придумать ни один геометр.
 Сын архитектора пристроился на десятитонном алмазном блоке — самом большом из когда-либо синтезированных — и недружелюбно поглядывал на своего знаменитого родителя.
 — Я не стал бы возражать, продлись твое ничегонеделание как угодно долго, — раздраженно заметил Ричард Пейтон II. — Некоторые преуспели в подобном занятии, и в целом это делает мир интереснее. Но твое желание стать инженером для меня непостижимо.
 Да, я знаю, мы сами разрешили тебе выбрать технологию как основной предмет, но уж никак не думали, что ты отнесешься к этому так серьезно. В твоем возрасте я увлекался ботаникой, но не настолько же, чтобы это стало делом жизни. Неужели профессор Чандр Линг подкинул тебе эту идею?
 Ричард Пейтон III покраснел:
 — А если и он? Я знаю, в чем мое призвание, и он согласен со мной. Ты же читал его отзыв.
 Художник помахал листами бумаги, которые держал большим и указательным пальцами, как некое мерзкое насекомое.
 — Я прочел, — сказал он мрачно. — «…проявляет незаурядные способности в области техники, проведены оригинальные субэлектронные исследования», и так далее, и тому подобное. О Господи, я думал, человечество отыграло в эти игрушки столетия назад. Ты хочешь стать первоклассным механиком и возиться с испорченными роботами? Вряд ли это подходящее занятие для моего сына, не говоря уже о том, что ты еще и внук члена Мирового совета.
 — Я бы не хотел впутывать в это дедушку, — раздраженно ответил Ричард Пейтон III. — То, что он был политиком, не помешало тебе стать скульптором. Чего же ты ждешь от меня?
 Импозантная золотистая бородка отца угрожающе ощетинилась.
 — Мне безразлично, чем ты занимаешься, до тех пор, пока этим можно гордиться. Но откуда эта мания к железкам? У нас есть все необходимые машины. Роботы достигли совершенства уже пятьсот лет назад, космические корабли тоже мало изменились с тех пор. Системе коммуникаций, полагаю, около восьмисот лет. Зачем же менять то, что и так совершенно?
 — Премилое заявление, — воскликнул молодой человек. — Художник-фантаст утверждает, что все совершенно. Мне стыдно за тебя, папа.
 — Не придирайся к словам. Ты прекрасно понял, о чем я говорю. Наши предки создали машины, которые обеспечивают нас всем. Разумеется, некоторые из них могли бы быть эффективнее. Но есть ли в этом необходимость? Можешь ты назвать хоть одно изобретение, необходимое сегодня миру?
 Ричард Пейтон III вздохнул.
 — Послушай, папа, — терпеливо начал он. — Я знаю историю не хуже техники. Двенадцать веков назад некоторые люди уже заявляли, что все открыто. А тогда еще не было даже электричества, не говоря уж о самолетах и космонавтике. Они просто не видели перспективы в будущем — их умы были прикованы к настоящему.
 То же самое происходит и теперь. Пятьсот лет мир живет прошлым. Я готов признать, что некоторые направления развития исчерпаны, но существуют десятки других, даже не начатых.
 В мире техники застой. Конечно, это не-те мрачные времена, мы ничего не забыли. Но топчемся на месте. Взять, к примеру, космические путешествия. Девятьсот лет назад мы добрались до Плутона. И где мы сейчас? Все еще на Плутоне! Когда же мы соберемся пересечь межзвездное пространство?
 — Кому нужны эти звезды, в конце концов?
 На лице юноши появилось раздражение, и он спрыгнул с алмазного блока.
 — В наши дни задавать такие вопросы?! Тысячу лет назад люди говорили: «Кому нужна эта Луна?» Конечно, сейчас это кажется невероятным, но все это есть в древних книгах. Сейчас до Луны сорок пять минут лету, и люди вроде Хорна Джонсона работают на Земле, а живут в Плато-сити.
 Мы воспринимаем межпланетные перелеты как само собой разумеющееся. Но однажды мы должны решиться на настоящее космическое путешествие. Многое упущено оттого, что и другие думают так же, как ты, и довольствуются тем, что имеют.
 — А почему бы и нет?
 Пейтон обвел рукой студию.
 — А если серьезно, папа? Был ли ты когда-либо полностью удовлетворен тем, что создал? Только животные испытывают чувство полного удовлетворения.
 Художник печально усмехнулся.
 — Возможно, ты и прав. Но это не изменит моего мнения. Я все равно думаю, что ты потратишь жизнь зря. Дедушка того же мнения. Он вернулся на Землю специально, чтобы увидеть тебя.
 Пейтон выглядел встревоженным.
 — Послушай, папа. Я уже сказал тебе все, что думаю. И не желаю повторять. Ни дедушка, ни весь Мировой совет не заставят меня принять другое решение.
 Пейтон сам удивился напыщенности сказанного. Отец собрался было ответить, но его прервала низкая музыкальная нота. Секунду спустя механический голос возвестил: «Вас хочет видеть отец, мистер Пейтон».
 Он торжествующе посмотрел на сына.
 — Наверное, стоило предупредить, что дедушка на пути к нам. Но я знаю твою привычку исчезать, когда тебя ищут.
 Юноша не ответил. Он посмотрел, как отец направился к двери, и улыбнулся.
 Один из стеклянных блоков, ограждавших студию, был немного отодвинут. Пейтон вышел на балкон. Внизу, на расстоянии двух миль, белела огромная бетонированная посадочная площадка, контрастируя с тенями стоящих кораблей.
 Он заглянул в комнату. Там было по-прежнему пусто, из-за двери слышался голос отца. Пейтон не стал ждать и, опершись на балюстраду, прыгнул вниз.
 Через пару секунд двое вошли в мастерскую и стали с удивлением озираться. Старшему Ричарду Пейтону на вид было лет шестьдесят, но это составляло лишь треть его истинного возраста.
 На нем была пурпурная мантия, которую носили двадцать человек на Земле и не больше ста во всей Солнечной системе. Казалось, он излучал власть. Его знаменитый и самоуверенный сын рядом с ним казался суетливым и незначительным.
 — Ну, и где же он?
 — Проклятье! Похоже, он выпрыгнул в окно. Но мы ему выскажем все, что думаем.
 Ричард Пейтон II раздраженно оттянул манжет и набрал на коммуникаторе восьмизначный номер. Ответ последовал почти незамедлительно. Ясный безликий автоматический голос непрерывно повторял: «Мой хозяин спит. Пожалуйста, не мешайте…» Раздосадованный Ричард Пейтон II выключил аппарат и повернулся к отцу. Старик смеялся.
 — Да, соображает он быстро. Опять нас провел! Мы не можем удержать его, пока он пользуется такими средствами. А я в мои-то годы не в состоянии гоняться за ним.
 Мужчины немного помолчали, а затем, взглянув друг на друга, расхохотались.




 2. ЛЕГЕНДА О КОМАРРЕ


 Милю с четвертью, пока не включился нейтрализатор, Пейтон летел камнем. Мощный поток воздуха затруднял дыхание, зато вызывал приятное возбуждение. Он падал со скоростью сто пятьдесят миль в час, а из-за близости стен громадного здания, мимо которых он проносился, казалось, что еще быстрее.
 Мягкое усилие замедляющего поля притормозило его падение в трехстах ярдах от земли. Он опустился между рядами флаеров у подножия башни.
 Его быстролет был маленькой, одноместной, полностью автоматизированной машиной. Он был автоматизирован уже триста лет назад, в момент изготовления, но его новый владелец самовольно встроил в него столько приспособлений, что никто в мире не смог бы его использовать.
 Пейтон выключил пояс-нейтрализатор — устройство хоть и устарело технически, но все же обладало полезными возможностями — и забрался в кабину. Через две минуты городские башни скрылись за горизонтом, а под быстролетом, несущимся со скоростью около четырех тысяч миль в час, простирались необитаемые Дикие земли.
 Пейтон взял курс на запад и почти сразу очутился над океаном. Ему оставалось только ждать: корабль выполнял задачу автоматически. Он откинулся в кресле, с горечью вспоминая события дня, и ему стало жалко себя.
 Он был задет сильнее, чем ожидал. То, что семья не разделяла его увлечение техникой, давно перестало волновать Пейтона. Но это растущее противостояние, достигшее пика, было чем-то новым. Он абсолютно не понимал, в чем дело.
 Через десять минут показался одинокий белый пилон, встающий из глубин океана подобно мечу Экскалибуру. Этот город был известен всему миру как Сайентия. Его более циничные обитатели называли его Колокольней Летучей Мыши. Город был построен восемьсот лет назад на острове, вдалеке от материка. В те далекие времена, когда еще не исчезли следы национализма, это было проявлением независимости.
 Пейтон приземлился на бетонированной площадке перед ангаром и направился к ближайшему входу. Грохот волн, разбивающихся о скалы в сотне ярдов, никогда не оставлял его равнодушным.
 Он остановился, вдыхая морской воздух и наблюдая за чайками и другими перелетными птицами, давно облюбовавшими этот кусочек суши для отдыха.
 Бюро генетики занимало сотню этажей в центральной части башни. За десять минут Пейтон добрался до научного городка. Еще столько же ему понадобилось, чтобы в кубомилях лабораторий и офисов разыскать нужного человека.
 Алан Хенсон II был одним из ближайших друзей Пейтона, хотя он ушел из университета Антарктики два года назад и занимался больше биогенетикой, чем инженерией. Когда у Пейтона случались неприятности — а это бывало довольно часто, — спокойный, уравновешенный друг действовал на него успокаивающе. Появление Пейтона в Сайентии было тем более естественным, что всего сутки назад Хенсон прислал ему срочный вызов.
 Биолог был рад встрече с Пейтоном, но в его приветствии чувствовалась скрытая напряженность.
 — Рад, что ты приехал. У меня есть интересные новости. Но почему ты такой мрачный? Что-нибудь случилось?
 Пейтон рассказал ему о встрече с отцом, не без прикрас.
 — Значит, они уже начали, — после некоторой паузы заметил Хенсон. — Этого следовало ожидать.
 — Ты о чем? — удивленно спросил Пейтон.
 Биолог выдвинул ящик стола и достал оттуда запечатанный конверт. В нем находились две пластмассовые таблицы с сотней параллельных прорезей различной длины. Одну из таблиц он протянул другу.
 — Ты знаешь, что это?
 — Похоже на анализ характера.
 — Правильно. Твоего, между прочим.
 — Но это не очень-то законно, правда?
 — Не бери в голову. Ключ отпечатан на обратной стороне. Там все — от степени понимания искусства до чувства юмора. В последней строке — уровень интеллектуальности. Только не задирай нос!
