--------------------------------------------- Платов Леонид Мгновение Леонид Платов Мгновение Экспедиция прибыла к озеру ночью. Вскоре все уже спали в наспех разбитых палатках. Только молодой археолог Федотов ворочался в углу на кошме. Радостное нетерпение мешало ему заснуть. Стоило зажмурить глаза, как начинало казаться, что он еще покачивается в седле. Горная тропа ведет круто вверх. Вдруг скалы расступаются, и видишь все вокруг на сотни километров. Марево зноя колышется над лесами. Однако успеваешь только бросить взгляд - и тотчас ныряешь вниз, в ущелье. Спуск почти отвесный. Чувствуешь себя мухой, ползущей по стеклу. До отказа натягиваешь повод, откидываешься на круп лошади. И вот уже дно ущелья. Быстрый ручей бойко побренькивает галькой. И только клочок неба сияет вверху, в узком просвете между скалами... Федотов надеялся, что до таинственного горного озера, цели путешествия, доберутся засветло. Однако ночь застала еще в пути. Скрипя седлами, негромко переговариваясь, двигались всадники, следуя вереницей за таджиком-проводником. Наконец что-то протяжно закричали впереди, и все остановились. Большое водное пространство угадывалось у подножья спуска - оттуда тянуло прохладой, сыростью. Но напрасно Федотов всматривался в темноту. Вдали виднелись не то тучи, не то горы, многоплановый фон, - чем дальше, тем светлее. Рядом чернели силуэты деревьев. - Оно? - спросил Федотов спутника почему-то шепотом. - Где же оно?.. - А вон, внизу! Совсем близко было долгожданное озеро - вернее, звезды, отражавшиеся в нем. Звезды были очень яркие, большие, непривычно большие; они вспыхнули сразу все, будто кто-то раскрыл сундук с жемчужными ожерельями у самых ног. Василий Николаевич, начальник экспедиции, приказал разбивать лагерь. Здесь предстояло ждать до утра. Но как далеко еще было до утра! Некоторые участники экспедиции заснули сразу. Другие долго умащивались, зевая и переговариваясь сонными голосами. Василий Николаевич, сидя на корточках, копошился у радиоприемника. Он искал в эфире Москву, - обычное его занятие по вечерам. - Привычка, - пояснял он усмехаясь. - Где бы ни был: в командировке ли, дома ли, в экспедиции, всегда, прежде чем уснуть, стараюсь услышать бой часов на Спасской башне... Федотов сердито натянул одеяло на голову. - Не спится? - обернулся Василий Николаевич, и карманный фонарик, стоявший на полу, осветил снизу его полное доброе озабоченное лицо. - И мне, представьте!.. Какая-то тревога в воздухе, не правда ли? Какое-то беспокойство разлито, ожидание чего-то. Как перед грозой... Это странно... Небо ясно, туч нет... Он нагнулся над радиоприемником, продолжая вертеть верньер настройки. Вдруг внятный женский голос сказал с протяжными, чуть гортанными интонациями: - ...Выводите жителей из домов на площадь, разверните питательные и медицинские пункты. Центр, по нашим данным, пройдет далеко от города, однако не исключено, что... Голос оборвался сразу, как и возник. Спокойно и размеренно передавал диктор последние известия, где-то попискивала морзянка, Лемешев пропел несколько тактов из "Снегурочки", - предостерегающий женский голос не появлялся больше, как ни вертели верньер. - К кому она обращалась? Зачем? - недоумевающе бормотал Василий Николаевич. - Какой-то центр... Далеко от города... Вы что-нибудь поняли, товарищ Федотов? Но тут, как капли с большой высоты, упали над миром двенадцать медленных гулких ударов. ...Улегся уже и Василий Николаевич и вскоре как-то по-детски зачмокал губами во сне. Два или три раза проводник выходил проведать стреноженных коней. А молодой археолог все не мог уснуть. Над странным предостережением, перехваченным по радио, думал недолго. Мысли вернулись к озеру, притаившемуся там, внизу. Итак, он добрался до него наконец. Не очень быстро, спустя несколько лет после того, как впервые узнал о нем. Но все-таки добрался, как обещал. Что бы сказала об этом девушка, которая послала его к озеру?.. "Ведь вы из тех, кто ловит солнечных зайчиков на стене", - пошутила она тогда. (Кажется, это была восточная поговорка, образное определение мечтателя.) Однако вот он здесь, на берегу горного озера, а завтра поутру вместе с водолазами спустится на дно его. Федотов постарался представить себе наружность девушки. Странно! Это долго не удавалось ему. Почему-то лучше всего запомнились брови. Тоненькой полоской они сходились у переносицы, а к вискам приподнимались, отчего лицо казалось крылатым. Но сначала он увидел ее в профиль. Она сидела на одной с ним скамейке, уткнувшись в книгу. Губы ее забавно шевелились - наверное, зубрила что-нибудь. Федотов не успел ничего больше заметить, потому что между ними уселся очень толстый гражданин и тотчас же, удовлетворенно вздохнув, развернул "Вечернюю Москву". Осень в том году была ранняя, но денек выдался солнечный, и все скамейки на Тверском бульваре были заняты. За спиной звенели трамваи. Рядом хлопотливо осваивали мир малыши. С озабоченным видом они лепили песочные куличи, возили взад и вперед игрушечные грузовики и, пронзительно визжа, прыгали через веревочку. Толстый гражданин, сидевший рядом с Федотовым, переменил позу. На мгновенье мелькнул из-за газеты девичий профиль. Сейчас учебник лежал на коленях у девушки, а она мечтательно смотрела вдаль. Она показалась Федотову очень красивой и таинственной. Потом на бульваре появился щенок, такой лохматый, что глаз и носа почти не было видно. Его восхищали опавшие листья, которые, шурша, носились по дорожке, и он с радостным лаем гонялся за ними. Федотов снова искоса взглянул на девушку и ужаснулся. Она смеялась! В панике он приподнялся со скамьи, готовый бежать. Конечно же, смеялась над ним - неуклюжим провинциальным ротозеем, который пялит на девушек глаза. Однако, проследив за направлением ее взгляда, он успокоился. Нельзя было без смеха наблюдать за забавными прыжками щенка. - Сколько хлопот ему осенью, - ободрившись, сказал Федотов. - Все листья шуршат... - Что?! - Сосед с газетой внезапно встрепенулся, как от толчка, и уставился на Федотова. - Я говорю: шуршат листья, - пробормотал тот. - А... - сказал сосед таким тоном, точно и не ожидал услышать от него ничего более умного, и снова уткнулся в газету. Девушка задумчиво посмотрела на Федотова. Нет, это не был бульварный приставала, искатель приключений. Просто юнец лет восемнадцати, нечто долговязое, неуклюжее, светловолосое и очень робкое. Уши у него сейчас были пунцовые, как два пиона. - Щенку очень весело осенью, - сказала она, протяжно и твердо выговаривая слова. - Ему кажется, что все листья играют с ним... И она опять улыбнулась. Так завязался разговор - с помощью щенка. - Какой лохматый! - подивилась девушка. - Да, странный, - подтвердил Федотов. - Я еще не видел таких. Потом он вспомнил несколько подходящих к случаю историй о собаках. Говорить приходилось очень громко, потому что любитель "Вечорки" по-прежнему сидел между ними. По-видимому, он принадлежал к числу тех людей, которые прочитывают газету вплоть до объявлений. Федотов подумал, что они разговаривают с девушкой, как через стену. Но не слишком удобно было и "стене". Толстяк стал раздраженно качать ногой, переброшенной через ногу. Тогда юноша и девушка скромно встали и ушли. Федотов говорил и говорил не переставая. Он очень боялся, что его новая знакомая воспользуется первой же паузой в разговоре и скажет: "Ну, мне пора", или: "Извините, меня ждут". Нельзя было допускать пауз в разговоре. - Я провалился на экзаменах в институт, - объявил он с места в карьер. И добавил: - Не хочу, чтобы вы думали обо мне лучше, чем я есть на самом деле... По его словам, подвела "проклятая" математика, которая с детства не давалась ему. - Но я одолею ее за зиму, - сказал Федотов. - Мне нужно одолеть ее! Не закончив института, я не смогу стать подводным археологом... - Подводным?.. Никогда не слышала о такой профессии - подводный археолог. - Все дело, может быть, в том, что я из Запорожья, - объяснил Федотов. Неподалеку от нас строили Днепрогэс. А я очень хорошо ныряю... Когда начали строить Днепрогэс, Федотов был еще мальчишкой. Летом, понятно, пропадал по целым дням у реки. На спор нырял и оставался почти минуту на дне Днепра, а для посрамления маловеров показывал вещественное доказательство - речной песок или гальку. Как-то он поднял со дна старинную русскую гривну, в другой раз - заржавленный наконечник копья. Азарт его возрастал с каждой новой находкой. Но главный триумф был впереди. Однажды он нащупал на дне что-то тяжелое, твердое. Именно в этом месте водолазы, расчищавшие русло для бетонных быков плотины, обнаружили целый клад. Это были доспехи времени Киевской Руси, много веков пролежавшие в речном песке. Огромный богатырский меч с длинной рукояткой едва подняли на плечи четыре школьника, а Федотов, кряхтя, покатил за ними круглый щит. Эта находка, обогатив местный краеведческий музей, вместе с тем определила и судьбу Федотова. Он не пошел ни в строительный техникум, ни в технологический институт, как большинство его сверстников. Он решил стать археологом, и именно подводным!.. Простодушная откровенность этого юноши подкупала. Нельзя было не ответить тем же. - Вас тянет под воду, а меня в глубь земли, - пошутила девушка. И она показала толстую книгу, которую держала в руках. - "Курс сейсмологии", - вслух прочитал Федотов. - О землетрясениях... А я думал: не роман ли? - Почему? - У вас были такие глаза, когда вы закрыли книгу... - Какие же? - Мечтательные... - Вы все подмечаете... Я думала о будущем своей профессии. - К тому времени, когда вы станете сейсмологом... - Я стану им очень скоро. Я на третьем курсе. Федотов не смог удержаться от вздоха, вспомнив о "проклятой" математике. - Но ведь я значительно старше вас, - рассудительно сказала девушка. - Мне уже двадцать лет! Они немного поспорили о том, солидный ли это возраст - двадцать лет, или еще не очень. За разговором не заметили, как спустились по Столешникову переулку, прошли площадь Дзержинского и площадь Ногина и очутились на набережной. - Смотрите-ка! - удивилась девушка. - Устьинский мост! Длинная очередь медленно двигалась вниз по гранитным ступеням к пристани речных трамваев. - Вы катались когда-нибудь на речном трамвае? - спросил Федотов. - Никогда. - И я никогда. Покатаемся? Он соврал. Катался уже, и не раз. Катание на речном трамвае предпочитал всем остальным столичным развлечениям - может быть, потому, что это напоминало о Днепре. - Как легко с вами разговаривать! - признался Федотов, когда они уселись на верхней палубе. - Вам не кажется, что мы знакомы много лет? - Кажется. - А ведь я не знаю даже, как вас зовут. - Максумэ. - Павел. Смущенно улыбаясь, они обменялись рукопожатиями. - Какое у вас красивое имя - Максумэ!.. Его можно петь. Спутница Федотова посмотрела на него, не поворачивая головы, - уголком настороженного черного глаза. Что-то уж очень он расхрабрился!.. - Как красиво на реке! - сказал она, осторожно переводя разговор на другую, более безопасную тему. - Город будто позолочен, правда? Вертикальные сиреневые тени обозначали места, где улицы выходили к набережной. Многоэтажные дома были сплошь усыпаны блестками, - это заходящее солнце отражалось в окнах. Вода пылала; она текла медленно, тяжело, как расплавленный металл. Но, мельком взглянув на воду, Федотов снова повернулся к девушке. - Максумэ! - повторил он, бережно произнося понравившееся ему имя. - Это что-то восточное... Я сразу понял, что вы из какой-то сказочной страны... - Я таджичка... У нас на самом деле много красивых сказок... Вот станете археологом, приезжайте в наши горы искать затонувший город... Федотов