 Пейтон внимательно изучил карточку и слегка покраснел:
 — Не понимаю, как ты об этом узнал.
 — Не переживай, — усмехнулся Хенсон. — Теперь взгляни на этот анализ. — Он дал приятелю другую карточку:
 — Зачем, они же одинаковые!
 — Не совсем, но очень похожи.
 — И чья же эта?
 Хенсон откинулся в кресле и, взвешивая каждое слово, медленно произнес:
 — Этот анализ, Дик, принадлежит твоему предку двадцать второго поколения по мужской нисходящей линии — великому Рольфу Тордарсену.
 Пейтон вскочил, как ошпаренный.
 — Что?
 — Не шуми и сядь. Если кто-нибудь войдет — мы вспоминаем старые добрые времена в колледже.
 — Но… Тордарсен!
 — Положим, если тщательно покопаться, у каждого найдутся знаменитые предки. Но зато теперь ты знаешь, почему твой дед боится за тебя.
 — Боюсь, он опоздал. Я почти закончил курс обучения.
 — Можешь поблагодарить за это нас. Обычно мы анализируем десять поколений, в редких случаях — до двадцати. Это огромная работа. В библиотеке наследственности хранятся миллионы карточек, на каждого, кто жил с двадцать третьего века. Это совпадение было обнаружено совершенно случайно около месяца назад.
 — Как раз тогда и начались неприятности. Но я все равно не понимаю, что к чему.
 — Дик, что тебе известно о твоем знаменитом предке?
 — Не больше, чем кому-либо другому. И, разумеется, я не знаю, как и почему он исчез, если ты об этом. Разве он не покинул Землю?
 — Нет. Он покинул мир, если хочешь, но никогда не покидал Землю. Лишь несколько человек знают, Дик, что Рольф Тордарсен — человек, построивший Комарру.
 Комарра! Пейтон выдохнул эти слово, осязая привкус его загадочности. Значит, она существует. Некоторые отрицали даже это.
 — Не думаю, что тебе много известно о Декадентах, — продолжал Хенсон. — Книги по истории тщательно редактируются. А в целом история связана со Вторым Веком Электроники…
 В двадцати тысячах миль над поверхностью Земли по своей вечной орбите вращался искусственный спутник, ставший обиталищем Мирового совета. Потолок зала совета был изготовлен из цельного куска кристаллита, и членам совета на заседаниях казалось, что между ними и огромным шаром, плывущим внизу, ничего нет.
 Это была символика с глубоким смыслом. Узкоместническая точка зрения тут не имела права на существование. Здесь, как нигде, умы людей достигали высочайших вершин.
 Ричард Пейтон-старший посвятил жизнь руководству судьбой Земли. Пять лет человеческая раса жила в мире и не испытывала недостатка в том, что могли предоставить искусство и наука. Люди, руководившие планетой, могли гордиться своей работой.
 Однако старому политику было нелегко. То ли тень грядущих перемен маячила перед ними, то ли понимал он подсознательно, что близок конец пятисотлетнего застоя.
 Он включил записывающий аппарат и начал диктовать.
 Пейтон знал, что Первый Век Электроники начался в 1908 году, когда де Форест изобрел триод. В том легендарном столетии воплотили идею мирового государства, создали самолет, космический корабль, изобрели атомную энергию — то есть сделали все основные открытия, без которых была бы невозможна современная цивилизация.
 Второй Век Электроники наступил пятью столетиями позже. Его начали не физики, а врачи и физиологи. Около пятисот лет они регистрировали электрические потоки, возникающие в процессе работы мозга. Анализ оказался потрясающе сложным, но трудом нескольких поколений был завершен. Так был открыт путь к созданию первой машины, умеющей читать мысли человека.
 Но это было только начало. Раскрыв механизм собственного мышления, человек смог пойти дальше. Он смог репродуцировать его, используя вместо живых клеток транзисторы и схемы.
 К концу двадцать пятого столетия были построены первые мыслящие машины. Они были примитивными, сотни квадратных ярдов оборудования воспроизводили работу кубического сантиметра мозга. Но от этого первого шага было недалеко до создания совершенного, пригодного к использованию искусственного мозга.
 Мозг мог воспроизводить низкопробную умственную работу, был лишен таких чисто человеческих качеств, как инициатива, интуиция и любые эмоции. Но в стабильных обстоятельствах, когда его ограниченность не мешала, он мог работать, как человеческий.
 Появление механического мозга подтолкнуло человеческую цивилизацию к одному из величайших кризисов. Хотя люди по-прежнему осуществляли верховную власть и контроль за обществом, основную часть рутинной административной работы взяли на себя роботы. Человек наконец получил свободу. Он больше не ломал голову над составлением транспортных расписаний, решением продовольственных программ и балансов бюджета. Машины, столетие назад взявшие на себя всю физическую работу, внесли второй грандиозный вклад в развитие общества.
 Это возымело огромное воздействие, люди отреагировали по-разному. Одни использовали приобретенную свободу ради благородных целей, всегда привлекавших лучшие умы, — поисков истины и красоты, которые были так же неуловимы, как во времена возведения Акрополя. Были и такие, кто думал иначе.
 «Наконец-то, — говорили они, — проклятие, посланное Адаму, исчезло навсегда. Теперь можно строить города, где машины будут исполнять любые наши поручения со скоростью мысли. А с тех пор как анализаторы научились считывать скрытые желания подсознания — даже быстрее. Отныне цель жизни — удовольствия и поиски счастья. Человек заслужил это право. Мы устали от бесконечной борьбы за знания и слепого желания построить космический мост к звездам».
 Извечная мечта о стране изобилия и празднеств, древняя, как сам человек! Впервые она могла стать реальностью. Но не все разделяли эту мечту. Огни Второго Возрождения угасли, не успев разгореться. Шли годы, и все больше людей вставало на путь Декадентов. В засекреченных местах на внутренних планетах они строили города своей мечты.
 В течение века города расцветали, как странные экзотические цветы, пока почти религиозный пыл их создателей не угас. Они протянули еще одно поколение, а затем один за другим стали исчезать из памяти людей. Умирая, города обрастали сказками и легендами, количество которых росло от века к веку.
 Только один такой город был построен на Земле, и его окружала тайна. Преследуя свои цели, Мировой совет уничтожил все сведения об этом городе, даже о его местонахождении. Одни считали, что он затерялся в арктических пустынях, другие верили, что он скрыт в глубинах Тихого океана. Ничего не было известно наверняка, кроме того, что этот город — Комарра.
 Хенсон прервал рассказ.
 — До сих пор я не сказал тебе ничего нового, все общеизвестно. Остальное — секрет Мирового совета и, возможно, сотни сайентийцев.
 — Рольф Тордарсен, насколько я знаю, — величайший инженерный гений из всех известных миру. Даже Эдисон с ним не сравнится. Он заложил основы роботостроения и создал первую мыслящую машину.
 Около двадцати лет из его лаборатории лился поток блестящих открытий. Затем Тордарсен неожиданно исчез. Поговаривали, что он пытался достичь звезд. Но вот что случилось на самом деле.
 Тордарсен считал, что роботы — машины, которые до сих пор используются в нашей цивилизации, — только начало. Он пришел в Мировой совет с конкретным предложением, способным изменить лицо человечества. Что это было за предложение, мы не знаем. Но Тордарсен предупреждал, что если не сделать решительного шага, обществу грозит застой. Многие из нас считают, что это уже произошло.
 Совет категорически отказался. Роботы, как тебе известно, в те времена как раз только интегрировались в жизнь цивилизации, в мире наступило спокойствие, которое продолжалось пять веков.
 Тордарсен был горько разочарован. Декаденты интуитивно чувствовали, что этот гений — единственный, кто способен воплотить их мечты. И они убедили его отринуть мир.
 — И он это сделал?
 — Никто не знает. Но то, что Комарра была построена, — это точно. Мы знаем, где она. Знает это и Мировой совет. Есть вещи, которые невозможно утаить.
 «Это правда», — подумал Пейтон. Даже сейчас, когда люди порой исчезают, идет молва, что они отправились на поиски города мечты. Выражение «он ушел в Комарру» стало устойчивым фразеологизмом, почти утратив первоначальный смысл.
 Хенсон наклонился вперед и продолжил совершенно серьезно:
 — Есть в этом нечто странное. Мировой совет мог разрушить Комарру, но не сделал этого. Вера в существование Комарры оказывает стабилизирующее воздействие на общество. Несмотря на все достижения, среди нас еще достаточно психопатов. Совсем нетрудно под гипнозом напомнить им о Комарре. Они никогда не найдут ее, но поиски сделают их безвредными.
 Очень давно, когда город был только найден, совет отправил туда своих агентов. Ни один из них не вернулся. Это не было бесчестной игрой — просто они решили остаться. Это известно совершенно точно — они прислали отчеты. Думаю, Декаденты понимали, что если они вздумают насильно удерживать агентов, совет превратит город в пыль и прах.
 Я видел несколько донесений. Они необычны. Их можно определить лишь одним словом — экзальтация. Дик, в этом городе есть нечто такое, от чего забывают мир, друзей, семью — все! Попытайся представить, что это значит!
 Позже, когда стало очевидным, что никого из Декадентов уже нет в живых, совет сделал еще попытку. Пятьдесят лет назад — еще одну. Но на сегодняшний день из Комарры не вернулся никто.
 Пока Ричард Пейтон говорил, робот разбивал слова на фонетические группы, расставлял знаки препинания, а затем автоматически перенаправил наброски в электронное корректирующее досье.
 «Копии президенту и в мое личное дело.
 По поводу вашей записки от 22 числа и нашего утреннего разговора.
 Я встречался с сыном, а Р.П. III уклонился от встречи со мной. Он полностью определился, и мы все испортим, пытаясь принудить его. Пример Тордарсена должен послужить нам уроком.
 Мне кажется, имеет смысл заслужить его признательность, предоставив ему любую необходимую помощь. Тогда мы сможем указать ему верное направление исследований. До тех пор, пока он не знает, кто его предок, он неопасен. Несмотря на схожесть характеров, маловероятно, что он решится повторить работу Р.Т. И прежде всего, мы должны принять все меры, чтобы он никогда не смог разыскать или посетить Комарру. Если это случится, последствия могут быть непредсказуемыми».
 Хенсон закончил рассказ, но его друг ошарашенно молчал. И тогда Алан продолжил:
 — Вот мы и подошли к настоящему. К тебе, Дик. Мировой совет узнал об этом месяц назад. Зря мы сообщили им, но теперь уже поздно сожалеть. С научной точки зрения, ты — воплощение Тордарсена на генетическом уровне. Произошла одна из множества «случайностей» природы — каждые пару сотен лет в той или иной семье такое происходит.
 Ты, Дик, мог бы продолжить дело Тордарсена с того момента, где его вынудили остановиться. Ведь где-то эти разработки должны быть? Хотя вполне возможно, они утрачены навсегда. Но если остался хоть какой-то след — он в Комарре. В Мировом совете знают об этом. Потому и стараются отвлечь тебя от призвания.
 Не стоит особо беспокоиться. В совете благороднейшие умы, раз человечество до сих пор существует. Ничего плохого не случится, они не причинят тебе вреда. Но они горячо озабочены сохранением существующей структуры общества, совершеннейшей, с их точки зрения.
 Пейтон медленно встал. На минуту он почувствовал себя сторонним наблюдателем, разглядывающим фигуру по имени Ричард Пейтон III, ставшую символом, одним из ключей к будущему миру. Он с трудом пришел в себя.
 Друг молча наблюдал за ним.
 — Ты что-то недоговариваешь, Алан. Откуда у тебя все эти сведения?
 Хенсон улыбнулся:
 — Я ждал этого вопроса. Я только рупор, выбранный потому, что знаю тебя. Об остальных не могу сказать даже тебе. Но среди них много ученых, которыми, насколько я помню, ты восхищался.
 Между советом и учеными, служащими ему, всегда существовало этакое дружеское соперничество, но в последние годы наши взгляды значительно разошлись. Многие из нас полагают, что период, который совет считает вечным, — всего лишь передышка. Слишком долгий период стабильности неизбежно окончится спадом. А психологи совета берутся его предотвратить.
 У Пейтона загорелись глаза:
 — Это то, о чем я говорил! Можно присоединиться?
 — Позже. Есть более срочная работа. Видишь ли, мы вроде революционеров. Мы намерены организовать пару общественных выступлений, после которых опасность упадка отступит на тысячи лет. Ты, Дик, — один из наших катализаторов. Не единственный, надо признать. — Хенсон помолчал. — Даже если Комарра ушла в небытие, у нас есть еще один козырь в колоде. Через пятьдесят лет мы надеемся осуществить первый межзвездный полет.
 — Наконец-то! — воскликнул Пейтон. — А что вы станете делать потом?
 — Мы сообщим об этом совету и скажем: «Вот видите — теперь вы можете летать к звездам. Ну разве мы не замечательные парни?» И совету ничего иного не останется, как улыбнуться и начать переустройство. Положив начало межзвездным путешествиям, мы расправим крылья общества, и упадок будет отсрочен надолго.
 — Надеюсь дожить до этого, — сказал Пейтон. — Но что я должен делать сейчас?
 — Отправиться в Комарру, только и всего. Мы верим, что там, где других постигла неудача, тебя ждет успех. План уже разработан.
 — А где находится Комарра?
 Хенсон улыбнулся:
 — А это уж совсем просто. Она может находиться только в одном месте. Там, где не летают самолеты, где никто не живет, куда можно дойти только пешком. Это Великий заповедник.
 Старик выключил аппарат. То ли над ним, то ли под ним плыл огромный полумесяц. В своем вечном кружении маленький спутник достиг терминатора и погрузился в ночь. То там, то тут темноту нарушала россыпь огней городов.
 Это зрелище наполнило сердце старика печалью. Его жизнь подходит к концу. Умирает и культура, которую он так яростно защищал. Может, все же молодые ученые правы? Заканчивается долгий отдых, и перед миром стоит новая цель, о которой он не узнает…




 3. ДИКИЙ ЛЕВ


 Ночью корабль Пейтона летел над Индийским океаном, держа курс на запад. Ничего не было видно, кроме белеющей линии проломов напротив африканского побережья. Но навигационные приборы показывали все в мельчайших подробностях. Разумеется, ночь — не слишком надежное прикрытие, но человеческому глазу корабль все-таки не разглядеть. Что касается машин, ведущих наблюдение, — об этом позаботятся другие. Судя по всему, многие думают так, как Хенсон.
 План был продуман очень тщательно. Его детали были любовно разработаны людьми, получавшими от этого удовольствие. Пейтону следовало посадить корабль на опушке леса, так близко к энергетическому барьеру, как только можно.
 Никто, даже его незнакомые друзья, не смогли отключить энергетический барьер, не вызвав подозрений. К счастью, отсюда до Комарры всего двадцать миль ходу. Пейтон должен был завершить путешествие пешком.
 Со страшным грохотом маленький корабль приземлился в невиданном лесу. Пейтон включил в кабине тусклый свет и начал всматриваться в темноту. Ничего не было видно. Вспомнив инструкцию, он не стал открывать дверь, а устроился поудобнее и решил дождаться рассвета.
 …Он проснулся от ярких лучей солнца, бьющих прямо в глаза. Быстро обрядившись в экипировку, приготовленную для него друзьями, он открыл дверь кабины и шагнул в лес.
 Место для посадки выбрали очень продуманно, и было совсем нетрудно выйти на открытую местность, что в нескольких ярдах. Впереди простирались невысокие холмики, покрытые травой и редкими группками чахлых деревьев. Несмотря на лето и близость экватора, день стоял чудесный. Восемь лет контроля над климатом и создание огромных искусственных озер, поглотивших пустыню, давали о себе знать.
 Наверное, впервые в жизни Пейтон ощутил природу такой, какой она была до появления человека. Но она не показалась ему дикой, что было странно. Пейтон не знал, что такое тишина. Его всегда окружал рокот машин или отдаленный рев скоростных лайнеров, едва различимый в заоблачной высоте стратосферы.
 Здесь не было этих звуков, машины не пересекали энергетический барьер, опоясывающий заповедник. Здесь слышались только шум ветра в траве и невнятное жужжание насекомых. Такая тишина вызвала у Пейтона беспокойство, и он включил радио, как поступил бы почти любой человек его времени.
 Миля за милей Пейтон шагал по холмистой местности Великого заповедника
 — самой большой на земном шаре территории с естественной природой. Идти было легко: нейтрализаторы, встроенные в экипировку, не давали чувствовать вес. Его сопровождала ненавязчивая музыка — спутник человека со дня изобретения радио. И несмотря на то, что достаточно было нажать на кнопку, чтобы связаться с кем угодно на планете, он ощущал себя первооткрывателем и временами совершенно явственно понимал, что чувствовали Стэнли или Ливингстон, впервые попавшие в эти края более тысячи лет назад.
 К счастью, Пейтон оказался неплохим ходоком и к полудню прошел половину пути. Он перекусил под хвойными деревьями, завезенными с Марса. Эти экземпляры поставили бы в тупик любого старого исследователя — Пейтон же не увидел в них ничего особенного.
 Он собирал в кучку использованные банки, когда заметил стремительно приближавшийся к нему объект. Но пока тот был слишком далеко, чтобы определить, что же это такое. Пейтон не видел зверей, но они-то его могли видеть. Он с интересом наблюдал за приближением незнакомца.
 Никогда прежде Пейтон не встречал львов, но сейчас без труда узнал это великолепное животное. К чести Пейтона надо признать, что он только разок взглянул на стоящее рядом дерево, — а взглянув, сразу почувствовал себя увереннее.
 Он знал, что по-настоящему опасных животных на свете больше нет. Заповедник был чем-то средним между огромной биолабораторией и национальным парком, который ежегодно посещали тысячи людей. Совершенно очевидно, что, если его обитателей не трогать, они ответят тем же. В целом это соглашение работало безупречно.
 Животное было настроено дружелюбно. Быстро подбежав к человеку, лев ласково потерся об его бок, а когда Пейтон поднялся, проявил искренний интерес к пустым консервным банкам и повернулся к путешественнику с совершенно неотразимым выражением на морде.
 Пейтон рассмеялся, открыл банку и аккуратно положил ее содержимое на плоский камень. Лев с благодарностью принял подношение. Пока он ел, Пейтон быстро пролистал указатель путеводителя, которым его снабдили предусмотрительные незнакомые сторонники. Там имелось несколько страничек о львах с фотографиями для инопланетных посетителей. Информация внушала оптимизм. За тысячу лет научного разведения характер царя зверей значительно улучшился. За последнее столетие он съел только двенадцать человек. В ходе расследования в десяти случаях животное было оправдано, два оставшихся происшествия признаны недостоверными.
 Но в книге ничего не говорилось о нежелательных встречах со львами и не сообщалось, нормально ли подобное дружелюбие животного.
 Пейтон не был особенно наблюдателен. Только через некоторое время он заметил на правой передней лапе льва тонкий металлический браслет, на котором были выбиты цифры и буквы, а также официальная печать заповедника.
 Этот лев не был диким животным. Возможно, он вырос среди людей. Скорее всего, это один из суперльвов, выведенных биологами и отпущенный на свободу для улучшения популяции. Некоторые из них — Пейтон знал это из научных докладов — умны, как собаки.
 Он быстро сообразил, что лев способен понимать множество простых слов, особенно означающих еду. Даже для нынешнего времени это был великолепный экземпляр, на добрый фут выше своих древних сородичей, живших десять веков назад.
 Когда Пейтон снова тронулся в путь, лев побежал за ним. Пейтон не сомневался, цена этой дружбы — банка синтетической говядины, но ведь каждому приятно, когда его слушают и не пытаются возражать. Поразмыслив, он решил, что Лео — вполне подходящее имя для его нового знакомого.
 Не успел Пейтон пройти и нескольких сот ярдов, как в воздухе перед ним вдруг что-то ярко вспыхнуло. Путешественник сразу понял, что это такое, но от неожиданности застыл на месте, ошалело моргая. Лео поспешно скрылся из виду. «М-да, — подумал Пейтон, — в случае опасности от него будет мало пользы». (Впрочем, позже он пересмотрел эту точку зрения.) Проморгавшись, Пейтон обнаружил висящее в воздухе объявление, мигающее разноцветными огоньками:
 «ВНИМАНИЕ! — ВЫ ПРИБЛИЗИЛИСЬ К ЗАПРЕТНОЙ ЗОНЕ! ПОВОРАЧИВАЙТЕ НАЗАД!
 Распоряжение, принятое на заседании Мирового совета».
 Внимательно прочитав текст, Пейтон оглянулся, ища поблизости проектор. И вскоре обнаружил прибор в металлическом ящике, не слишком тщательно спрятанном недалеко от дороги.