удивился. - Затонувший? Я никогда не слыхал... Где? Когда? Затонувший город, по словам Максумэ, был одной из загадок древней исчезнувшей Согдианы. Когда-то это было могучее государство, одно из древнейших на территории СССР. Располагалось оно в бассейне реки Зеравшан, между средним течением Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. Столица его называлась Мараканд и находилась в районе теперешнего Самарканда. Согдийцы были мужественными, свободолюбивыми людьми. В 329 году до нашей эры в пределы страны вторгся Александр Македонский и неожиданно получил отпор. Засев в своих горных крепостях, запиравших вход в ущелья, согдийцы под руководством умного и храброго Спитамена оказывали македонским фалангам сопротивление в течение трех долгих лет. Особенно упорно оборонялся один город (название его утеряно), стоявший на берегу озера. На исходе третьего года запасы продовольствия кончились, начался голод, но жители не открывали ворот, предпочитая смерть позорному плену. В борьбу людей вмешалась стихия. Однажды, когда македоняне готовились пойти на очередной приступ, вдруг земля заколебалась у них под ногами. Страшный подземный грохот заглушил звуки труб, бряцание оружия и воинственные клики. Это было землетрясение. В горах Таджикистана, как известно, землетрясения очень часты. На глазах устрашенных воинов царя Александра край берега, где стоял город, со всеми его башнями и крепостными стенами, усеянными людьми, со ступенчатыми крутыми улицами и ветвистыми деревьями медленно сполз в озеро и скрылся в высоко взметнувшейся пене... Федотов, не отрываясь, смотрел на Максумэ. Эта странная история поразительно гармонировала с самой рассказчицей, с ее негромким гортанным голосом, с ее гордым и сумрачным крылатым лицом. Максумэ замолчала, а Федотов все еще неподвижно сидел и смотрел на нее. Пылкое воображение нарисовало перед ним красочную картину: широкое горное озеро, лагерь греческих воинов, охватывающий подковой осажденный согдийский город... ...С рассветом, будя эхо в горах, раздается рев сигнальной трубы. Из греческих шатров выбегают воины, торопливо пристегивая металлические наручни, нахлобучивая на головы шлемы. Слышен звон сталкивающихся щитов, бряцание мечей. Греки строятся. Знаменитая македонская фаланга ощетинилась длинными копьями. В суровом молчании защитники города ждут штурма - тридцатого или пятидесятого по счету. Площадь и узкие улицы пусты. Все население, способное носить оружие, сейчас на крепостных стенах. Бородатые лучники положили стрелы на тетивы луков. Женщины в пестрых, плотно облегающих тело одеждах склонились над ковшами, доверху наполненными кипящей смолой. Старики и подростки замерли подле груд камня. Все это - стрелы, камни, кипящая смола - сразу же хлынет на осаждающих, едва лишь те приблизятся к стенам. А в храмах идут беспрестанные моления. Оттуда доносится дребезжание молитвенных гонгов и плач маленьких детей. Снова хрипло проревела сигнальная труба. Двинулись! Греки двинулись на приступ!.. Звеня щитами, греческая пехота спускается со склона. Она все ускоряет и ускоряет шаг. Вот уже бежит, подбадривая себя воинственными кликами, выставив вперед длинные копья. Заскрипели приводимые в действие громоздкие осадные машины. Бегом проволокли к крепостному рву штурмовые лестницы. Труба звучит пронзительнее, громче!.. И вдруг оборвался рев трубы. Короткая пауза. Что это? Распался строй знаменитой фаланги. Воины Александра в ужасе разбегаются, роняя щиты и копья, падают наземь, прикрывая глаза плащом, чтобы не видеть, как страшно мстит завоевателям согдийская земля. Скалы сдвинулись с места. Высокие деревья раскачиваются, как былинки. Все громче, все яростней подземный грохот. Земля уходит из-под ног. Сотнями гибнут македоняне в разверзающихся зловещих трещинах и под осыпающимися с гор камнями. А те из греков, которым удалось укрыться на вершине горы, видят, как согдийский город, приготовившийся к отражению штурма, медленно удаляется, сползает в воду и исчезает в ней... Федотов зажмурил глаза, снова открыл их. - Я представил себе вас на стене осажденного города, - пояснил он. - На голове у вас был конусообразный шлем, а в руке копье... - На стенах города могли быть и женщины. Один из греческих историков, современник Александра, свидетельствует, что женщины в Согдиане сражались бок о бок с мужчинами... - Значит, история с затонувшим городом достоверна? - Этому верят не все... Однако я слышала, что в полдень в ясную погоду удается видеть развалины на дне. - Я бы очень хотел их увидеть, - пробормотал Федотов. Он сидел вполоборота к девушке и задумчиво смотрел на белый гребень пены, след за кормой. - Родные горы подоспели на помощь, - продолжал он, как бы думая вслух. Мгновенье - и отважные защитники города вместе с ним ушли вглубь от поражения и плена. - О! Вы так понимаете легенду? - Максумэ быстро повернулась к нему. - Я понимаю иначе. Горы, по-моему, изменили им. Подумайте: три года подряд держаться против армии Александра, выстоять - и вдруг погибнуть от какого-то подземного толчка!.. - Вы сами сказали, что они предпочли бы смерть плену. - И все-таки мне жаль их. Разве вам не жаль? В детстве, когда я слышала эту сказку, то воображала себя на стенах осажденного города рядом с его защитниками... Да, вы угадали. Только в руках у меня было не копье... - А что же? - Какой-то особый прибор, с помощью которого можно повелевать стихиями. Я предотвращала землетрясение... Вам странно, что принимаю эту старую историю так близко к сердцу? - Что вы! Нисколько!.. - Но ведь мы, таджики, - потомки древних согдийцев, - пояснила Максумэ, словно бы извиняясь за то, что с таким волнением рассказывает о землетрясении, случившемся более двух тысяч лет назад. Она помолчала. - Наверное, из-за этой истории я решила стать сейсмологом. Иногда трудно понять, почему человек выбирает ту или другую профессию... - Это верно. - А вот и Каменный мост... Сойдем здесь? - Нет, нет, - испугался Федотов. - Я прошу вас. Ну, пожалуйста!.. Мы доедем до конца - до Бородинского моста. - Однако вы хорошо разбираетесь в остановках, - лукаво сказала девушка. А говорили, что не ездили на речном трамвае... От воды потянуло прохладой. Солнце уже село. Москву все больше окутывала синева сумерек. Город постепенно терял четкость очертаний, как бы медленно отдаляясь, уплывая в ночь. Поверхность реки стала однообразной, пепельно-серой. Но вот зажглись уличные фонари, осветились окна в домах на набережной. Тотчас же по воде поплыли длинные желтые зигзаги и множество маленьких разноцветных веселых квадратиков. Москва-река надела свой вечерний наряд темно-синий, в блестках. - И вы надеетесь когда-нибудь предотвращать землетрясения? - спросил Федотов, доверчиво глядя на гордое крылатое лицо, неясно белевшее в полутьме. - Предотвращать?.. Нет. Предугадывать!.. Теперь-то я понимаю, что вмешиваться в грандиозные тектонические процессы не под силу человеку. Пока не под силу... Но можно и нужно добиваться того, чтобы отвести... Как это говорят военные? Да, "отвести угрозу внезапности", нависшую над мирными городами, поселками и деревнями. Ведь самое страшное в землетрясении - это внезапность, то, что землетрясение всегда застает врасплох. А нет на свете ничего страшнее растерянности, паники... Заметьте: землетрясения часто бывают ночью или на рассвете. Некоторые люди погибают во сне, другие не успевают выбежать из домов, прыгают из окон, спросонок мечутся по узким коридорам, топча, давя друг друга. И в довершение всего вспыхивают пожары, которые некому тушить... А каково тем, кого катастрофа застает и пути? Поезда стремглав летят под откос, неожиданно поднявшаяся волна топит пароходы... И все это происходит в мгновенье ока! В одно короткое грозное мгновенье!.. - Но как предугадать это мгновенье? - Мне еще не вполне ясно это. Но я рассуждаю так. Научились же метеорологи предупреждать заранее о надвигающихся холодах, о наводнении, урагане и других стихийных бедствиях. Люди заглянули в высокие слои атмосферы, в глубь океана. Почему же они не могут заглянуть в недра земли? Вернее, не заглянуть - не то слово, - прислушаться к тому, что творится в недрах земли. Максумэ вытащила из "Курса сейсмологии" карандаш, служивший закладкой, и подняла его, держа навесу обеими руками. - Нагнитесь! Поближе! - скомандовала она. - Вот я стараюсь сломать карандаш. Я гну его. Раздаются похрустыванья, треск. Вы слышите? - Да. - То же происходит и перед землетрясением в толще земли. Все жмется, шуршит, скрипит. Мощные пласты толщиной в десятки, сотни метров прогибаются, как этот карандаш в моих руках. Хруст и шорох нарастают, приближаются... - Шаги катастрофы, - шепотом подсказал Федотов, увлеченный описанием землетрясения. - Да, шаги... И вот - крак!.. Пласты не выдержали чудовищного напряжения. Катастрофа! Надлом! Она швырнула обломки карандаша за борт. - До сих пор сейсмологи шли только по следам катастрофы. Спору нет, изучение землетрясений имеет большое теоретическое и практическое значение. На лекции наш профессор уподобил землетрясение фонарю, который зажигается на мгновенье и освещает недра земли. Но этого мало. Мне, например, мало. Я хочу заглянуть в будущее, хочу опередить катастрофу. - Кажется, начал понимать. Пограничные заставы на путях катастрофы? - Выразились очень удачно. Да, своеобразные пограничные заставы. Длинная вереница специальных сейсмических постов в угрожаемой зоне. Мы будем там охранять наши города, мирный труд, отдых, сон наших советских людей, чутко прислушиваясь к таинственным подземным шорохам. В случае опасности сразу же оповестим о ней, чтобы можно было приготовиться. Укажем час землетрясения, определим его возможные размеры и эпицентр... Если опасность известна, более того, высчитана, измерена, - это почти уже не опасность. - Когда же будет так? - Ну, не знаю. Может быть, в 1956 году. Или в 1960-м. Даже в темноте видно было, как сияют глаза Максумэ. Такая - оживленная, порывистая, словно сбросившая оковы замкнутости, - она еще больше нравилась Федотову. Юноша подумал о том, что даже некрасивые выглядят красивыми, когда говорят о любимом деле, о своем призвании. Но что же сказать тогда о такой красавице, как Максумэ?.. Первой опомнилась девушка. - Я совсем заговорила вас! - Она со смущенным смехом отодвинулась от Федотова. - Бедненький!.. Я просто думала вслух. И со свойственной ей стремительностью меняя тему, воскликнула: - Поглядите-ка налево! Это Парк культуры и отдыха! Хорош, правда? Слева по борту проплывали купы деревьев и сверкала гирлянда огней. Река повторяла прихотливый световой зигзаг. Желтые огоньки всплывали по пути катера, как кувшинки со дна. С берега донеслась песня, - по воде звук летит очень далеко. В то лето экраны столицы обошел новый фильм "Цирк". И всюду - в парках, в метро, в трамвае - москвичи напевали полюбившуюся им песенку из фильма. (Впоследствии ее начальные такты стали позывными наших радиостанций.) Широка страна моя родная... На нижней палубе катера тотчас же подхватили песню и, как мяч, перебросили вверх: Много в ней лесов, полей и рек... - Что же вы? Помогайте, девушка! - крикнул разбитной парень в красной спортивной майке. Максумэ весело закивала и присоединилась к хору неожиданно сильным и высоким, металлического тембра, голосом. - Складно! Очень хорошо! Теперь пойдет! - одобрительно заговорили вокруг. Федотов выпятил грудь, гордясь своей спутницей. А речной трамвай все бежал и бежал вверх по Москве-реке. Мелькали тени деревьев, светлые квадраты окон. И по воде неслась песня: Широка страна моя родная. Много в ней лесов, полей и рек. Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек... Так, с песней, они добрались до Бородинского моста. - Вам куда? - спросила Максумэ Федотова, стоя на гранитных ступенях набережной. - Я живу в общежитии туристов, на углу Смоленской площади. - А я на Потылихе. Значит, в разные стороны... Нет, нет, провожать не надо! Ну, спасибо за хороший вечер!.. - Это я должен благодарить вас, - неуклюже пробормотал Федотов, задерживая в своей руке ее теплую маленькую руку. И вдруг добавил: - Я обязательно увижу затонувший город, о котором вы рассказывали!.. - О! - Девушка улыбнулась. В голосе ее прозвучали поддразнивающие нотки. Значит, вы не из тех, кто ловит солнечных зайчиков на стене? Хозяин своего слова, настойчивый, волевой?.. Ну-ну!.. Легкой поступью она пересекла улицу и стала удаляться, энергично размахивая "Курсом сейсмологии". Федотов неподвижно стоял на тротуаре и смотрел ей вслед. Почувствовав его взгляд, Максумэ оглянулась и еще раз ласково кивнула. - До свиданья, Павел, - донеслось до Федотова. Это в первый и последний раз за вечер она назвала его по имени... Беспечность молодости! Он даже не узнал ее фамилии, не спросил адрес или телефон. Просто был слишком уверен в том, что найдет ее и без адреса. Судьба так он считал - была на их стороне... Федотов вернулся в Москву через год. Он блестяще выдержал вступительные экзамены и был принят в институт. Но с Максумэ он не встретился. Напрасно гулял юноша по бульвару, где впервые увидел девушку с крылатым лицом. Напрасно высматривал ее в библиотеке Ленина, в которой занимаются студенты самых различных вузов. Напрасно дежурил у ворот университета в часы, когда заканчивались лекции. Однажды в фойе театра ему показалось, что мимо прошла Максумэ. Он бросился за ней, расталкивая толпу, бормоча извинения, спотыкаясь о ноги сидевших на стульях вдоль стены. - Максумэ! - позвал он. На оклик обернулось удивленное женское лицо со светлыми реденькими бровями. - Простите! Я ошибся... - пробормотал обескураженный Федотов. Оказывается, Москва была слишком велика для него. Все получалось здесь не так, как в простоте своей воображал он в родном Запорожье. Ему вспомнился толстяк с газетой, который в прошлом году сидел между ним и Максумэ на бульваре. Приходилось разговаривать тогда, как через стену. Может быть, и теперь их разделяет стена? Но уже настоящая, каменная? Разве нельзя предположить, что они живут в одном доме, только на разных квартирах, разгороженных капитальной стеной?.. Мысль об этом показалась Федотову такой обидной, что он решился, наконец, сделать то, с чего, собственно говоря, полагалось начать. Он пошел в канцелярию университета, где училась Максумэ. - Вам что, товарищ? - сухо спросила заведующая канцелярией, вскидывая на него глаза. - Я бы хотел узнать... затруднить, - пробормотал Федотов. - Мне нужен адрес одной вашей студентки... Она из Таджикистана, учится на четвертом курсе... - Фамилия? - Вот тут как раз затруднение... Я... я не знаю ее фамилии... Он сказал это почти шепотом, пригнувшись к столу. - Громче! Не слышу. Федотов сделал судорожное глотательное движение. Ему показалось, что все девушки, сидящие в канцелярии, оторвались, от бумаг, насторожились и иронически, вопросительно смотрят на него. - Не знаю фамилии, - повторил он громче. - Зовут Максумэ. Она, видите ли, из Таджикистана и... Он замолчал. Заведующая открыла рот, чтобы сказать, что надо сначала узнать фамилию, а потом уже приходить за справкой, но, подняв глаза, встретила такой отчаянный, умоляющий взгляд, что, неожиданно для себя, смягчилась. - Хорошо. Я посмотрю в карточках... Вскоре из закоулка между шкафами раздался ее скрипучий голос: - Каюмова Максумэ, тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения... Подходит это вам? - Да, да... Именно шестнадцатого года!.. - Каюмова у нас не учится. Перевелась в Ташкентский университет по семейным обстоятельствам... Вначале с этим было трудно, почти невозможно примириться. Федотов собирался писать в Ташкент, но подоспели зачеты, - так и не собрался. Потом поехал на практику, впервые участвовал в археологической экспедиции. Нахлынули новые яркие впечатления. С годами воспоминание о девушке с крылатым лицом потускнело, он уже неясно представлял себе ее, зато все ярче, будто поднимаясь из воды, возникал перед его умственным взором таинственный затонувший город, одна из загадок древней Согдианы. Так получилось: девушка забылась, легенда - нет... Федотов закончил институт и одновременно курсы Эпрона, ушел в армию (началась война), воевал, был ранен, демобилизовался, возвратился к прерванному войной любимому делу - к подводной археологии, новой отрасли советской археологии. Федотова видели после войны на Черном море в районе древней Ольвии, отыскивающего под водой затонувшую старинную гавань. Его видели в Феодосии, рассматривающего мраморных львов, которых шквал выбросил на берег. Его видели у Чудского озера, когда он поднимал со дна заржавелые кольчуги тевтонов. Так, шагая по дну рек, морей и озер, молодой археолог добрел и до прозрачного горного озера в горах Таджикистана. Он шел к нему издалека, в течение многих лет. Предпринятые Федотовым розыски убедили его в том, что в основе легенды о затонувшем городе лежит исторический факт. Город действительно существовал. Однако затонул ли он? На этот счет высказывались сомнения. Предполагалось, что он был осажден воинами Александра, пал и после разграбления, в отместку за слишком упорное сопротивление, был разрушен. Его начисто сравняли с землей. Так ли это?.. До утра, до спуска на дно оставалось всего несколько часов, но, как всегда бывает, они были самыми томительными. Федотов с завистью прислушался к разноголосому храпу, от которого сотрясался брезентовый полог палатки. Озеро, там внизу, под горой, волновалось, - это было слышно. Наверное, ветер поднимался в горах. Волны