 Быстро открыв ящик универсальным ключом, полученным в Комиссии по электронике после первого периода обучения, путешественник склонился над ним и через пару минут вздохнул с облегчением: проектор оказался простым и реагировал на все, что движется по дороге. В ящике находился и фоторегистратор, но он был отключен. Ничего удивительного — ведь иначе каждое пробегающее мимо животное заставляло бы прибор включаться. Это была удача. Значит, никто никогда и не узнает, что Ричард Пейтон III шел этой дорогой.
 Он подозвал Лео, который медленно вернулся с довольно пристыженным видом. Объявление исчезло. Пейтон попридержал переключатель, давая возможность пройти Лео, после чего захлопнул крышку и продолжил путь, гадая, что его ждет впереди.
 Но не успел он одолеть и ста ярдов, как к нему сурово обратился бесплотный голос. Он не сообщил ничего нового, но о некоторых взысканиях, которыми угрожал голос, Пейтон не знал.
 Забавно было наблюдать за мордой Лео, пытавшимся определить источник звука. Вскоре Пейтон обнаружил еще один проектор и отключил его до того, как тот сработал. «Лучше свернуть с дороги, — подумал Пейтон. — Кто знает, сколько еще устройств вдоль нее понатыкано».
 Он сумел заставить Лео идти по металлической поверхности дороги, а сам пошел вдоль обочины. На отрезке в четверть мили лев выявил еще две ловушки. Создатели последней, похоже, отказались от попытки убедить путешественника. И просто предупреждали:
 «БЕРЕГИСЬ ДИКИХ ЛЬВОВ!»
 Пейтон посмотрел на Лео и расхохотался. Тот не увидел повода для веселья, но дипломатично промолчал. Позади в последний раз вспыхнул и погас автоматический знак.
 Было непонятно, зачем вообще нужны эти знаки. Разве что для отпугивания случайных посетителей. Тех, кто знает, куда идет, вряд ли собьешь с пути таким образом.
 Неожиданно дорога резко свернула вправо, и перед Пейтоном открылась Комарра. И хотя он увидел то, что ожидал, зрелище поразило его. Взгляду путешественника предстало огромное пространство, вырубленное в джунглях, наполовину занятое черной металлической конструкцией.
 Город имел форму конуса с уступами высотой примерно восемьсот ярдов и около тысячи — по диагонали. Как глубоко он уходил под землю, Пейтон мог только догадываться. Он остановился, пораженный размерами и необычностью странного сооружения, и, немного постояв, снова медленно двинулся вперед.
 Город ждал, как, хищник, притаившийся в логове. Хотя гостей теперь было немного, он всегда их ждал, готовый принять. Иногда они поворачивали назад после первого или второго предупреждения. Некоторые возвращались, дойдя до самого входа. Но большинство, забравшись так далеко, решались войти.
 По мраморным ступеням Пейтон поднялся к высокой металлической стене с черным отверстием, похожим на вход. Лео бесшумно следовал за ним, внося дополнительный штрих в это странное окружение.
 На последней ступеньке Пейтон остановился, набрал номер на коммуникаторе, подождал соединения и медленно произнес в микрофон:
 — Муха в прихожей. — После чего дважды повторил фразу, чувствуя себя при этом довольно глупо. «У кого-то не все в порядке с чувством юмора», — подумал он.
 Ответа не последовало. Так и было условлено. Но Пейтон не сомневался, что его сообщение получено. Скорее всего — в одной из лабораторий Сайентии, так как в номере имелся код Западного полушария.
 Пейтон открыл самую большую банку с мясом и вытряхнул ее содержимое на Мрамор. Потом запустил пальцы в львиную шерсть и потрепал Лео по загривку:
 — Тебе лучше остаться здесь. Я могу вернуться не скоро. Не ходи за мной.
 Подойдя к порогу, Пейтон обернулся. Лев был доволен угощением и не пытался следовать за ним. Он сидел на задних лапах и провожал человека трогательным взглядом. Пейтон помахал ему и отвернулся.
 Дверь как таковая отсутствовала — только гладкое черное отверстие в изогнутой металлической поверхности. Это было довольно странно. Непонятно, о чем думали строители — ведь животные так любопытны.
 Отверстие было очень черным. И хотя стена находилась в тени, вход не мог быть настолько черным. Пейтон вытащил монетку и бросил ее в отверстие. Звук падения успокоил его, и Пейтон шагнул вперед.
 Тщательно отрегулированная распознающая схема проигнорировала монету, как игнорировала случайных животных, забегавших в этот черный портал. Но присутствия человеческого мозга было достаточно для приведения в действие реле. На мгновение экран, через который прошел Пейтон, наполнился энергией, а затем вновь потух.
 Пейтону показалось, что он слишком долго не может найти точку опоры, но не это удивило его больше всего. Гораздо удивительней был мгновенный переход от темноты к внезапному свету, от гнетущей тропической жары — к знобящему холоду. Перемена произошла так внезапно, что он задохнулся. Ощущение дискомфорта заставило его обернуться в поисках арки, через которую он зашел.
 Но ее не было. Ее там никогда не было. Он стоял на высоком металлическом возвышении в центре большой круглой комнаты с дюжиной арок по окружности. Он мог пройти в любую — если бы только они не находились на расстоянии сорока ярдов от него.
 На мгновение Пейтона охватила паника. Он почувствовал, как бешено забилось сердце, а ноги онемели. Одинокий, он присел на помост и попытался оценить ситуацию логически.




 4. СИМВОЛ МАКА


 Что-то мгновенно переместило его от черного входа в центр комнаты. Этому могло быть только два объяснения, оба в достаточной степени фантастичные. Либо внутри Комарры что-то не так с пространством, либо его строители владели тайной перемещения материи.
 С тех пор как люди научились передавать звук и изображение с помощью закодированных радиоволн, они мечтали о возможности передачи материи. Пейтон взглянул на платформу, на которой стоял. В ней вполне могло скрываться электронное оборудование. Да и на потолке очень примечательная выпуклость.
 Но как бы там ни было, трудно представить лучшее средство для отваживания нежеланных гостей. Он поспешно соскочил с помоста. Это место не из тех, где стоит задерживаться.
 Досадно было сознавать, что без этого устройства ему отсюда не выбраться, но он решил думать и беспокоиться о чем-нибудь одном. Когда разведывательная экспедиция в Комарру будет завершена, он завладеет этой и всеми другими ее тайнами.
 В сущности, он не был самонадеянным. Между Пейтоном и создателями города лежали пять столетий поиска и исследований. В городе можно было найти много нового, но ничего, что невозможно понять. Выбрав наугад один из выходов, Пейтон приступил к изучению города.
 Машины следили за ним, ожидая своего часа. Созданные для одной цели, они слепо следовали ей. Давным-давно они даровали покой и забвение утомленным умам их создателей. Они готовы были подарить их каждому входящему в Комарру.
 Препарирование человеческой души со всеми ее надеждами, мечтами и страхами было нелегкой задачей. Синтезаторы еще долго не начнут работать. До тех пор, пока не будет готов более щедрый прием, гостя станут развлекать.
 Неуловимый гость доставил маленькому роботу немало хлопот, прежде чем тот все-таки нашел его, ибо Пейтон, изучая город, быстро перемещался из помещения в помещение. Наконец машина застыла в центре маленькой круглой комнаты, оборудованной магнитными переключателями и освещенной яркой люминесцентной лампой.
 Согласно показаниям приборов, Пейтон находился всего в нескольких футах, но четыре линзовых глаза робота не отмечали его присутствия. Сбитый с толку робот стоял неподвижно, нарушая тишину негромким урчанием моторов и периодическим фырканьем реле.
 Пейтон с интересом наблюдал за машиной, стоя на узеньком помосте в десяти футах от земли. Перед ним находился металлический цилиндр на платформе с маленькими колесиками. Все колеса были ведущими. Цилиндр был абсолютно гладким, без каких-либо конечностей, и только кольцо линзовых глаз и решетки на месте систем звуковой речи нарушали его первозданную целостность.
 Было забавно наблюдать за растерянностью машины — ее жестяные мозги раздирала противоречивая информация. Робот знал, что Пейтон должен находиться в комнате, но его «зрение» свидетельствовало об обратном. Он принялся кружить по комнате. Пейтон сжалился и спустился с помоста. Машина тотчас же остановилась и выдала формулу приветствия.
 — Меня зовут Эй-пять, я отведу вас, куда пожелаете. Пожалуйста, отдавайте мне приказания в стандартных для робота выражениях.
 Пейтон был порядком разочарован. Это был самый обыкновенный робот. В городе, построенном Тордарсеном, он рассчитывал встретить что-нибудь поинтереснее. Однако машина, если правильно ее использовать, может оказаться очень полезной.
 — Спасибо, — сказал Пейтон, осознавая бесполезность подобной благодарности. — Отведи меня, пожалуйста, в жилые кварталы.
 Хотя Пейтон был уверен, что город полностью автоматизирован, он рассчитывал найти в нем союзников — людей. Они могли помочь ему, в крайнем случае — хотя бы не оказать сопротивления.
 Без единого слова маленькая машина развернулась на колесиках и выкатилась из комнаты. Коридор, по которому она вела гостя, заканчивался красивой дверью, открыть которую обычным способом было невозможно. Но Эй-пять знал секрет. При их приближении толстая металлическая плита тихо скользнула вбок. Робот вкатился в тесную комнатку, похожую на коробку.
 Пейтон подумал, что снова очутился в передатчике материи, но помещение оказалось обычным лифтом. Судя по времени, лифт поднялся почти на вершину города. Когда дверь отворилась, Пейтону показалось, что он попал в другой мир.
 Коридоры нижних этажей были тусклыми, однообразными, чисто утилитарными. Здесь же Пейтон обнаружил просторные холлы и залы, обставленные весьма роскошно. Двадцать шестое столетие было временем вычурных декораций, ярких красок, сложной игры цветов, глубоко презираемых в более поздние века. Но Декаденты превзошли и собственное время. Оформляя Комарру, они использовали ресурсы не только искусства, но и психологии.
 За всю жизнь нельзя было пересмотреть всей живописи, резьбы, всех фресок и гобеленов, которые до сих пор оставались яркими, как в первый день создания. Было ужасно несправедливо, что такое поразительное место заброшено, пустынно, скрыто от мира. Пептон, как ребенок, бегал от одного чуда к другому, утратив весь свой научный пыл.
 Здесь были работы гения, возможно, величайшего за все время существования мира. Но этот непревзойденный гений был болен духом, он отчаялся и разуверился. И тут Пейтон понял, почему создателей Комарры прозвали Декадентами.
 Искусство Декадентов одновременно привлекало и отталкивало. В нем не было зла, оно существовало просто вне морали. Пожалуй, основной его настрой — усталость и разочарование. Через некоторое время Пейтон, который никогда не отличался чрезмерной восприимчивостью к искусству, почувствовал душевную тоску. Но он не мог оторваться от созерцания этих шедевров.
 Наконец Пейтон обернулся к роботу:
 — Кто-нибудь живет здесь сейчас?
 — Да.
 — И где же они?
 — Спят.
 Почему-то это показалось совершенно естественным. Пейтон безумно устал и в последний час попросту боролся со сном. Что-то неодолимо тянуло его ко сну, практически принуждало. Изучением тайн Комарры он займется завтра. Времени достаточно. Сейчас он хотел только спать.
 Он машинально последовал за роботом, который вывел его из анфилады залов в длинный коридор. Вдоль стен тянулись металлические двери, украшенные смутно знакомым символом, но Пейтон никак не мог его вспомнить. Сонное сознание еще вяло пыталось решить эту задачу, когда машина остановилась перед одной из дверей, тут же скользнувшей в сторону.
 Роскошно застланное ложе в полутемной комнате неудержимо манило к себе. Уже ничего не сознавая, Пейтон поплелся к нему. Когда он почти погрузился в сон, теплое ощущение удовлетворенности согрело его душу. Он узнал символ на двери, хотя его мозг слишком устал, чтобы понять его значение.
 Это был мак.
 В действиях города не было злобы и вероломства. Он был безликим исполнителем задачи, для которой предназначался. Все, кто входил в Комарру, охотно принимали ее дары. Этот гость был первым в истории города, кто отверг их.
 Интеграторы стояли наготове уже давно. Но беспокойное, пытливое сознание ускользало от них. Они могли подождать, как ждали на протяжении последних пяти веков.
 И вот по мере того, как Пейтон погружался в сон, защита этого странно упрямого сознания стала рушиться. Глубоко внизу, в сердце Комарры, включились реле, и синтезированный интеграторами сложный комплекс электронных импульсов медленными потоками начал приливать и отливать через вакуумные трубки. Та форма сознания, которая была Ричардом Пейтоном III, перестала существовать.
 Пейтон заснул мгновенно. На какое-то время он отключился полностью. Но вскоре к нему стали возвращаться неясные обрывки сознания, а потом он начал грезить.
 Странно, но это был его любимый сон, реальный, как никогда прежде. Всю жизнь Пейтон любил море. Однажды со смотровой площадки дальнелета он увидел острова Тихого океана невероятной красоты. Он так и не побывал на них, но часто мечтал жить на каком-нибудь отдаленном, тихом, мирном острове, не заботясь ни о будущем, ни о судьбах мира.
 Эта мечта знакома почти всем в тот или иной период жизни. Пейтон был достаточно разумен, чтобы понять: через два месяца такой жизни он просто спятит от скуки и вернется. Но в снах мало рассудка — и он снова лежал под покачивающимися пальмами, волны прибоя разбивались о рифы, а солнце отражалось в лазурной воде, как в зеркале.
 Видение было настолько ярким и правдоподобным, что даже в забытье Пейтон подумал: сон не может быть таким реальным. И тут все кончилось. Так резко, словно оборвалось, и этот «обрыв» привел его в чувство.
 Разочарованный, Пейтон лежал с закрытыми глазами, пытаясь вернуть утраченный рай. Но все было бесполезно: что-то било в его голову, не давая уснуть. Да и постель стала чертовски твердой и неудобной. Он решил выяснить, что же его разбудило.
 Пейтон считал себя реалистом. Всякие философские материи не трогали его. Поэтому шок оказался намного сильнее, чем у менее развитой личности на его месте. Никогда раньше он не сомневался, что абсолютно нормален, а вот тут пришлось. Потому что звуком, разбудившим его, был шум прибоя, разбивавшегося о рифы. Он лежал на золотом песке лагуны. Ветер пел в пальмах. Его теплые прикосновения ласкали Пейтона.
 Сначала Пейтон попытался убедить себя, что все еще спит. Но вскоре у него не осталось ни малейших сомнений в реальности происходящего. Пока человек в здравом уме, ему никогда не перепутать реальность со сном. Если в мире вообще существует реальность, то это была она.
 Постепенно чувство удивления исчезло. Пейтон поднялся на ноги, песок осыпался с него золотым дождем. Прикрыв глаза от солнца, он окинул взглядом пляж.
 Место казалось ему знакомым. Он знал, что немного дальше находится деревня. Скоро Пейтон присоединится к друзьям, с которыми ненадолго расстался в мире, о котором уже начал забывать.
 Почти исчезла память о молодом инженере — он не мог вспомнить его имя,
 — который так стремился к знаниям и славе. В той, другой жизни он знал этого глупца очень хорошо. Здесь очевидна тщетность его амбиций.
 Он лениво брел по пляжу. Последние воспоминания о призрачной жизни таяли с каждым шагом подобно деталям сновидений при ясном свете дня.
 На другой стороне мира трое очень озабоченных ученых в пустынной лаборатории не отрывали глаз от многоканального коммуникатора необычной конструкции. Он молчал уже девять часов. В первые восемь сообщений не ожидалось, но запланированный сигнал запаздывал уже более чем на час.
 Алан Хенсон вскочил в нетерпении:
 — Мы должны что-то делать! Я его вызову!
 Двое других нервно переглянулись.
 — Вызов могут засечь.
 — Не смогут, если они не следят за нами. А если и следят, я не скажу ничего необычного. Пейтон поймет, если он в состоянии ответить.
 Если Пейтон и имел представление о времени, то теперь утратил его. Только настоящее было реальным. Прошлое и будущее скрылись за непроницаемой завесой, как великолепный ландшафт скрывается за стеной дождя.
 Пейтон наслаждался настоящим и был удовлетворен. Ничего не осталось от беспокойного, мечущегося духа, который отправился на поиски новых знаний. Ему больше не нужны были знания.
 Позже он никогда не мог вспомнить о своей жизни на острове. У него было много друзей, но их имена и лица исчезли без следа. Любовь, умиротворение, счастье — все это было с ним на краткий миг. Помнил он только пару последних мгновений своей жизни в раю.
 Странно, что все кончилось так, как начиналось. Опять он находился на берегу лагуны. Но стояла ночь, и он был не один. Полная луна плыла низко над океаном. Ее длинный серебряный хвост протянулся до конца мира. Немигающие неподвижные звезды горели в небе, точно бриллианты. Они были прекраснее, чем в забытом небе забытой Земли.
 Однако Пейтон думал о другой красоте. Он склонился к фигуре, лежавшей на золотом песке — не более золотом, чем ее небрежно разметавшиеся волосы. Затем рай задрожал и растаял. От мучительной боли расставания со всем, что он любил. Пептон громко закричал. Только стремительность перемены спасла его разум. Когда все было кончено, он почувствовал себя Адамом в момент изгнания из рая.
 Звук, вернувший его, был обычнейшим в мире звуком. Ничто другое не достигло бы его сознания в том убежище. Это был всего лишь писк коммуникатора.
 Звон замер, как только он машинально нажал на кнопку приема. Нужно было что-то ответить незнакомому собеседнику. Кто такой Алан Хенсон? Вскоре контуры реальности приобрели четкость. Все еще ошеломленный, Пейтон сидел на кушетке, обхватив голову руками, пытаясь заново сориентироваться в реальности.
 Он не спал и был уверен в этом. Он как будто прожил другую жизнь, а теперь заново возвращался к прежнему существованию, как после амнезии. И хотя Пейтон был все еще не в себе, он сделал четкий вывод: в Комарре нельзя спать.
 Характер и воля Ричарда Пейтона III возвращались из небытия. Он неуверенно поднялся на ноги и вышел из комнаты все в тот же длинный коридор с множеством дверей. Наконец до него дошел смысл изображенного символа.
 Вряд ли он замечал, куда идет. Стоящая перед ним проблема поглотила все его внимание. Мышление приобретало привычную четкость, и он начал понимать суть проблемы. Пока это была только теория, но вскоре он испытает ее на практике.
 Человеческое сознание — вещь тонкая, скрытая, не имеет прямого контакта с окружающим миром и берет знания и опыт у органов чувств. Мысли и эмоции можно записывать и хранить, как в более древние времена человек записывал звук с помощью магнитной пленки.
 Если эти мысли спроецировать на другое сознание, когда оно спит или находится в забытьи и органы чувств как бы оцепенели, оно воспримет их как чувственную реальность. Нет способа раскрыть этот обман, как невозможно отличить прекрасную запись симфонии от живого исполнения.
 Все это было известно давно, но создатели-Комарры применили его впервые в мире. Где-то в городе работают анализаторы мыслей и желаний людей, входящих в Комарру. Строителями города было предусмотрено хранилище для записей всех ощущений и переживаний, испытанных человеком. Из этого материала можно было конструировать любое будущее.
 Теперь Пейтон понял меру гениальности творца Комарры. Машины проанализировали его глубочайшие побуждения и создали мир из его сокровенных мыслей и подсознательных желаний. Овладев при удобном случае его сознанием, машины вложили туда созданную ими реальность.
 Неудивительно, что в его сновидении, в том полузабытом уже раю, было все, к чему он стремился. Неудивительно, что и через века люди ищут в Комарре забвения.




 5. ИНЖЕНЕР


 Пейтон окончательно опомнился, когда услышал за спиной шум колес. Вернулся маленький робот, бывший его гидом. Вне сомнения, большие машины были удивлены тем, что случилось с их подопечным. Пейтон выжидал, а в голове его медленно складывался план.
 Эй-пять заново повторил свой спич. Было довольно странно видеть столь примитивную машину в месте, достигшем наивысшего развития в области автоматики. Но позже Пейтон понял, что робот упрощен умышленно. Нет смысла загружать сложную машину тем, с чем без труда справится простая.
 Пейтон больше не слушал робота. Он знал, что все роботы обязаны выполнять распоряжения человека до тех пор, пока не получат другого приказа, противоречащего предыдущему. Даже проекторы города, подумал он, криво улыбаясь, подчинялись неосознанным и безмолвным приказам его подсознания.
 — Отведи меня к проекторам мыслей, — потребовал Пейтон.
 Как он и ожидал, робот не шелохнулся.
 — Не понимаю.
 Пейтон воспрянул духом и снова почувствовал себя хозяином ситуации:
 — Подойди сюда и не двигайся, пока не получишь другого приказа.