глухо ударяли о берег. Что-то необычное чудилось Федотову в звуках прибоя. Что же?.. Ага, прибой был не ритмичным, а каким-то лихорадочно-прерывистым, с паузами - как пульс у больного. Очень медленно стал светлеть полог палатки, постепенно окрашиваясь в бледно-желтый, затем в розовый цвет. Можно было вообразить, что находишься внутри пестрой морской раковины. И эта раковина звучала! Все сильнее, все громче!.. Озеро, видно, разыгралось не на шутку. Федотов не выдержал. Поспешно натянул сапоги, перебросил через плечо ремень с "Фэдом", - с фотоаппаратом не расставался никогда, - перешагнул через разметавшегося на кошме Василия Николаевича и вышел наружу. Солнце только поднималось из-за гор. Лучи его еще не достигли озера, лежавшего в глубокой котловине, как бы в чаше. Со всех сторон подступали к нему крутые горы. Лес начинался у самой воды. Туман, висевший над озером, придавал еще больше сказочного очарования зрелищу, которое открылось перед Федотовым. Туман колыхался, ходил ходуном, свивался в кольца. С удивлением увидел Федотов, что верхушки сосен и скал светятся вокруг. Свечение было неярким, спокойным, ровным. Как будто чья-то невидимая рука иллюминовала лес, развесив на деревьях и скалах фонарики. Если бы они горели в море, на верхушках мачт, Федотов с уверенностью сказал бы, что это огни святого Эльма, то есть небольшие скопления атмосферного электричества. Он не успел вникнуть в суть странного явления. Внимание было отвлечено. Солнце, наконец, озарило котловину. Клубясь, медленно расходился туман. Все больше приоткрывалась поверхность озера. Цвет его менялся на глазах. Сначала оно было черным, как грифельная доска, потом начало светлеть, синеть, вдруг пробежала по нему золотистая рябь, и вот, пронизанное до дна косыми лучами, оно сделалось ослепительно голубым и прозрачным. Федотов нагнулся над водой. Нет, пока не видно еще. Рано! Проводник говорил, что бывает видно только в полдень, когда солнечные лучи падают почти отвесно. И даже в полдень удается увидеть не всегда. Поверхность воды для этого должна быть совершенно гладкой, зеркально-гладкой. Сказочное видение возникает тогда в хрустальной синеве. Покачиваются в такт колебаниям рыбачьей лодки полуразрушенные крепостные башни, белеют еле различимые прямоугольники домов. Но видение смутно, расплывчато. Да и появляется оно только на миг. Потянуло ветром с гор, набежала быстрая рябь, и все исчезло внизу, без следа, как подводный мираж. Может быть, это и впрямь мираж, обман зрения? За развалины города легко принять причудливые обломки скал, нагромождения подводных камней, вокруг которых раскачиваются густые заросли водорослей. Только спустившись на дно, можно решить эту загадку. Федотов нетерпеливо взглянул на часы-браслет. Ну, недолго уже осталось ждать! Через полчаса побудка, затем завтрак, и вот, наконец, Федотов и его помощники наденут водолазные скафандры, чтобы прямо с берега двинуться широким фронтом в глубь озера. Он ясно представил себе, как бредет по улицам затонувшего города. Это будет удивительное путешествие - не только по дну озера, но и во времени. Двадцатый век останется наверху, за сомкнувшейся над головой хрустально-синей преградой. Здесь, под водой, в зыбком струящемся сумраке, все еще четвертый век до нашей эры. Водолазы осторожно ступают сапогами со свинцовыми подошвами по скользким, покрытым илом плитам древней мостовой. Подходят к домам, наполовину зарывшимся в песок. Распугивая рыб, раздвигают водоросли, закрывающие вход. Проникают внутрь, включают свет прожекторов, чтобы прочесть письмена на стенах. Потом бережно поднимают наверх бесценный археологический улов: оружие, черепки посуды, обломки камня с орнаментом и надписями... Обидно, конечно, что тайну придется раскрывать по частям, отламывать, так сказать, по кусочкам. Насколько счастливее в этом отношении собратья Федотова по профессии - "сухопутные" археологи! Труд их бывает награжден сторицей, когда, отрытые с кропотливой тщательностью из-под пепла или из земли, предстают пред ними древние, исчезнувшие на карте города - все целиком, от крыш до плит мостовой. Федотов подумал о том, что, может быть, на этом горном озере устроят когда-нибудь каскад, подобный тому, который создали на Севане в Армении. Вода заструится вниз в равнины по ступеням гигантской лестницы. Уровень озера понизится. И тогда... О, тогда расступятся, наконец, зеркальные стены, ревниво оберегающие тайну! Вдруг прихлынет к берегу волна и вынесет затонувший город на песок, как большую сверкающую серебряной чешуей рыбу! Молодой археолог так ушел в свои мечты, что забыл об окружающем. Вдруг отражение его пошло кругами в воде, замутилось. Федотов в изумлении откинулся на скале, на которой сидел. Он ясно видел, что озеро мелеет. С раскатом, подобным пушечному залпу, волна отпрянула от берега. Обнажились песок и длинные космы водорослей, тянувшиеся по песку за быстро убегавшей водой. Все, что произошло вслед за этим, было похоже на сон. Город всплывал на поверхность! Первыми из яростных завихрений пены вынырнули башни, грозные даже сейчас. Потом под яркими лучами солнца засверкали купола странной конической формы. С берега Федотов не мог определить: металл ли это, особо ли искусная облицовка. На площади торчали какие-то обелиски, а рядом, повалившись набок, лежали каменные изображения не то грифов, не то крылатых быков. Улицы города были круты, узки. Большинство домов ушло в ил почти до половины, но некоторые, построенные на холмах, были видны очень хорошо. Водоросли обвивали их, как плющ. Кое-где из-под зеленого покрова проступали багряные и оранжевые пятна. Наверное, стены домов были обложены разноцветным камнем. Стайка синих и красных рыбок, - теперь рыбы владели городом, - билась на плитах мостовой, пытаясь перепрыгнуть в уцелевшие лужи... Да, несомненно, это была Согдиана! Древняя, сказочная Согдиана, отделенная от нас двумя десятками столетий... Федотов заметил, что сидит в неудобной позе на земле. Его будто ветром сдуло со скалы, которая сместилась со своего места. Предостерегающее ворчание раздавалось под ногами. Впечатление было такое, что где-то глубоко в недрах земли двигаются грузовики, целая колонна грузовиков. Она приближается. Вот уже совсем близко... И снова толчок! Словно бы кто-то рывком потянул землю из-под Федотова. Потом отпустил. И опять потянул. Боковым зрением Федотов видел, как раскачиваются деревья. Со свистом катились мимо камни. Вдруг, будто юркая черная змейка, совсем рядом пробежала глубокая трещина. Он понимал, что происходит, но почти не думал об опасности. Обеими руками очень крепко держал свой фотоаппарат и, наведя объектив на древний город, нажимал кнопку затвора, поворачивал барабанчик кассеты и снова нажимал... Федотов делал это в каком-то самозабвении, почти так же машинально, как нажимает гашетку пулеметчик в бою. Три подземных толчка следовали очень быстро, один за другим. Последний толчок был самым сильным. Под ногами прокатился такой протяжный, все нарастающий рев, как будто горы раскололись до основания. Вертясь волчком в тесной котловине, отталкиваясь от ее склонов, с размаху налетая на них, горное эхо многократно повторило зловещие подземные удары. От верхушки горы на противоположном берегу озера отделилось облачко и покатилось вниз, оставляя за собой широкую просеку в лесу. Среди грома и треска Федотов все же различил слабый голос человека: - ...тоу... я-агте же... я-агте!.. - Это кричал сверху Василий Николаевич. - Федотов!.. Лягте же! Лягте!.. Все совершавшееся вокруг скользило как бы по краю сознания. Федотов не думал о себе, не мог думать в это мгновенье. Весь, без остатка, ушел в созерцание города, стараясь запомнить мельчайшую деталь. Успел даже подумать, что крылатые изображения на площади подтверждают догадку о влиянии Согдианы на культуру соседних с нею стран. Чаша снова качнулась, - на этот раз в сторону Федотова. Грозная темно-синяя волна шла на берег. Она была совершенно отвесной и достигала пяти или шести метров в высоту. По гребню ее, как огоньки, перебегали злые белые языки. Она все больше перегибалась вперед, роняя клочья пены на песок. С грохотом обрушилась на парапет древней плотины, перевалила через нее, подмяла под себя. Вода неслась теперь по узким крутым улицам, взлетая по ступенькам лестниц, заскакивая во дворы, вертясь в них с гиком, визгом, как вражеская конница, ворвавшаяся в город. Зашатались и упали, точно кегли от толчка, обелиски на площади. В водоворотах пены в последний раз сверкнули конические купола. Город, вызванный землетрясением на свет после двух с лишним тысячелетий, опять - со всеми своими дворцами, домами, крепостными башнями - исчез под водой... Только тогда опомнился Федотов. - Бегите!.. Бегите же!.. Смоет! - кричали ему из лагеря. Федотов увидел приближение опасности и кинулся бежать прочь от озера. Он мчался широкими прыжками, помогая себе руками, хватаясь за кустарник. Но и сейчас, когда озеро догоняло его, не забывал о своем фотоаппарате, придерживал, прижимал к груди, стараясь не задеть за дерево или камень. Вода настигла Федотова на половине склона и с шипением обвилась вокруг ног. Он сделал отчаянный бросок, поскользнулся в густой траве, едва не упал, но сверху протянулись к нему руки друзей и подхватили его. У самого подножья палаток вода остановилась, как будто поняв, что уже не вернуть похищенную тайну. Она медленно, неохотно растекалась между деревьями. Потом поползла вниз. - Счастье ваше, что берег крутой, - сказал кто-то. - Был бы отлогий, утащило бы вас в озеро, к черту на рога!.. Федотов оглянулся с недоумением, будто просыпаясь. - Вы сумасшедший, - накинулся на него Василий Николаевич. - Так рисковать!.. Скала рядом ходуном ходила... Понимаете, ходуном! И камни с горы!.. - А ведь он еще фотографировал, Василий Николаевич! Наверное, полную кассету снял! - Товарищ Федотов! Да вы ранены, голубчик! Рубашка на Федотове была порвана в клочья, из раны в плече текла кровь. Только сейчас он заметил это и ощутил боль. Встревожившийся Василий Николаевич приказал немедленно уложить Федотова на кошму в палатке и оказать медицинскую помощь. Пока вокруг хлопотали с примочками и бинтами, археолог улыбался, отмалчивался. Весь еще был полон удивительным, неповторимым зрелищем. Появление города, вынырнувшего со дна, напоминало миг вдохновенья. Так бывает чаще всего под утро, после бессонной ночи, проведенной за письменным столом. Вдруг неожиданно возникает мысль, догадка, долго не дававшаяся в руки, и мгновенно все озаряется ослепительно ярким светом!.. Снаружи звучали возбужденные голоса участников экспедиции, обменивавшихся впечатлениями. Один еще ночью заметил, что нити электроскопа трепещут, поднимаясь и опадая, как крылья стрекозы. Другой обратил внимание на то, что в котловине почему-то нет птиц, но не придал этому значения. Василий Николаевич вспомнил о тревоге, овладевшей им с вечера. Все это, видимо, были вестники надвигающейся катастрофы. "А голос? - хотел сказать Федотов. - Мы же слышали предостерегающий голос по радио?" Но в этот момент раздался приближающийся конский топот. Кто-то карьером взлетел на гору. Гортанно перекликаясь, забегали проводники. Наконец им удалось схватить коня под уздцы, и всадник легко соскочил наземь. - Все ли благополучно у вас? Никто не пострадал? - спросил задыхающийся взволнованный женский голос. - Водолазы не спускались под воду? Нет?.. Женщина с облегчением перевела дух. - Я так боялась, что землетрясение застанет ваших работников под водой!.. - Послушайте! - сказал Василий Николаевич с удивлением. - А ведь я узнал вас! Вернее, голос! Это вы вчера