 Селекторы и переключатели робота перелистали инструкцию и не нашли противоречащего приказа. Машина на колесиках медленно двинулась вперед. Теперь у нее не было пути назад. Она не сдвинется с места, пока не прикажет Пейтон или кто-либо другой не даст команды-отбоя. Робот попал под гипноз любимого трюка хулиганистых малышей.
 Пейтон проворно раскрыл сумку с инструментами, без которых не обходится ни один инженер: универсальный гаечный ключ, отвертка, автоматическая дрель и, самое важное, атомный резак, способный в доли секунды продырявить самый толстый слой металла. Затем с завидной ловкостью он принялся разбирать ничего не подозревающего робота.
 Конструкция робота была простой, и вскрыть его не составило никакого труда. Ничего сложного не оказалось ни в системе контроля, ни в управлении. На всякий случай Пейтон обездвижил робота.
 Затем ослепил и одно за другим вытащил все электронные «чувства». Скоро машина стала просто цилиндром, набитым бесполезными железяками. Почувствовав себя мальчишкой, посягнувшим на священные дедушкины часы, Пейтон притаился и стал ждать того, что неминуемо должно случиться.
 Довольно неосмотрительно было разбирать робота так далеко от главной машины. Роботу-транспортеру понадобилось пятнадцать минут, чтобы выбраться из центра. Но услышав вдалеке звук колесиков, Пейтон понял, что его расчет был верным. Аварийная команда на подходе.
 Транспортер был обычным грузовиком с автоматическими руками, способными ухватить и погрузить поврежденного робота. Похоже, он был слеп, хотя, вне сомнения, обладал всеми качествами, необходимыми для выполнения поставленной задачи.
 Пейтон подождал, пока тот не собрал несчастного Эй-пять. Затем запрыгнул в кузов, стараясь держаться подальше от механических конечностей. Он не хотел, чтобы его по ошибке приняли за испорченного робота. К счастью, большая машина ничего не заметила.
 Пейтон спускался с этажа на этаж, минуя жилые кварталы, помещение, где его обнаружили, еще ниже, туда, где еще не бывал. Город менялся по мере спуска.
 Исчезли роскошь и великолепие верхних уровней. Их сменили неприспособленные для людей, насквозь продуваемые коридоры, чуть больше отверстий для гигантских кабелей. К счастью, и они закончились. Грузовик проехал через огромные раздвижные ворота — он добрался до цели.
 Ряды панелей с реле и Механическими переключателями, казалось, были бесконечны. И хотя Пейтону не терпелось спрыгнуть со своего неуклюжего скакуна, он предпочел добраться на нем до главной панели управления. Наконец он спрыгнул и проследил движение транспортера в какой-то еще более отдаленный уголок города.
 Ему было любопытно, станут ли суперавтоматы ремонтировать Эй-пять. Нанесенный урон был достаточен для того, чтобы маленькую машину просто отправили на свалку. Чувствуя себя голодным, внезапно попавшим на пир, Пейтон принялся жадно изучать диковинки города.
 За пять часов он прервался лишь один раз, чтобы послать друзьям условленный сигнал. Он хотел поделиться успехом, но слишком велик был риск перехвата. Обследовав основные цепи, он выяснил функции основных узлов и перешел к изучению второстепенного оборудования.
 Все было так, как он и ожидал. Его главным открытием было то, что анализаторы и проекторы мыслей сходились непосредственно под полом и их можно было контролировать. У него не сложилось полного представления о принципе работы — нужны были месяцы для разгадки всех тайн. Главное — он нашел их и сможет отключить в случае необходимости.
 Чуть позже он обнаружил монитор. Это была небольшая машина, напоминающая распределительный щит старинной телефонной станции, но значительно сложнее. Кресло оператора представляло забавное зрелище: оно было приподнято над землей и прикрыто сверху решеткой из проволоки и кристаллическими брусками. Это была первая из обнаруженных Пейтоном машин, предназначенных для использования человеком. Возможно, в первые дни возникновения города строители использовали его для установки оборудования.
 Пейтон не решился бы использовать монитор, но на контрольной панели была четкая инструкция. Немного поэкспериментировав, он подключился к одной из цепей, медленно наращивая мощность и контролируя красную отметку опасности.
 Ему стало очень хорошо. Он не выходил из рамок своей личности, но ощущал мысли и образы, совершенно чуждые его разуму. Он заглядывал в другой мир сквозь окна чужих сознаний.
 Казалось, его тело находится одновременно в двух местах, но ощущения реального Ричарда Пейтона III были намного ярче. Теперь он понял значение опасной черты. Неизбежным результатом повышенной интенсивности чужого вторжения стало бы безумие.
 Пейтон отключил прибор, чтобы подумать без постороннего вмешательства. Теперь понятно, почему робот сказал, что все обитатели города спят. В Комарре есть люди, находящиеся под влиянием проекторов мыслей.
 Он мысленно вернулся в длинный коридор с сотнями металлических дверей. Он проехал множество таких галерей, и теперь ему было совершенно ясно, что основная часть города — этакие громадные пчелиные соты, в ячейках которых находятся тысячи людей, ушедших в сон из жизни.
 Одну за другой он проверил цепи на панели управления. Основная часть бездействовала, но около пятидесяти были в порядке. И каждая хранила мысли, желания и эмоции человека.
 Теперь, пребывая в полном сознании, Пейтон понял, что это был трюк. Но понимание не принесло удовлетворения. Он видел изъяны этого синтетического мира, мог объяснить, как цепенеет сознание от прилива простеньких, но ярких эмоций.
 Да, все оказалось очень просто. Но для спящих этот мир реален. Реален настолько, что Пейтон сам тоскует об утраченном.
 Около часа Пейтон изучал миры пятидесяти спящих. Это было увлекательно и отталкивающе одновременно. За час он узнал о человеческом мышлении и его тайниках больше, чем мог вообразить. Закончив, он долго сидел возле машины, анализируя полученные знания. Он помудрел на много лет, а собственная юность вдруг оказалась такой далекой…
 Во-первых, он узнал, что злые и извращенные желания, иногда смущавшие и его, — удел всего человечества. Создателей Комарры не заботили проблемы добра и зла, и машины были их верными слугами.
 Приятно было сознавать правильность своей теории. Пейтон понял, что не должен вот так просто уйти. Если он еще раз уснет в этих стенах, то может не вернуться. Ему был дан шанс, и он его использовал.
 Проекторы мыслей нужно вывести из строя, да так, чтобы роботы никогда не смогли восстановить их. Хотя роботы умеют исправлять обычные неполадки, вряд ли они сумеют восстановить машины после умышленного разгрома, задуманного Пейтоном. После этого Комарра станет неопасной. Она не поймает в свои сети ни его, ни кого-либо из будущих визитеров.
 Прежде всего необходимо найти спящих и вернуть их к жизни. Это было нелегкой задачей, но, к счастью машинный уровень был оборудован стандартными поисковыми моновизорами. С их помощью можно видеть и слышать абсолютно все, что происходит в городе. Нужно просто сфокусировать направленные лучи в нужную точку. Пейтон мог спроецировать в случае необходимости даже собственный голос. Правда, не изображение. Этот тип машин был незнаком строителям Комарры.
 Очень скоро Пейтон разобрался с управлением и для начала осмотрел окрестности города. Он обнаружил много любопытных местечек, заглянул и в лес. Ему было интересно, здесь ли еще Лео, и через какое-то время он нашел вход.
 Да, все было так же, как и день назад. В нескольких ярдах от стены лежал верный Лео, повернув голову в сторону города. На расстоянии казалось, что он смотрит прямо человеку в лицо. Пейтон был тронут. Ему даже захотелось впустить Лео в Комарру. После ночных экспериментов он особенно остро чувствовал необходимость моральной поддержки.
 Методично обследовав стену, окружавшую город, и обнаружив на уровне земли потайные ходы, Пейтон обрадовался. По ним можно выйти из города. Даже если он включит машину по перемещению материи, перспектива будет не из приятных. Он предпочел бы старый, испытанный метод физического перемещения в пространстве.
 Все выходы были закрыты, и это в какой-то мере озадачило Пейтона. Он начал искать робота. И вскоре обнаружил одного из двойников Эй-пять, деловито катившегося по коридору с каким-то таинственным поручением. К счастью, он подчинился команде беспрекословно и открыл дверь.
 Пейтон направил луч за пределы стен и сфокусировал в нескольких шагах от Лео. Затем ласково позвал его:
 — Лео!
 Лев испуганно огляделся.
 — Привет, Лео. Это я, Пейтон.
 Лев в непонимании прошелся по кругу и беспомощно уселся на прежнее место.
 Пейтону с трудом удалось убедить льва подойти к входу. Лев узнал его голос и как будто подчинился, но был сильно встревожен и нервничал. Он помедлил у входа. Ему не нравились ни Комарра, ни молчаливый робот.
 Очень терпеливо Пейтон уговаривал Лео идти за роботом. Он уламывал его и так и сяк, пока не убедился, что лев его понял. Затем он обратился к роботу и приказал отвести льва в зал управления. И, подбодрив, наконец, животное, оставил эту странноватую парочку.
 Довольно неприятным открытием оказалось то, что он не может заглянуть внутрь комнат со знаком мака. Они были защищены от лучей и любого другого контроля. Моновизор не мог проникнуть за этот пласт пространства.
 Впрочем, Пейтон не был сильно обескуражен, поскольку надеялся использовать другой способ разбудить спящих. Заглянув в их внутренний мир, он не испытал особой симпатии, и только чувство долга вынуждало не оставлять попыток разбудить их. Эти люди не заслуживали участия.
 Внезапно Пейтона пронзила ужасная мысль. Интересно, что проекторы вытянули из его сознания в той забытой идиллии, из которой он столь неохотно вернулся? Неужели его потаенные мысли так же постыдны?
 Мысль была неприятной, но Пейтон отбросил ее, устраиваясь за пультом управления. Сначала он отключит цепи, а потом разрушит проекторы. Чары, которыми Комарра околдовала людей, исчезнут навсегда.
 Пейтон потянулся было к выключателям, но не закончил движения. Бережно, но очень крепко четыре металлических руки сжали его тело. Пытаясь высвободиться, Пейтон принялся брыкаться, но его по воздуху перенесли от пульта управления в центр комнаты. Здесь металлические руки выпустили его.
 Больше разозленный, чем испуганный, Пейтон обернулся. В нескольких ярдах от него стоял самый сложный из всех виденных им роботов. Он достигал семи футов в высоту и опирался на дюжину надувных шин.
 Из различных частей его металлического тела торчали щупальца, руки, прутья и другие приспособления непонятного назначения. Две группы конечностей занимались то ли сборкой, то ли разборкой машины, узнав которую, Пейтон ощутил стыд.
 Пейтон медленно рассматривал противника. Было ясно, что это робот высшего класса. Но он использовал против человека физическую силу, а робот не должен этого делать. Только по приказу другого человека робот может пойти на такой шаг. Следовательно, здесь, в городе, существовала жизнь, сознательная и враждебная.
 — Кто ты? — спросил Пейтон, обращаясь не к роботу, а к тому, кто стоял за ним.
 Без паузы, необходимой машине для ответа, размеренный механический голос, не похожий на усиленную человеческую речь, ответил:
 — Я — Инженер.
 — Выйди, дай мне посмотреть на тебя.
 — Ты меня видишь.
 Голос и сами слова были настолько нечеловеческими, что злость Пейтона мгновенно сменилась чувством удивления и недоверия.
 Этой машиной не управлял человек. Это был такой же автомат, как и все остальное в городе. Но в отличие от них и всех других роботов мира, этот обладал сознанием и волей.




 6. КОШМАР


 Пейтон дикими глазами уставился на машину. Он почувствовал, как на голове зашевелились волосы, но не от страха, а от перевозбуждения. Его визит сюда был не напрасен — перед ним стояла тысячелетняя мечта.
 Уже давно машины обладали интеллектом. Теперь, наконец, они обрели самосознание. Это был секрет Тордарсена, тайна, которую хотел сохранить совет.
 — Я рад, что ты все понял, — продолжил бесстрастный голос. — Так будет проще.
 — Ты можешь читать мои мысли? — удивился Пейтон.
 — Естественно. Я делаю это с момента твоего появления здесь.
 — Понятно, я это учту. И что ты собираешься со мной делать? — мрачно поинтересовался Пейтон.
 — Я должен удержать тебя от разрушения Комарры.
 «Звучит разумно», — подумал Пейтон.
 — А если я сейчас уйду, тебя это устроит?
 — Да, это было бы хорошо.
 Пейтон не смог не улыбнуться. Инженер — все-таки робот, несмотря на всю его близость к человеку. Он не умел врать, и это могло дать Пейтону некоторое преимущество. Он должен выведать его секреты с помощью хитрого трюка. Но робот опять прочитал его мысли:
 — Я этого не допущу. Ты и так узнал слишком много. Ты должен уйти, иначе я применю силу.
 Пейтон решил отступить на время. Так он сумеет по крайней мере определить пределы разумности машины.
 — Но прежде чем я уйду скажи мне, почему тебя назвали Инженером?
 — Когда у роботов случаются серьезные поломки, я их устраняю, — с готовностью заговорил робот. — Смогу заново построить Комарру в случае необходимости. Если все функционирует нормально, я нахожусь в состоянии покоя.
 Состояние покоя — чуждое для сознания человека понятие. Ему показалось забавным, что Инженер отделял себя от остальных роботов.
 — А если что-нибудь случится с тобой?
 — Нас двое. Второй в состоянии покоя. Один может исправить другого. Однажды, триста лет назад, это пригодилось.
 Система безупречна. Комарра на миллионы лет защищена от случайностей. Создатели города оставили этих вечных стражников, а сами ушли в свои грезы. Неудивительно, что и после их смерти Комарра продолжает исполнять свое странное назначение.
 Какая трагедия, что гений этих людей пропал без пользы! Секреты Инженера совершили бы революцию среди роботов, обновили бы мир. После этой первой конструкции был ли предел открытиям?
 — Нет, — неожиданно сказал робот. — Тордарсен говорил, что когда-нибудь роботы станут умнее людей.
 Странно было слышать, что машина произносит имя своего создателя. Так вот о чем мечтал Тордарсен! Хотя Пейтон был почти готов к этому, непросто было согласиться с таким заявлением. В конце концов, между человеком и роботом лежит огромная пропасть.
 — Не больше, чем между человеком и животными, от которых вы произошли — так сказал однажды Тордарсен. Вы, люди, — просто более сложные роботы. Я проще, но эффективнее. Вот и вся разница.
 Пейтон тщательно обдумал это заявление. Если признать, что человек — всего лишь сложный робот, машина с живыми клетками вместо проводков и вакуумных трубок, тогда, конечно, однажды будет создан более совершенный робот. И этот день станет последним днем превосходства человека. Машины могут остаться слугами, но они будут умнее своих хозяев.
 В огромной комнате с рамками анализаторов и панелями с реле было очень тихо. Инженер внимательно следил за Пейтоном, продолжая ремонт.
 Пейтон почувствовал отчаяние. Присущий ему дух противоречия захватил его целиком. Он должен выяснить устройство Инженера! Иначе на повторение открытия Тордарсена уйдет вся жизнь!
 Но все было бесполезно. Робот одним прыжком оказался возле Пейтона:
 — Ты не должен строить планов против меня. Если ты надумаешь убежать через эту дверь, я брошу тебе в ноги энергетический блок. Моя возможная ошибка на таком расстоянии — менее пяти миллиметров.
 Никто не может укрыться от анализаторов мысли. Едва созревший у Пейтона план стал мгновенно известен Инженеру.
 И Пейтон, и Инженер были одинаково поражены неожиданным вторжением. Внезапно словно золотая торпеда пронеслась в воздухе, и на скорости пятьдесят миль в час полтонны костей и мускулов врезались в робота.
 В воздух взлетели щупальца. Затем со страшным треском Инженер рухнул на пол. Лео задумчиво лизнул лапу и склонился над поверженной машиной.
 Он не совсем понимал, что это за блестящее животное, которое угрожало хозяину. Такой толстой кожи он не встречал со времени неудачной стычки с носорогом много лет назад.
 — Молодец! — радостно завопил Пейтон. — Держи его!
 У Инженера сломались главные конечности, а щупальца были слишком слабы, чтобы причинить кому-либо вред. Пейтон еще раз вспомнил о своей бесценной сумке с инструментами. Когда он закончил работу, Инженер был обездвижен, однако ни одно из нервных окончаний Пейтон не тронул. Что бы там ни было, это напоминало бы убийство.
 — Можешь отойти, Лео, — сказал он, закончив работу.
 Лев отошел с неуклюжей грацией.
 — Очень сожалею, — лицемерно произнес Пейтон, — но тебе известна моя точка зрения. Ты можешь говорить?
 — Да, — ответил Инженер. — Что ты теперь собираешься делать?
 Пейтон улыбнулся. Пять минут назад тот же вопрос задал он. Интересно, когда же появится двойник Инженера? Другой робот знает о Лео, и если лев опять решит попробовать силу, у них могут возникнуть неприятности. Может, например, погаснуть свет.
 Лампы потухли, и стало темно. Лео тревожно рыкнул. Пейтон чертыхаясь достал фонарик и включил его.
 — Это ничего не меняет. Можешь включить свет.
 Инженер не ответил, но лампы зажглись.
 «Кто на всем белом свете; — подумал Пейтон, — может бороться с противником, способным читать твои мысли и следить за подготовкой к защите? Надо стараться не думать ни о чем, что может дать противнику преимущество, например о…» — он вовремя остановился. И какое-то время блокировал мысли, пытаясь проинтегрировать функцию Армстронга. Затем взял сознание под контроль.
 — Послушай, — сказал он, — я предлагаю тебе сделку.
 — Что это? Я не знаю такого слова.
 — Это не имеет значения. У меня такое предложение. Позволь мне разбудить людей и дай мне схему твоих основных цепей. И тогда я уйду, не причинив тебе вреда. А ты исполнишь приказ своих создателей, и все останется, как было.
 Возможно, человек стал бы возражать в такой ситуации, но не робот. Его мозг оценил предложение за тысячную долю секунды, перебрав при этом все варианты.
 — Очень хорошо. Я вижу, ты собираешься выполнить соглашение. Но что означает слово «шантаж»?
 Пейтон покраснел:
 — Это неважно. Обычное человеческое выражение. Я надеюсь, твой… коллега скоро явится?
 — Он уже ждет. Ты присмотришь за своей собакой?
 Пейтон улыбнулся. Ждать от робота познаний в зоологии — это уже чересчур.
 — Ну, львом, — поправился робот, прочитав его мысли.
 Пейтон сказал Лео несколько слов и покрепче ухватил его за загривок. Не успел он сложить губы в приветственную улыбку, как в комнату вкатился другой робот. Лео зарычал и попытался вырваться, но Пейтон успокоил его.
 На вид Инженер-2 был очень похож на своего коллегу. Даже тем, что тут же подошел к Пейтону и влез в его мысли.
 — Я вижу, ты хочешь пойти к спящим. Следуй за мной.
 Пейтон устал от приказаний. Почему бы роботу не сказать «пожалуйста»?
 — Следуй за мной, пожалуйста, — излишне подчеркнуто повторил робот.
 Пейтон пошел за ним.
 Они опять оказались в коридоре с сотнями дверей, помеченных знаком мака. Робот подвел человека к одной из них и остановился.
 Металлическая плита медленно скользнула в сторону, и Пейтон не без опаски ступил в полумрак комнаты.
 На кровати лежал очень старый человек. На первый взгляд он казался мертвым. Разумеется, дыхание замедлено до предела. Пейтон остановился над ним и сказал роботу:
 — Разбуди его.
 Где-то в центре города поток импульсов, направляющих мысли от проектора, прекратился. Никогда не существовавший мир превратился в руины.
 На Пейтона уставились два горящих глаза, в них сверкал огонь безумия. Взгляд был направлен сквозь пришедшего, а из тонких губ непрерывным потоком лилась непонятная Пейтону речь. Снова и снова старик выкрикивал слова, которые могли быть именами людей и названиями мест из мира снов. Это было ужасно и трогательно.
 — Прекрати! — закричал Пейтон. — Ты вернулся в реальность.
 Сверкающие глаза словно только сейчас заметили его. С огромным трудом старик приподнялся.
 — Ты кто? — И, не дожидаясь ответа, закричал дребезжащим голосом: — Наверное, ты — кошмарный сон! Убирайся отсюда, дай мне проснуться!
 Преодолевая отвращение, Пейтон положил руку на иссохшее плечо.
 — Не беспокойся — ты проснулся. Ты что-то помнишь?
 Казалось, старик не слышал его:
 — Да, наверное, это кошмарный сон. Но почему я не могу проснуться? Найран, Крессидор, где вы? Я не могу отыскать вас!
 Как Пейтон ни старался, ему никак не удавалось привлечь внимание старика. Отчаявшись, он обернулся к роботу:
 — Верни его назад.




 7. ТРЕТЬЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ


 Медленно безумный отключился. Хилое тело повалилось на кушетку, и лицо вновь превратилось в безжизненную маску.