говорили по радио? - Да. Но я тогда еще не знала, что к озеру прибыла экспедиция. Нас поздно предупредили. Из Самарканда позвонили по телефону только полчаса назад. Участники экспедиции взволнованно загомонили, перебивая друг друга. Федотов представил себя, как они обступили и забрасывают вопросами женщину, прискакавшую в лагерь. Наконец разноголосую сумятицу покрыл густой рокочущий бас Василия Николаевича. - Но кто же вы? - закричал он почти сердито. - Почему сообщили о землетрясении еще вчера? - Я сейсмолог, - просто ответила женщина. - Я обязана знать о землетрясении заранее. - И вы знали?.. - Не я одна. Я начальник центрального поста. Ко мне стекаются сообщения из других постов, расположенных на моем участке. Они, видите ли, разбиты в шахматном порядке, на расстоянии пятидесяти километров друг от друга. Так удобнее пеленговать и... Федотов не расслышал вопроса. - Конечно, - ответила женщина. - Бурят скважину. Глубоко! До двух километров! На дне ее устанавливают звукоприемник, прибор, который улавливает звуки различных тонов. Они передаются по проводам, выходящим из скважины на поверхность, при помощи светового луча записываются на фотопленку... - Землетрясение фотографируют? - Не только землетрясение, даже приближение его! Землетрясение предвещают звуки низкой частоты - шумы, гул. Понимаете, поверхности пластов начинают скользить, трение увеличивается... Вчера вечером на фотопленке были замечены зловещие зигзаги. Размах подземного маятника делался все длиннее и длиннее. Кроме того, мы стали получать сообщения и о других побочных признаках. Увеличилось число ионов в атмосфере, усилилось напряжение электрического поля. Все, как говорится, одно к одному... Землетрясение приближалось... Тогда я и сделала свое предупреждение по радио... Кто-то нетерпеливо спросил: - Вы были уверены не только во времени, но и в районе будущего землетрясения? - Вполне. Важно, чтобы наблюдение велось беспрерывно и охватывало возможно более обширную территорию... О, с нашими горами нужно держать ухо востро! Они у нас молодые, по молодости лет шалят... Женщина засмеялась. Смех показался Федотову знакомым. - Разумеется, относительно молодые, - пояснила женщина. - Их возраст всего каких-нибудь несколько миллионов лег. Но они еще продолжают формироваться. - А Урал? - Ну, Урал - старичок. Он совершенно безопасен. Опасны горы, которые входят в пояс разлома, в ту складку, которая опоясывает весь земной шар и тянется к нам от Пиренеев через Альпы, Карпаты, Крым, Кавказ, Копет-Даг... Видимо, Василий Николаевич собирался подступить к сейсмологу с новым мудреным вопросом, но на него зашикали: - Да подождите вы, Василий Николаевич! Дайте самое важное узнать... Скажите, товарищ сейсмолог: благополучно ли все обошлось, не было ли жертв? - Нет! - По голосу Федотов понял, что женщина оживилась. - Нет, не было! Эпицентр землетрясения прошел юго-восточнее одного из городов. Я так и предполагала. По телефону сообщили: есть разрушения, из людей не пострадал никто. Ведь мы предупредили всех еще в полночь, за несколько часов до землетрясения. Конечно, эти часы были тревожными. Провести их пришлось под открытым небом на бульварах и площадях. Но ведь ночи еще теплые. - Я встану, - сказал Федотов слабым, но решительным голосом и отстранил поддерживавших его товарищей. - Нет, нет! Я обязательно встану. Я чувствую себя уже хорошо... - Да ты в уме? Ты ранен. У тебя поднимется температура... - Черт с ней, с температурой! Нет, братцы, не могу лежать! Пустите! Я потом объясню. Вы не понимаете ничего!.. Пошатываясь, он вышел из палатки и остановился на пороге, придерживаясь за брезент. Да, это была Максумэ. Он сразу же узнал ее, хотя в черных косах появились серебристые пряди. Голова ее была не покрыта - видно, выбежала из дому, как была. На Максумэ был белый халат, придававший ей вид врача. "Стетоскопа в кармане не хватает", - подумал Федотов. Она смотрела на Федотова широко раскрытыми, ясными глазами, не узнавая его. - О! Есть раненый! - воскликнула Максумэ с огорчением. - Я видел затонувший город, - сказал Федотов вместо приветствия. - Я добрался до города! - Не понимаю. Ей принялись наперебой объяснять, почему у Федотова забинтованы плечо и голова, показывали то на фотоаппарат, по-прежнему висевший у него на шее, то на колыхавшееся внизу озеро. Максумэ только вертела из стороны в сторону головой, недоумевающе улыбалась, пожимала плечами. - Я сам объясню, без комментаторов, - сказал Федотов сердито и, шагнув вперед, отстранил археологов, теснившихся подле Максумэ. - Вы просто не узнали меня, - произнес он мягко, обращаясь к ней. - Я Павел. Помните? И, к изумлению Василия Николаевича и других, принялся перечислять, не спуская глаз с девушки: - Москва, 1936 год, лохматый щенок на бульваре, гражданин с газетой, потом речной трамвай, разговор о Согдиане и о будущей вашей профессии, сломанный карандаш, полетевший за борт, и, наконец... - А! Довольно! Я узнала вас!.. Максумэ не тронулась с места, но глаза ее под высоко вскинутыми широкими бровями засияли. - Значит, вы добрались до озера? - Как видите. - Теперь сможете спокойно работать под водой... - Конечно. Будете охранять меня. - Да. Если возникнет опасность, я сразу же сообщу в ваш лагерь. Но, судя по ряду признаков, грозное мгновенье повторится не скоро... - А ведь я остановил мгновенье, Максумэ! - сказал Федотов, не отрывая взгляда от милого крылатого лица. Снова, как много лет назад на Москве-реке, почти не замечал окружающих людей, будто на берегу пустынного горного озера остались только двое: он и Максумэ. - Я запечатлел на фотопленке то, что неповторимо. - Затонувший город? - Да. Вот он - здесь!.. И молодой археолог поднял на ладони и показал Максумэ фотоаппарат, на отполированной поверхности которого скользнул быстрый солнечный зайчик.