 — Они все безумны? — спросил Пейтон.
 — Он не безумен.
 — Что ты имеешь в виду? Он, безусловно, сумасшедший.
 — Он много лет пребывает в трансе. Представь, что ты уехал в далекую страну и совершенно изменил образ жизни, забыв обо всем, что знал в прежней жизни. В конце концов ты будешь знать о ней не больше, чем в раннем детстве. Если бы каким-то образом ты вернулся в прошлое, то тоже так себя вел бы. Не забывай, жизнь во сне для него реальна, он живет так много лет.
 Все это похоже на правду. Но откуда у Инженера такая проницательность? Пейтон обернулся к нему в изумлении, но, как обычно, получил ответ без вопроса.
 — Тордарсен говорил мне об этом в один из тех дней, когда мы еще строили Комарру. Уже тогда некоторые спящие находились в трансе по двадцать лет.
 — В один из дней? Когда это было?
 — Более пятисот лет назад.
 Эти слова вызвали в воображении Пейтона странную картину. Он представил одинокого гения, одного среди роботов, возможно, вообще без друзей. Все они ушли в свои сны.
 Но Тордарсен был связан с миром жаждой творчества, пока не закончил работу. Два Инженера, возможно — вершина электроники, были его величайшим достижением, шедевром.
 Жалость и отвращение овладели Пейтоном. Лучше, чем когда-либо он осознал, что работа озлобившегося гения, посвятившего делу всю жизнь, не должна пропасть. Ее нужно вернуть миру.
 — Все спящие похожи на этого? — спросил Пейтон.
 — Все, кроме новичков. Те еще в состоянии помнить свою прежнюю жизнь.
 — Покажи мне кого-нибудь.
 Следующая комната не отличалась от предыдущей, но человеку, лежащему здесь, было не больше сорока.
 — Как долго он здесь?
 — Всего несколько недель. Это первый посетитель за много лет перед твоим приходом.
 — Разбуди его, пожалуйста.
 Спящий медленно открыл глаза. Они были не безумными, а жалостными и удивленными. Человек отряхнулся от воспоминаний и сел. Первый его вопрос был вполне разумным:
 — Зачем ты позвал меня назад? Кто ты?
 — Я только что избавился от мыслепроектора. Я хочу разбудить всех, кого еще можно спасти.
 Проснувшийся горько рассмеялся:
 — Спасти! От чего? Сорок лет я бежал от мира, а ты хочешь утащить меня обратно? Уходи, оставь меня в покое!
 Но Пейтон был не намерен так просто отступать.
 — Ты полагаешь, этот придуманный мир лучше реального?
 Мужчина опять невесело рассмеялся:
 — Реальность для меня — Комарра. Мир ничего мне не дал — так зачем мне туда возвращаться? Я нашел здесь покой, и это все, что мне нужно.
 Пейтон резко повернулся и вышел. За спиной у него послышался облегченный вздох спящего. Он знал, когда проиграл. И теперь понял, почему хотел оживить остальных.
 Не потому, что это было нужно для дела, — это было нужно ему самому. Он хотел убедить себя, что Комарра — зло. И теперь понял, что это не так. Везде, даже в Утопии, найдутся люди, которым мир не приносит ничего, кроме горя и разочарований.
 Со временем их будет меньше и меньше. В темные времена, тысячу лет назад большинство людей были несчастны. Как бы ни был прекрасен мир будущего — в нем останется горе. Так за что осуждать Комарру, дающую надежду на покой?
 Он больше не станет экспериментировать. Твердая убежденность и самонадеянность Пейтона пошатнулись. Заснувшие в Комарре не нуждаются в его благодеяниях.
 Он снова повернулся к Инженеру. Желание покинуть город росло с каждой минутой, но оставалась еще самая важная работа. Как обычно, робот предвосхитил вопрос:
 — Следуй за мной, пожалуйста. У меня есть все, что ты хочешь.
 Они не вернулись, как и предполагал Пейтон, на уровень с лабиринтами контрольных машин. Они поднялись в маленькую круглую комнату на самом верху. Здесь не было окон, если не считать таковыми странные панели в стенах. Возможно, от особых манипуляций они становились прозрачными.
 Это была студия. Осознав, кто работал здесь много веков назад, Пейтон воззрился на нее с благоговением. Стенные полки были уставлены древними книгами, к которым пять веков никто не прикасался. Казалось, Тордарсен покинул студию пару часов назад. К чертежной доске у стены был прикреплен незаконченный набросок.
 — Похоже, что-то ему помешало, — заметил Пейтон, больше сам для себя.
 — Так и было.
 — Что ты хочешь сказать? Разве он не присоединился к остальным, когда создал тебя?
 Трудно поверить, но ответ был таким же бесстрастным, как все, что говорил робот:
 — Создав нас, он все еще не был удовлетворен. Он не был похож на других и часто повторял, что нашел свое счастье в строительстве Комарры. Снова и снова он говорил, что присоединится к остальным, но всегда находилось что-то, что нужно было доделать. Так продолжалось до того дня, когда мы нашли его лежащим в этой комнате. Он остановился. Я вижу в твоем мозгу слово «смерть», но не знаю, что оно означает.
 Пейтон молчал. Ему казалось, что кончина великого ученого не была печальной. Озлобление, омрачавшее жизнь, покинуло его. Он познал радость созидания. Он был величайшим из всех художников, пришедших в Комарру. И теперь его труд не пропадет.
 Робот приблизился к стальному столу и, сунув щупальца в ящик, достал толстый том с металлическими застежками. Молча он протянул книгу Пейтону, и тот дрожащими руками открыл ее. В книге было не менее тысячи страниц из очень тонкого и прочного материала.
 На титульном листе твердой и уверенной рукой было выведено:
 «Рольф Тордарсен Заметки по субэлектронике Начато: 2-й день 13-го месяца 2598 года».
 Ниже находилась еще запись, которую было трудно разобрать, — похоже, она появилась в бешеной спешке. Понимание обрушилось на Пейтона стремительно, как экваториальный рассвет.
 «Тому, кто это прочтет.
 Я, Рольф Тордарсен, не найдя понимания у своего времени, посылаю это в будущее. Если Комарра еще существует, вы видели творение рук моих и избежали ловушки, предназначенной для неразвитых умов. Значит, вы способны отнести эти знания в мир. Передайте их ученым и расскажите, как использовать. Я сломал барьер между Человеком и Машиной. Отныне они должны делить будущее поровну».
 Пейтон несколько раз перечитал послание, и сердце его наполнилось теплым чувством к давно умершему предку. Это был блестящий план. Только так, и никак иначе, можно было обезопасить послание, отправленное векам, и быть уверенным, что оно попадет в надежные руки. Интересно, имелся ли этот план у Тордарсена, когда он присоединился к Декадентам, или он возник позже? Этого уже не узнать никогда.
 Он снова взглянул на Инженера и представил мир, где все роботы будут обладать самосознанием. Похоже, он заглядывал еще дальше в туманное будущее.
 Робот не знает условностей человека, его жалких слабостей. Он никогда не изменит логике, не поддастся себялюбию и амбициям. Он будет дополнять человека.
 Пейтон вспомнил слова Тордарсена: «Отныне они должны делить будущее поровну».
 Пейтон прервал свои грезы. Все это случится — если случится — через сотни лет. Он подошел к Инженеру.
 — Я готов уйти. Но я вернусь.
 Робот обернулся.
 — Стой и не двигайся! — приказал он.
 Пейтон с удивлением посмотрел на Инженера. И тут он разглядел выпуклость в потолке, точно такую, как та, которую он обнаружил, когда только вошел в город.
 — Эй! — закричал он. — Я не хочу…
 Но было уже поздно. За ним находился темный экран, чернее черной ночи. Перед ним была лесная опушка. Был вечер, и солнце почти касалось деревьев.
 Неожиданно позади раздалось хныканье. Очень испуганный лев недоверчиво вглядывался в лес. Лео не понравилась транспортировка.
 — Ничего, все позади, старина, — примиряюще сказал Ричард. — Нельзя их осуждать за желание избавиться от нас как можно скорее. Между нами говоря, мы доставили им массу хлопот. Пошли, мне не хочется ночевать в лесу.
 На другом конце мира группа ученых даже не подозревала о размерах их триумфа. В Центральной башне Ричард Пейтон II обнаружил, что его сын не гостил последние два дня у кузин в Южной Америке и готовил к возвращению блудного сына подобающую речь.
 Далеко от Земли Мировой совет строил планы, чтобы задержать приход Третьего Возрождения.
 А виновник всех тревог ничего об этом не знал и жил в тот момент без забот.
 Пейтон медленно спустился по мраморным ступеням от таинственного входа, чей секрет он пока не разгадал. Лев следовал чуть позади, оглядываясь и негромко порыкивая.
 Они пошли вместе по металлической дороге мимо низкорослых деревьев. Пейтон был рад, что солнце еще не село. Ночью дорога мерцала, словно радиоактивная, и на фоне звезд кривые деревья выглядели не очень привлекательно.
 На повороте он задержался и оглянулся на изогнутые металлические стены с черными отверстиями. Ощущение победы исчезло. Он знал, что, пока живет, не забудет того пресыщенного покоем и удовлетворенностью мира, что лежит за этими стенами.
 В глубине души он ощущал страх перед этим чувством удовлетворенности. Любое достижение мира меркло перед обессиливающей негой, которую дарила Комарра. На миг к нему явилось ужасное видение. Словно он, сломленный и старый, бредет по этой дороге в поисках забытья. Он пожал плечами и пошел дальше.
 Подойдя к кораблю, Пейтон воспрянул духом. Он вновь раскрыл книгу и пробежал взглядом по страницам, испещренным мелким почерком, пьянея от перспектив обладания. Давным-давно здесь проходили караваны с золотом и слоновой костью для жен царя Соломона. Но все драгоценности — ничто по сравнению с этим фолиантом. Вся мудрость Соломона не смогла бы представить новую цивилизацию, которая стоит за строчками этой книги.
 Пейтон запел, хотя делал это крайне редко, в особых случаях. Песня была очень старой, она пришла из мира, где еще не было атома, межпланетных путешествий, даже просто полетов по воздуху. В ней говорилось о цирюльнике из Севильи — где-то могла быть эта Севилья?
 Лео молчал, сколько мог. И наконец присоединился к Пейтону. Дуэт получился не самым удачным.
 Когда наступила ночь, лес и все его секреты скрылись за горизонтом. Лицом к звездам, рядом с Лео, стерегущим его, Пейтон сладко уснул.
 На сей раз — без сновидений.